У Бергсона находит свое отражение и диалектическая противоположность индивидуального и иррационально-всеобщего. Спор Бергсона с натуралистами приводит его к отстаиванию прав конкретного индивида, личности в ее творческой свободе. Так, по его мнению, все духовное индивидуально, личностно по природе своей, а индивиды выступают носителями текучего потока жизни. Это — с одной стороны. С другой же стороны, нет никакой устойчивой, неизменной индивидуальной субстанции. Структура личности растворяется в общем потоке становления. Эти два положения у Бергсона диалектически противостоят друг другу. В данной связи интересно указать на две пары понятий, которые Бергсон наделяет не всегда однозначными функциями. Первая пара — прерывность и длительность, непрерывность. Бергсон учит, что рассудок со своими опространствившимися категориями и разделенными понятиями расчленяет действительность, для которой характерна длительность, и превращает ее в нечто прерывное, тем самым искажая ее сущность.
Таким образом, текучий континуум в его живой длительности противостоит омертвляющему, вносящему прерывность и потому разрушающему интеллекту. Несмотря на это, Бергсон не может не вводить снова в само понятие жизни элемент прерывности в важнейших местах, а именно — там, где всеобщая жизнь сгущается, образуя индивидуально-личностную реальность.
Показательно, насколько этому соответствует вторая пара — гомогенность и гетерогенность, однородность и разнородность. Бергсон говорит по этому поводу, что рассудок расчленяет действительность в чисто количественном отношении на однородные составные части, не замечая, таким образом, качественно-разнородного характера различных аспектов жизни. Стало быть, элементы потока жизни имеют, по Бергсону, качественные различия, тогда как, с другой стороны, они столь глубоко проникают друг друга, что однозначное их разделение представляется невозможным. В обеих названных парах понятий выявляется, следовательно, диалектическое взаимоограничение индивидуально-особенного и иррационально-всеобщего внутри самой жизни.
Еще большее диалектическое противоречие заложено в понимании Бергсоном жизни как творчества. А именно: жизнь — это не просто поток, но поток творческий, то есть созидающий определенные формы. Она отпускает из себя какие-то образования. Пожалуй, эти образования имеют, по мнению Бергсона, лишь преходящий характер. Он слишком далек от идеи их трансценденталистского закрепления, от признания устойчивости конституированных структур. Идея конституирования имеет больше прагматический смысл. Но, несмотря на это, проблема остается. Каким образом возможно, что из чистого потока возникают какие-то формы, пусть даже и сохраняющиеся лишь на короткое время? Такое предположение строится на том, что уже в самой текучей жизни заложена способность к формообразованию, а это выходит за рамки крайнего иррационализма.
Ту же проблематику, хотя и совершенно в ином облачении, можно обнаружить у Ортеги-и-Гассета. Согласно ему, ядро человека — в его витальности. Это — исходное, и лишь затем следуют все дальнейшие разделения на относящееся к телу, к душе и к духу. При этом витальную первооснову нужно понимать как постоянно становящееся начало. В ней нет никаких устойчивых, существующих продолжительное время структур. У человека нет никакой вневременной сущности к никакой природы: ведь это означало бы сведение его к вещному миру. Камень имеет постоянную природу, определяющую бытие на все времена. Однако то, что относится к человеку, должно мыслиться в понятиях, противостоящих этому вещному детерминизму. Желание связать человека с застывшим, неподвижным бытием — это традиция, идущая от элеатов, но мы, по мнению Ортеги-и-Гассета, должны учиться снова мыслить по-гераклитовски. Ведь бытие человека не имеет субстанционального характера. Оно есть, по существу, возможность и историчность.
Однако, несмотря на эти иррационалистические определения, Ортега накладывает ограничения на свои тезисы — тем, что выступает против полного релятивизма и предполагает все же, что по ту сторону исторического становления существует царство вневременных общезначимых ценностей. Правда, он пытается вернуться от них к своему виталистически-иррационалистическому подходу, устанавливая огромную дистанцию между реально-историческим и вечно-значимым. Ситуации, в которых находится человек, и культуры различного рода, если их рассматривать сами по себе, — это не абсолютные, а релятивные исторические структуры, которые не могут претендовать ни на какую общезначимость. Однако, с точки зрения вечности, они есть частичные аспекты некоего надвременного значимого порядка, в каждом конкретном случае имеющие в перспективе выход ко всеохватывающему космосу ценностей и неотделимые от этой перспективы.
Следующее ограничение гераклитовских крайностей Ортега производит, решая проблему индивидуальности. Он замечает, что витальная первооснова человека безлична по своей природе. И все же, по его мнению, действительность выказывает себя, в принципе, в виде индивидуальных перспектив. Жизнь здесь — не просто хаотическое течение. Она структурирована, подразделена на отдельные исторические ситуации. Она индивидуализируется в виде плюрализма отдельных человеческих личностей. Структуры ее при этом не имеют никакой постоянной субстанции и не подвержены историческим изменениям. И все же такое структурирование означает явное ограничение тезиса о чистом потоке становления.
К этому следует добавить еще один существенный фактор иного порядка, а именно — способность жизни к конституированию, способность ее создавать формы из самой себя. Тот факт, что человек не обладает никакой «природой», вынуждает его определять и формировать себя самого. Этот процесс конституирования осуществляется на различных стадиях — в сфере витального, в сфере историчного и в сфере чистого разума. С каждой из ступеней удаление от иррационально-витальной первоосновы увеличивается. Приводя примеры для сравнения продуктов конституирования на каждом из этапов, Ортега называет: для витального разума — ложноножку амебы, для исторического разума — ногу человека, а для чистого разума — механическое средство передвижения, велосипед. Ложноножка амебы — это нечто временное, возникающее для недолгого пользования, чтобы тотчас же опять исчезнуть, втянувшись в целое тела. Нога человека — это, правда, изменяющийся во времени, но все же относительно стабильный орган, который еще тесно связан с самой жизнью, неотделим от нее. Велосипед, наконец, — это продукт, который уже полностью отделился от своей витальной первоосновы и застыл в механической форме.
Если перенести данную аналогию на сферу духа, то первой ступени соответствуют первоначальные импульсы витальности — такие как, например, мужество, энергичность, готовность сражаться, любовь и ненависть, ухищрения ума, направленные на то, чтобы насладиться влечением и восторжествовать, а также сила воображения, фантазия. Ко второй ступени относятся культурные функции научного мышления, моральность, художественное творчество. На третьей ступени, наконец, к этому добавляется использование механизмов и техники — как в культурной, так и в политической или индустриально-хозяйственной сфере — короче, все то, что обозначают словом «цивилизация». Таким образом, в самой жизни заложена тенденция к конститутивному закреплению форм и принципов, которая в крайности своей может привести к застыванию и к омертвлению. Витально-жизненное первоначало представляет, по мнению Ортеги-и-Гассета, главный исток конституирования, но продукты его могут обретать значительную самостоятельность по отношению к нему.
Одно из ранее называвшихся диалектических противоречий в рамках иррационалистической антропологии — противоречие индивидуального и иррационального — находит яркое выражение у Мигеля де Унамуно. Он тоже выступает против рационалистической системы, против засилья логики. Существенное в бытии человека коренится в чувстве, в его глубочайших слоях подсознания. Главное свойство того, что относится к чувству, заключается в том, что оно не допускает никаких резких различий и границ. Напротив, здесь все это исчезает в непрерывности всеохватывающего потока жизни.
