Само собой, жаль и его, и Ксантиппу, и детишек. Но ведь предупреждала его Ксантиппа: не лезь в петлю головой. А еще Сократ. Мудрейший из мудрых. Ксантиппа — вот кто действительно мудрая!
КАРТИНА ВОСЬМАЯ. — В КАМЕРЕ
На сцене Х о р.
Х о р. Это опять я. А теперь напрягитесь напоследок и представьте себе то, что я вам прочту. (Вынимает бумагу и читает.) «Камера, в которой находится Сократ. Вместо задней стены — решетка, за которой видно, точно налитое в огромную чашу, море, кипарисы и белые домики, рассыпанные по склонам ярко-зеленых холмов, опускающихся к морю. На вершинах гор, синеющих за холмами, — снег. По морю медленно движется парусный корабль, кажущийся издалека сказочной птицей, приподнявшей свои крылья». (Спрятав бумагу.) Красиво пишут. Человеку умирать, а они тут рассусоливают. (Уходит.)
Входит С о к р а т, садится в кресло и засыпает. По ту сторону решетки появляются т ю р е м н ы й с т р а ж и Ф е д о н.
С т р а ж. Спит. Человеку завтра умирать, а он спит как малое дитя.
Ф е д о н. Почему завтра?
С т р а ж. Видишь корабль? Он из Делоса. А по приговору, на следующий день, как придет корабль из Делоса, Сократ должен умереть.
Ф е д о н. Сократ знает это?
С т р а ж. Да. Но он не знает, что корабль придет сегодня.
Ф е д о н. Значит, побег можно совершить только этой ночью?
С т р а ж. Тише… Да. Иначе завтра, перед закатом, он умрет.
Ф е д о н. Кто дежурит ночью?
С т р а ж. Я и мои друзья.
Ф е д о н. На них можно положиться?
С т р а ж. Твои деньги — наше дело. И Сократ целехонек окажется в Фивах.
Ф е д о н. Я ему сейчас объявлю об этом.
С т р а ж. А он что, ничего не знает?
Ф е д о н. Нет.
С т р а ж. И спит? Ну и дела. А я-то думал… (Отпирая решетку.) Проходи. Но не тяни.
Федон проходит в камеру. Страж запирает за ним решетку и уходит. Федон подходит к Сократу и некоторое время молча смотрит на него. Затем осторожно касается его плеча.
Ф е д о н. Жаль будить тебя, Сократ, но приходится.
С о к р а т (просыпаясь). Федон? Так рано?
Ф е д о н. Ах, Сократ, можно только удивляться, глядя, как сладко ты спал.
С о к р а т. Да ведь было бы нелепо, Федон, если бы я в моем возрасте стал роптать на то, что придется умереть.
Ф е д о н. И постарше тебя умирали, да роптали.
С о к р а т. Всякое бывает. (Глядя в сторону решетки.) Вот и приплыл корабль из Делоса. Значит, я спал предпоследнюю ночь.
Ф е д о н. Может, так, а может, иначе.
С о к р а т. Разве собираются отменить приговор?
Ф е д о н. Нет. Я договорился со стражем. Этой ночью ты должен бежать. Только этой ночью.
С о к р а т. Бежать?.. Должен?.. И ты берешься доказать мне это?
Ф е д о н. Тут и доказывать нечего. Приговор нелеп, несправедлив. В Фивах ты сможешь жить в почете и любви.
С о к р а т. Даже так? В почете? Не таясь?
Ф е д о н. Только так! А перед кем тебе таиться, Сократ? Все понимают, даже судьи, даже твои враги, что ты прав. И ты нужен всем, кроме твоих врагов.
С о к р а т. А если я хочу умереть?
Ф е д о н. Так умри на свободе. Когда придет твой естественный предел. Зачем же обрекать себя на смерть по воле врагов? А твои сыновья? На тебе долг — воспитать их. А Ксантиппа? Ты подумал о ней? Итак, в эту ночь все должно произойти. Иначе спасение невозможно. Вот и все мои доказательства.
С о к р а т (подумав). Скажи, Федон, всякая ли жизнь имеет ценность, или только такая, в которой слово не расходится с делом?
Ф е д о н. Конечно, только такая.
С о к р а т. Прав ли я был, когда мог на суде вместо смертной казни выбрать себе изгнание, а не выбрал, так как не считал себя виновным?
Ф е д о н. Ты был прав, Сократ.
С о к р а т. Так не получится ли, что, отказавшись от изгнания, я теперь сам добровольно его выберу, боясь смерти? Не разойдутся ли тогда мои слова и дела? Не получится ли, что я, проповедуя уважение к законам для всех людей, сам избегаю им следовать, когда они касаются меня? Чего тогда стоят мои беседы? Не уподобятся ли они играм и болтовне детей? Но чего тогда вообще стоит вся моя жизнь, если всю ее я провел в болтовне? И на какую жизнь я себя тогда обрекаю, хотя мне и осталось недолго? Неужели влачить существование в изгнании, опозорив себя как болтун, это значит остаться, чтобы воспитать своих детей? Не лучше ли воспитает их слава об отце, который говорил людям, чтобы слово и дело их были едины, и сам перед лицом смерти не отступил от своего правила?
Ф е д о н. Но тебя осудили несправедливо!
С о к р а т. Это люди осудили меня несправедливо. Но чем же виноваты передо мной законы? Ведь я добровольно их чтил и никуда не выезжал из своего города, хотя мог бы вполне жить в другом месте, подчиняясь другим законам. Что ты скажешь на это, Федон? Правильно ли я говорю или нет?
Ф е д о н. Мне трудно возразить тебе, Сократ. Но я не могу примириться с тем, что завтра…
С о к р а т. Все смертно, Федон, кроме дурной или доброй славы. А разве, сбежав от наказания, я не предстану перед народом как истинный нарушитель законов, а следовательно, развратитель юных и неразумных людей? Разве не покажу я тогда, что несправедливый приговор относительно меня был верен и что меня именно следовало подвергнуть казни, что я и доказал своим побегом?
Ф е д о н. Однако, если ты будешь жить в Фивах, ты сможешь объяснить людям причину побега. А своей жизнью утвердишь свою правду. А мертвый… Что может сказать мертвый?
С о к р а т. За мертвого говорит его смерть. И ее голос может оказаться громче всего. А жизнь в Фивах?.. Разве там нет законов и разве эти законы не встанут против меня, если я буду продолжать жить по-прежнему? А то, что я, старый человек, которому, по всей вероятности, уже недолго осталось жить, с такой жадностью стал цепляться за жизнь, что даже нарушил законы своего отечества и пренебрег своим учением, — это, ты думаешь, не позор и никто мне такого упрека не бросит? Возможно, что нет, если я никого не задену и буду жить, подлаживаясь и прислуживаясь. Но если этого не случится, то мне придется выслушать такой упрек неоднократно. Я не прав?
Ф е д о н. Но ты… ты… ты…
С о к р а т. Да. Я — это я. И вот это, дорогой мой Федон, звучит у меня в ушах, как в ушах у корибантов звуки флейт. Тем не менее, если ты надеешься переубедить меня, — говори.
Ф е д о н. Мне нечего сказать тебе, Сократ.
С о к р а т. В таком случае, не надо, Федон. Поступим по-моему.
Медленно темнеет. Затем снова начинает светать, и мы видим, что С о к р а т один. Он стоит у решетки и смотрит на сверкающее за нею море.
С о к р а т. И вот прошла последняя ночь, и наступил последний день. Отныне счет моей жизни пошел уже не на годы, не на дни, а на часы и даже на минуты… Последний раз я вижу утреннее небо, последние часы — солнце, море, кипарисы и вас, люди… И я заявляю — жизнь прекрасна, если она достойна человека.
Появляется с т р а ж и распахивает решетку. Входит К е ф а л. Он делает знак рукой, и страж исчезает. Решетка остается открытой.
К е ф а л. Идут последние часы твоей жизни, Сократ.
С о к р а т. Я только что говорил себе это.
К е ф а л. Сейчас придут прощаться с тобой родные и друзья.
С о к р а т. И это я знаю.
К е ф а л. Почему ты не захотел мне помогать? Ты бы остался жить.
С о к р а т. Это было бы не то, что я называю жизнью.
К е ф а л. Ты бы ел, пил, ходил, поучал. Ты крепок здоровьем и мог бы прожить еще немало лет. У тебя совсем недавно родились дети. Ты наплодил бы еще. Разве это не жизнь?
