Ее блуждающий взгляд, сам бесцельно рыскающий по сторонам, точно мятущийся дух, зацепился на ходу за какую-то вывеску и отчего-то завяз в ней. Одновременно с этим какая-то мысль, мучительно вызревавшая горошиной в подкорке, наконец лопнула, озарив ее крохотным огненным протуберанцем. Если голова сестрицы Барби слишком никчемна, чтобы щелкать сложные задачки, надо раздобыть голову посолиднее. Секундой позже она и сама не могла понять, кто первым нашел ответ, мысль или взгляд, потому что их сплетение породило бурную реакцию сродни алхимической, реакцию, повинуясь которой ее ноги, дрогнув, сами изменили направление.
Вывеска была неброской, а по меркам Броккенбурга так, пожалуй, даже и скромной. На ней не имелось ничего того, что обыкновенно привлекает внимание зевак — ни кузнечных молотов, ни пивных кружек, ни скрещенных мечей, шпор или подков. Единственное, что ее украшало — выписанный масляной краской рыцарский шлем, обрамленный пышными белыми и красными перьями, с таким же пышным бело-красным плюмажем. Весьма невразумительная вывеска, по которой сразу и не скажешь, кто ждет внутри. Торговец пером?..
Вельзер. Контора вельзера.
Барбаросса удовлетворенно кивнула сама себе.
Если сестрице Барби требуется голова посолиднее, она, черт возьми, уже знает, где ее раздобыть. Где раздобыть чертовски большую и солидную голову.
Контора не поразила ее своей обстановкой, да и глупо было ожидать, что поразит. Если вельзер вынужден вести дела в Нижнем Миттельштадте, значит, дела эти идут не лучшим образом. Вельзеры могут считать себя самыми большими умниками на свете, но едва ли их великий ум может найти себе применение в краю, где задачей наивысшей сложности будет посчитать приплод коз в стаде в следующем году или разделить гульден на восемь частей.
Может, это и не вельзер вовсе, пронеслось в голове у Барбароссы, когда она не без опаски открывала дверь. Просто мошенник, напяливший себе на голову ржавый шлем и несущий псевдоученую абракадабру, чтобы заработать горсть медяков от доверчивых горожан…
У них в Кверфурте был один такой — проездом. На голове у него был большой железный горшок с прорезями для глаз, но говорил он таким жутким голосом, что ни у кого не возникло даже сомнений, что перед ними особа из племени эделей.
Три дня этот самозванный вельзер провел в Кверфурте, добившись того, что возле его походного возка собиралось больше народу, чем возле пивной. Он мог составить письмо на любом языке, хоть на привычном остерландском наречии, хоть и на заковыристом ицгрюндском. Мог споро складывать в уме двухзначные числа, чем поражал кверфуртских барышников, мог делать прогноз на погоду и урожай. Мог даже давать советы касательно саксонских векселей, правда, и брал за это не медью, как за прочие предсказания, а серебром.
Вельзер провел в Кверфурте три дня, набивая монетами мешки, а когда отъехал, разразился чудовищный скандал. Прибывший на побывку внук старосты, служивший в пехоте писарем, сообщил, что все послания, составленные вельзером суть абракадабра, не имеющая смысла, а прочие прогнозы и подавно гроша ломаного не стоят. Больше всех убивался Эммерих, торговец скотом. Ушлый вельзер надоумил его продать по весне телок по пятьдесят талеров за голову барышникам из Дорфхайна, сообщив, что год ожидается мокрый и будет великий падеж скота, из-за чего тот едва не разорился.
Народ в Кверфурте, может, не очень ученый, великим умом не обладающий, но в чем его точно нельзя упрекнуть, так это в отсутствие терпения — иначе у углежогов и не бывает. Они четыре года терпеливо ждали, не занесет ли путешествующего вельзера снова в их края — и дождались-таки. В этот раз никто не советовался с ним о векселях, не спрашивал прогнозов о погоде и урожае. Мальчишке-служке проломили голову кистенем и схоронили в топи, лошадок разделили между собой наиболее пострадавшие от его советов, что до самого вельзера… С его головы стянули железный чан, который он носил вместо шляпы, наполнили его кипящим варом и вновь нахлобучили на голову. Вельзер может и был достаточно смекалист, чтобы складывать каверзные числа, но прожил всего минуту или две — знать, недостаточно был умен …
А может, это был и не тот вельзер, что проезжал через Кверфурт четыре года назад, кто его знает. Эдели все похожи друг на друга, а у этого и герба никакого не имелось помимо обычного вельзерского знака, намалеванного на возке — рыцарского шлема с бело-алыми крыльями. Во избежание грядущих проблем кверфуртцы, посудачив, решили возок разгромить и сжечь в угольных ямах — вместе с телом заодно. С тех пор вельзеры в Кверфурт не заезжали, да это и к лучшему. Едва ли вшивый городишко в три тысячи душ мог обеспечить этих умников задачей подходящей сложности, у него и дела-то по большей части были никчемные, как во всех городках на задворках Саксонии.
Но этот… Барбаросса задумчиво кивнула сама себе, едва оказавшись в конторе. Этот вельзер как будто бы не был похож на мошенника.
Массивный штеххельм[9], водруженный на его сухие тонкие плечи, не очень-то походил на элегантный рыцарский шлем, украшавший его вывеску, оттороченный белым и алым птичьим пером. Это была громоздкая штука, выкованная из толстых стальных пластин, и выкованная весьма небрежно, явно не придворным саксонским мастером по доспехам. Скорее, обычным кузнецом, подумала Барбаросса, которому заплатили не очень-то щедро и который выполнял свою работу весьма небрежно и грубо, в меру своего слабого понимания.
Сталь была грубой ковки, не полированной, на ее обожженной поверхности можно было разглядеть следы кузнечного молота, выступавшие то тут то там точно вздувшиеся на стальной поверхности серые рубцы, мало того, кое-где отчетливо угадывались контуры старых лемехов, железных полос, гвоздей, мотыг и прочего хлама, который был пущен на наковальню, чтобы соорудить эту жуткую штуку, которую и шлемом-то назвать можно было лишь с известной натяжкой.
Даже не шлем, а чертова здоровенная скорлупа, в которую была надежно заключена голова вельзера, оставляющая ему лишь два крохотных глазка спереди да дверку для рта, тоже очень массивную, запирающуюся на миниатюрную задвижку. Выглядела эта штука внушительно и грозно, может, даже более грозно, чем обычный рыцарский шлем. Безобразная, грубая, изготовленная без особых изысков, даже нарочито небрежно, она в то же время казалась чертовски прочной, будто сооружали ее не для того, чтобы противостоять пулям и картечи, хлещущим над полем боя, медленно превращающим его в одну огромную разворошенную могилу для людей и коней, а чему-то куда более смертоносному и сильному, вот только не грозящему снаружи, а…
Рвущемуся изнутри, подумала Барбаросса, с опаской глядя на чертову конструкцию, прицепившуюся к плечам вельзера, развернувшуюся вместе с ним ей навстречу. Толстые пластины в некоторых местах отчетливо повело, стальные обручи, стискивавшие шлем, точно бочку, искривились, а бока зияли крошечными оспинами на месте вылетевших заклепок — следы того, что шлему пришлось пережить немало на своем веку. Как будто он побывал под копытами у рейтарского эскадрона, несущегося на полном скаку или…
Жуткая штука, торчавшая у вельзера на голове, вызвала у Барбароссы опаску, но при том и невольное уважение. Человек с такой головой может быть ублюдком или подлецом, но никак не мошенником. Этот странный шлем не выглядел пустым. По правде сказать, он выглядел чертовски раздувшимся, точно бочонок, распираемый изнутри квашней, таким раздувшимся, что толстый металл, из которого неведомый кузнец выковал это чертово ведро, едва не гудел от напряжения, опасно близко подойдя к пределу своей прочности.
— Вы что ли вельзер? — Барбаросса понадеялась, что небрежный кивок вполне сойдет за приветственный поклон, — У меня к вам дело.
Вышло не очень-то вежливо, да и плевать. Сестрица Барби не из тех, кто точит лясы с эделями, даже с теми из них, кто мнят себя наибольшими мозгляками из всех. Довольно и того, что она постучала в дверь.
— Добрый вечер, госпожа ведьма.
