– Ты хочешь сказать, что бабка не собиралась помирать в очереди? Что нечто убило ее?

– Именно, дорогой Шерлок. Именно. Что привело меня к неутешительному выводу: молчать дальше не получится…

– Отлично, Ватсон! – сердито огрызнулся Дежин, уже понимая, что Славик прав. – But how? Как, по-твоему, я должен объяснить всю эту хрень, да хотя бы тому же полковнику? Меня в дурку засунут, сразу же. Я и так вчера чудом избежал кастрации без наркоза на совещании. Ты уверен? Может, она болела? Сердце там…

– Дежин, – посерьезнел Слава, – я не шучу. Женщина была жива, пока ее внутренности превращали в желе. И у нас тут проблемка. Нужно что-то писать в заключении, друг мой.

Максим развернулся и дал по газам. Внедорожник сорвался с места в облаке брызг, вода из луж забарабанила в колесные арки.

– Не пишите ничего пока. Я еду!

Старые щетки дворников, которые следовало заменить давным-давно, хищно клацая, елозили по стеклу в попытках разогнать мутную водяную пленку. Дежин приоткрыл окно и сунул в зубы сигарету. После третьей затяжки мысли перестали громоздиться одна на другую – привычный ритуал успокаивал взвинченные нервы. В сумерках пустеющих улиц расплывались вечерние огни, редкие пешеходы жались к стенам домов, не желая, чтобы их окатили с дороги торопыги в автомобилях. Город жил своей суетной жизнью, ни сном ни духом не подозревая о невидимом убийце, жертвой которого теперь мог стать кто угодно и где угодно. Дежин выкрутил руль в повороте и мельком посмотрел на серебристый пакет с кошачьим кормом.

«Терпи, Матросыч, – подумал он. – Домой я теперь не скоро».

От кота мысль перекинулась на вчерашнее происшествие. Почему Света не заметила, что шакал напал на живую женщину? Максим вспомнил бледное, испуганное лицо девушки.

…Звук падения они услышали оба. Тамара Георгиевна как раз сделала паузу в непрерывном потоке слов, из которых Дежин едва отмечал сознанием каждое третье, все еще пребывая под шокирующим впечатлением того, что едва не произошло между ним и Светланой. Он вовсе не собирался… Да нет, какого черта! Он хотел бы! Непонятно почему, непонятно каким образом, девушка разбудила в нем то, что он полагал пройденным этапом. Хорошо усвоенным горьким уроком. Чувства, которые делали его уязвимым и заставили когда-то совершить немало глупостей.

Тамара Георгиевна отреагировала первой.

– Света? – встревоженно воскликнула она, быстро, по-птичьи, повернув маленькую голову с аккуратной – волосок к волоску – прической в сторону крохотного коридора.

Она сделала движение к дверям, но на пути стоял Максим, перегораживая дверной проем. Словно подхватив волнение женщины, как нечто заразное – зевок или смех, – Дежин в два шага оказался в большой комнате.

Света лежала у стены, неловко привалившись к ней одним плечом, и напоминала куклу-марионетку, у которой внезапно обрезали все нити. Рассыпавшиеся по полу волосы еще больше усиливали впечатление.

– Что… А-ах!

Дежин, не слушая причитаний Тамары Георгиевны, поднял девушку на руки. От нахлынувшего облегчения его прошиб пот – Светлана была жива. Трупов он повидал немало, но на какой-то безумный миг ему показалось…

Уже позже, когда Света пришла в себя и они даже попили чай в маленькой кухне, как-то очень уютно, по-семейному расположившись за столом втроем (что на первый взгляд показалось Дежину физически невозможным ввиду тесноты), он никак не мог заставить себя прекратить удивленно разглядывать девушку. В тот момент она казалась ему совершенно нереальной, и дело было вовсе не в ее красоте – черствая корочка профессиональной деформации, прочно оберегавшая дежинскую душу, дала трещину. Света казалась ему отважным бойцом, которого не могли сломать никакие удары, который так стойко – «а сам бы я смог?» – принимал их до последнего и просто молча упал, когда стало совсем невмоготу… Максим точно знал, что именно потрясло его так сильно – то, насколько хрупкой и невесомой она оказалась на самом деле, когда лежала у него на руках.

А теперь ему предстояло решить, как подставить ее под гусеницы следственной машины, которая непременно раздавит и саму Светлану, и их с Вощиным авантюрные попытки докопаться до истины в том виде, в котором ее вряд ли пожелают воспринять. Решение пришло само собой, и когда машина замерла возле приемника городского морга, Дежин был спокоен, как танк.

Славик встретил его в обшарпанном коридоре. Зеленые стены были изборождены следами многочисленных столкновений с каталками. Последние следы, оставленные мертвыми в мире живых, прорезали длинные полосы в слоях краски и штукатурки, местами выбив ее до кирпича. Здесь, в отличие от Бюро судебно-медицинской экспертизы, было многолюдно даже поздним вечером. Деловито сновали санитары, громко переговаривалась стайка студентов-практикантов, которые неизвестно почему застряли в морге до ночи.

Вощин был бледен и угрюм. Он протянул Максиму шершавую от бесконечной химии и перчаток ладонь.

– Хорошо, что приехал. Успокоишь парочку моих нервных коллег. Не повезло со сменой.

– Погоди! – Дежин потянул устремившегося по коридору приятеля за хлястик халата, который был Славику короток и маловат и из рукавов которого торчали жилистые запястья длинных вощинских рук с редкими рыжеватыми волосками. – Они чего хотят, коллеги твои?

– А сам как думаешь? Развидеть увиденное они хотят. Инсульт хотят. Разрыв аорты. Все, что угодно, только не то, что увидели на секционном столе. По живому, оно неаппетитно получилось, Макс.

Несмотря на то что Дежин уже принял решение, что-то не позволяло озвучить его прямо вот так, с ходу.

– Но им-то какая разница? Напишут правду – «причину смерти установить невозможно», – и дело с концом.

– Это вряд ли, – вздохнул Слава. – Мы не в девяностых. Пойми, ее и вскрывать-то не должны были. Ну, умерла бабуля до приезда «скорой» в окружении полусотни свидетелей, эка невидаль… Что делать-то будем?

– А ничего, – просто ответил Максим. – Пусть пишут «сердечная недостаточность» или еще чего. Сколько лет бабуле-то?

– Шестьдесят девять. Ты сейчас серьезно?

– Я что, похож на шутника? – устало спросил Дежин. – Не будем мы этого афишировать. Не с чем нам идти к начальству. Что мы предъявим? Бабульку эту? Незаконно вскрытые трупы из хосписа? Парочку из «Уюта», по которым ты собственноручно причину смерти установил «огнестрельное ранение головы»? Понятия не имею, куда тебя твое начальство после такого отправит, но мне пеший эротический обеспечен. И это, заметь, в лучшем случае!

Славка прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. С низкого потолка ему на плешь светила помаргивающая лампа мертвенного дневного света, отчего лицо казалось неживым и запавшие глаза, уставившиеся на Дежина в горестном изумлении, были окружены синими тенями.

– М-да. Не думал я… – начал Славик, растягивая слова.

– А ты подумай. Дело полезное. Обо мне, о себе, о том, что нам весь кислород махом перекроют и мы уже никому ничем помочь не сможем. О Светлане подумай, в конце концов. Я думал. Всю дорогу сюда думал. Я хочу это остановить. Не знаю как, но узнаю, если мне руки в смирительную рубашку не упакуют. А ты чего хочешь?

– Слушай, Дежин, – вскинулся Славик, отлепившись от стены и нависая над ним, – ты так ставишь вопрос, словно я и есть злодей! Ну, не можем мы больше втихаря вскрытиями заниматься. Слухи поползут. Уже поползли…

– Волков бояться, – вздохнул Дежин. – Пошли, заткнем твои слухи. Ты мне расшифровку химиков сделал?

– Сделал. Твой застреленный не мог у нас вляпаться в формалин – негде просто, в таком-то количестве. Мы его по полу не разливаем. Что дежурный судмед запаха не учуял – не вини. Мы к нему привыкли, порой стоит в носу сутками. Да и не свежий он был, выветрился. Я тебе сочетания веществ подобрал – интересная там картина, и деготь туда вписывается как раз. Подумаешь.

Они шли по служебным коридорам морга, и Дежин прокручивал в уме предстоящий разговор с патологоанатомами. Все-таки удостоверение капитана убойного отдела Следственного комитета для них могло поиметь серьезный вес. Это не Бюро Вощина, где какими только корочками не машут, здесь люди тихо и мирно занимаются смертями от естественных причин.