– Давай вторую! – подстегнул Евгения профессор.

– Мощность пятнадцать процентов, вторая фаза.

Трофим закрыл глаза, голова свесилась на грудь. Сон.

– Не выходи из второй, давай пятую!

– А не резко мы? – усомнился Киреев, но ему и самому хотелось дать Машине полную мощность.

Было ясно – они смогли, у них получилось!

Гул возрос так, что его стало слышно даже в аппаратной, мелко завибрировало стекло перед пультом управления.

– Дал запись команды быстрого бега, – пересохшими от волнения губами произнес Киреев.

Трофим часто дышал, грудь ходила вверх-вниз, колыхалось необъятное пивное брюхо. На экране скакали показания сердечного ритма.

– Хватит, смотри на кардиограф!

– Что даем?

– Расслабление.

Киреев переключил канал, но сердечный ритм Трофима не унимался, зубцы на экране судорожно подскакивали, рисуя островерхую горную цепь.

– Что-то не идет, может, мощности не хватает?

– Сколько?

– Семьдесят процентов.

– Добавь, нам еще программы менять…

Киреев толкнул вверх красный полозок указательным пальцем правой руки, и это было последним сознательным действием в его жизни. Взрыв сотряс лабораторию, вынес бронированные стекла смотрового окна и дверь, огненным шаром прокатился по аппаратной, выжигая все и всех, а потом, как в кино на обратной перемотке, огненный вихрь уменьшился, втянулся сам в себя, схлопнулся в точку над тем местом, где секунду назад стояла Машина, и исчез.

Звонок Светланы застал Дежина выходящим из прокуратуры. Вспотевший и злой после общения с прокурорскими, он непроизвольно рявкнул в трубку: «Да!» – и зажмурился, мысленно чертыхнувшись. Светлану его проблемы не касались никаким боком.

– Да, Света, слушаю, – повторил уже мягче.

– Максим, – голос девушки дрожал, – мы можем сегодня увидеться?

Дежин взглянул на часы. Половина восьмого. Он собирался встретиться со Славиком, но это вполне могло подождать до завтра.

– Можем, где ты?

– Я дома. Приезжай, пожалуйста!

С ней было что-то не так. Дрожащий голос, умоляющий тон…

– Уже еду! – ковыряясь ключом в замке дверцы машины (проклятый пульт снова сожрал батарейку), обнадежил Максим.

Быстро добраться не получалось, пришлось продираться по вечерним пробкам – центр города привычно стоял в направлении спальных районов. Дежин был уже недалеко, когда Светлана позвонила снова.

– Пять минут! – выпалил он, подрезая еле плетущуюся «Газель».

– Нет! Не приезжай! Не надо!.. – В сдавленном голосе звучали слезы. – Пожалуйста, нет!

В трубке резко запиликал сигнал сбоя. Абонент превратился во временно недоступного.

– Да твою же дивизию! – громко высказал негодование Дежин, и не думая разворачиваться.

Проезд вдоль Светланиного дома оказался плотно заставлен автомобилями. Скрипнув зубами, Максим круто вывернул руль, и передние колеса заскочили на чахлый газон прямо за бетонной площадкой для мусорных баков. Колесить по дворам в поисках свободного места не было времени. Света взволновала его не на шутку. От мусорки до ее парадной было метров двадцать, но тонкую фигурку девушки, скорчившуюся на скамейке, он увидел почти сразу. Шаг превратился в бег.

Она сидела с опущенной головой, как-то по-птичьи поджав ноги, подняв плечи, обхватив себя руками, словно на улице было холодно и девушка замерзла. Рядом на скамейке лежала серая спортивная сумка. Длинный ремень свешивался прямо на асфальт.

– Света, что случилось? – осторожно спросил Дежин, присаживаясь на корточки прямо перед ней.

– Зачем? – девушка подняла голову. – Зачем ты приехал? Я же просила…

Ее лицо покраснело, по мокрым щекам текли слезы.

Дежин остро пожалел, что не годится на роль книжного кавалера, из тех, что всегда имеют в запасе носовой платок. Он отодвинул в сторону сумку и сел рядом со Светланой.

– Будем здесь плакать или, может, в машину пойдем? У меня там бутылка воды есть, попьешь, а то смотри, сколько жидкости теряешь.

Не первый раз он видел женские слезы и истерики в своей работе, да и разводился отнюдь не гладко, но сейчас растерялся. Случилось что-то серьезное, раз она одиноко плачет на лавочке у собственного дома, до которого осталось каких-то три шага.

– Ты ведь не хочешь сейчас домой? – озвучил Максим свою догадку.

Она помотала головой, всхлипнув.

– Тогда пошли. Давай-давай.

Дежин почти насильно поднял ее на ноги, подхватил сумку и трость и потащил к машине. Света не упиралась, но и не помогала, просто плелась рядом, механически переставляя ноги. Через каждые пять шагов она замирала, поднимала голову и к чему-то прислушивалась. Едва сдерживая нетерпение, Максим притормаживал и прислушивался вместе с ней, но ничего необычного вокруг не происходило. Из открытых окон доносился обычный бытовой шум: где-то наяривал «Раммштайн», визгливо отчитывала кого-то женщина, гудел пылесос, бубнили телевизоры, тявкала собака. Пыльная листва старых тополей и кленов гасила звуки.

«Как в деревне…» – подумал Дежин, помогая девушке забраться в машину.

– Рассказывай, – велел он, когда водительская дверь отрезала их от внешнего мира.

Она помотала головой, громко всхлипнув, и съежилась на сиденье. Максим скрутил пробку с теплой бутылки «Бонаквы», которая провалялась в салоне весь жаркий день, и вложил ее в Светину руку.

– Пей, а потом – рассказывай. Не бывает неразрешимых проблем.

Девушка сделала несколько глотков, судорожно вздохнула и покачала головой.

– Мне бы твою уверенность, капитан.

«По крайней мере плакать перестала», – отметил про себя Дежин.

– Это я, я во всем виновата, понимаешь? – внезапно вскрикнула Света, поворачиваясь к нему всем корпусом.

– Да что случилось? В чем ты виновата? Толком объяснить можешь? – взорвался Максим, с трудом удерживаясь от того, чтобы обнять и прижать ее к себе, спрятать покрытое пятнами лицо у себя на груди, укрыть от страхов и проблем в кольце своих рук.

– Это я привела чудовище к Гарику и тем людям в хосписе, из-за меня погибла женщина в магазине и чуть не погиб сегодня мой клиент. И ты, и мама – все в опасности рядом со мной. Я несу смерть всем, кто меня окружает! – выпалила девушка.

«Та-а-к, – подумал Максим, – кругом одни гении. Или идиоты?»

Именно эту невероятную теорию и собирался обсудить с ним Вощин этим вечером.

– Какого клиента? Рассказывай, – старательно удерживая рвущиеся с языка ругательства и опровержения, тихо предложил Дежин.

По мере того как Света говорила, ее голос делался ровнее. Остановились слезы, перестали вздрагивать плечи, даже руки больше не сжимали трость так, что побелели костяшки на пальцах, а расслабленно лежали на коленях. Дежин, напротив, напрягался все больше, как будто внутри его кто-то до упора закручивал тугую неподатливую пружину. Он тискал в крупных ладонях полупустую картонную пачку, то вынимая измятую сигарету, то заталкивая ее обратно. Зверски хотелось курить, а еще – разбить что-нибудь стеклянное, с грохотом и летящими осколками. Желательно – кулаком.

– Повтори, – глухо попросил он, когда девушка назвала наконец фамилию клиента.

Происшествие казалось ему очередной трагической случайностью, и даже путаный рассказ Светы о попытке общения с тварью никак не свидетельствовал в пользу бредового предположения о вине девушки во всем происходящем.

– Фрайман, – послушно повторила Света с долгим вздохом.

– Как давно ты с ним работаешь?

– Около года. Михаил Яковлевич в хорошей форме для своего возраста, но тварь убила бы его так же легко, как и ту старушку.

Голос девушки снова дрогнул. Она стиснула ладони в замок.

– Но это еще не самое страшное, Максим… – Светлана повернула голову, словно собиралась взглянуть себе за спину. – Оно и сейчас здесь. Рядом. И больше не собирается исчезать…

Дежин непроизвольно вывернул шею. Разумеется, там никого не было. Валялись на заднем сиденье его старая ветровка, синий кожаный кейс с обтрепанными уголками и Светина спортивная сумка. Максим чиркнул колесиком зажигалки и сделал глубокую затяжку. Вот непонятно, в какой момент в зубах оказалась сигарета. Стекло окна медленно поползло вниз. Дежин выдохнул дым наружу. Он не мог не верить в то, что Света говорит, но и поверить не получалось. Доказанные экспертизой случаи воздействия на трупы – пожалуйста. Подтвержденное Славкой убийство старушки – разумеется. Как тут не поверить? Но в присутствие за собственной спиной непонятной твари, готовой вгрызться ему в нутро, – увольте. Это был уже перебор.