Продолжить общение нам не дали. Сначала за дверью прозвучали шаги, потом легкий ток воздуха сообщил мне, что бесшумно открылась дверь в массажный кабинет, и только после этого мягкий, вкрадчивый незнакомый голос позвал:

– Свэта? Тибэ нада хадыть. Хазяин ждьет.

Говоривший с жутким акцентом посыльный так и остался стоять в дверях. Пустая правая ладонь машинально сжалась на эфемерной ручке отсутствующей трости. Ее вместе с телефоном и верхней одеждой, как обычно, забрали у меня на входе в дом. Я неплохо помнила расположение предметов в кабинете, но привычка взяла верх – до двери пошла, касаясь стены, и только у выхода незнакомец робко коснулся моего локтя, предлагая помощь. Мы спустились на первый этаж и добрели до открытой веранды. Мой провожатый молчал, но вел себя исключительно почтительно. Думаю, почтительность эта распространялась на меня постольку-поскольку, а направлена была исключительно на хозяина дома.

Благоухающий дорогим, но, на мой взгляд, слишком сладким парфюмом Михаил Яковлевич предложил мне позавтракать. Интересно, как он себе это представлял? Я крайне редко (исключением был «Уют») ем вне дома. Перспектива заляпать одежду или пронести ложку мимо тарелки не слишком меня воодушевляет. Но на чай согласилась – пить хотелось ужасно. Очень плотный, необычный аромат напитка меня удивил. На вкус он оказался терпким, немного горчил, прокатывался по языку, по горлу, словно шарик, и оставлял удивительное послевкусие. У богатых свои привычки! Мой клиент (наверное, он теперь и не клиент… а как? наниматель?) помалкивал, пока я не выдула всю чашку, а потом заявил, что предоставит мне машину и будет дергать к себе, когда ему заблагорассудится! Пока я возмущенно разевала рот для ответа, он цапнул меня за руку и вложил в нее кусок плоского пластика – кредитку.

– Пин-код – число и месяц твоего рождения, – заявил он. – Думаю, мама справится с банкоматом? Немного денег никогда не помешает, правда? Это аванс.

Тварь, заинтересованно вьющаяся вокруг косноязычного работника, который молча присутствовал где-то за моей спиной, в районе входа в дом, почуяла мой гнев и растерянность, придвинулась поближе, едва не опускаясь на голову Михаила Яковлевича. Пришлось ее отпихнуть. Защищает она меня, что ли? Мне до ужаса хотелось уйти из этого дома, от слащаво-вежливых, но таких пустых слов чокнутого богатея, хотелось позвонить Максиму, которого, напуганная сама, я вчера тоже заставила насторожиться. Надо было его успокоить, потому что теперь мне было ясно – ничегошеньки мне не грозит, кроме извращенной формы рабства. Я действительно превратилась в новую игрушку богатея, но это пройдет, как только пройдет его страх. Я уж постараюсь…

Дежин, который едва живым выполз из здания суда, чувствовал себя вконец избегавшейся собакой, вывалившей язык и тяжело поводящей боками. Однако добиться санкции на проверку такого объекта, как «Фармком», за неполный рабочий день того стоило. Он стянул с себя китель, забрался в перегретый на солнце салон машины и, не закрывая дверь, набрал номер Светы. Три, четыре, пять долгих гудков… Кровь запульсировала в висках. Она должна быть дома! Наружка сообщила, что девушку высадили возле парадной…

– Максим!

Он едва не выронил трубку от неожиданности, когда Света наконец ответила на звонок.

– Ты как? – выдохнул Дежин, проглотив едва не вырвавшееся «слава богу!».

С ума сойти, что она с ним делает!

– Все в порядке. Ты сегодня заедешь?

То ли Света совсем не умела врать, то ли Дежин в силу профдеформации научился распознавать фальшь по одному только намеку, но он ясно почувствовал, что до «все в порядке» Светлане далеко. Захотелось бросить все к чертям и рвануть к ней немедленно. Сделав над собой усилие, Максим как можно спокойнее попросил:

– Побудь дома, пожалуйста. Я обязательно приеду. Как только закончу – сразу к тебе, договорились?

– Договорились.

Скорее всего, ровный голос должен был скрыть разочарование, но получилось плохо.

В машине воняло перегретым пластиком и застарелым табачным дымом. С сожалением вспомнив о том, что сто раз собирался прохимчистить салон – каково здесь находиться Свете с ее обостренным обонянием? – и снова этого не сделал, Дежин воткнулся в еле ползущую вечернюю пробку. Благо, ехать было недалеко, всего несколько кварталов, и оставался шанс на то, что он еще успеет застать полковника на месте.

Выследить девчонку оказалось проще простого. Лом не стал заезжать в длинный узкий проезд вдоль убогой пятиэтажки, куда с трудом втиснулся бронированный автомобиль. Он бросил свою колымагу прямо на улице, когда те, кто следил за «Бентли» из «Фольксвагена», даже не стали притормаживать – проехали мимо поворота во дворы и исчезли в потоке машин. Лом быстро прошел вдоль соседнего дома, не выпуская «Бентли» из поля зрения, дождался, пока девчонка выйдет, а машина отъедет, и в несколько широких шагов преодолел крохотную детскую площадку. Задержавшись за пышным кустом сирени, он принялся разглядывать девчонку сквозь небольшую прореху в листве. Очень уверенно, словно и не слепая вовсе, она направилась к двери парадной, почти не касаясь земли тонкой тростью. Лом напрягся. Он собирался успеть заскочить внутрь следом за девчонкой, пока не закроется дверь, но она внезапно остановилась, принялась копаться в сумке и не сразу извлекла на свет верещащий телефон. Наблюдать за ней было интересно – девчонка не крутила головой по сторонам, не сканировала окрестности с видом оголодавшей сучки, как это делало большинство ее сверстниц. Она казалась такой сосредоточенной, такой серьезной, что Лом невольно растянул губы в улыбке и сглотнул набежавшую слюну. Как он не заметил тогда, в первый раз, что она такая – безыскусная, чистая, простая? Да еще и слепая! Идеальная женщина… Со скоростью, заставившей его ощутить тень давно забытого чувства удивления, его первоначальный план сменился новым. Не выпуская девушку из поля зрения, он представил ее в своей квартире, на кровати. В его воображении она выглядела покорной и доверчивой, смущенно прикрывала ладонями обнаженную грудь, глядя прямо перед собой. Джинсы неожиданно стали тесными, в паху появилась тянущая боль.

Она набрала код замка и потянула дверь на себя. Лом выскользнул из своего укрытия. При внешней неуклюжести он умел двигаться почти молниеносно и совершенно бесшумно. Для человека, считавшего, что способность хладнокровно убивать – дар, это было одной из необходимостей наравне с меткостью или физической силой. Ему нравилось приносить людям смерть.

В тот день ему исполнилось десять. Он был обычным мальчишкой, может быть, чуть более полным и высоким, чем сверстники, чуть менее сдержанным, слишком погруженным в себя, но до ПНД было тогда еще далеко.

Все произошло слишком быстро, чтобы он мог как-то повлиять на происходящее. Дворовая собака была старой и вечно подтаскивала заднюю лапу, так что увернуться от несущейся по двору машины она не успела. Удар был таким сильным, что дворняга отлетела в кусты, с треском ломая ветки. Он подбежал, опустился на колени и прополз в пролом, полный зеленоватого полумрака. Оттуда на него уставился один блестящий карий глаз. Собака лежала на боку, не поднимая головы, из носа текла кровь – темная на черном, пузырями лопаясь на дырочках ноздрей. Он не знал, что собаки умеют плакать, но карий глаз был полон муки и слез. Зрение вдруг обострилось, все стало болезненно четким. С неожиданной жадностью он смотрел, как надулся и лопнул последний кровавый пузырь, и тогда перевел взгляд на собачий глаз. Там больше не было боли. Не было слез. Больше не было жизни. Это оказалось так просто! Только что старая псина ковыляла на помойку за едой, и вот ее уже нет. Нет совсем.

Когда мама помогла ему выбраться из кустов и пыталась утешить, считая, что он потрясен, она просто не понимала – он потрясен совсем не ужасом смерти. Он потрясен и зачарован ее восхитительной простотой. А собака… Она вовсе не была бедняжкой и не нуждалась в жалости. Ее ведь больше не существовало. Смерть решала все проблемы с легкостью и изяществом. Самая простая и понятная вещь на свете.