Алан щелкает застежкой моего бюстгальтера, тот падает куда-то на пол, укладывает меня на стол, я обвиваю его ногами и рвано стону от безумных поцелуев в шею. Он спускается к груди, завладевает соском и выдает сдавленный звук. Одной рукой он придерживает меня, другой сжимает бедро, до боли, дико. Все его действия одержимо-болезненные, он не контролирует себя, вдавливает меня в столешницу, мне больно.

— Алан…, — он отстраняется, смотрит затуманенным взглядом — идем в спальню.

Одним махом он подхватывает меня и несет с обвитыми на себе ногами на кровать. Сдергивает мои штаны, раздевается сам, накрывает своим телом и дарит мне долгий, страстный, всепоглощающий секс.

Шум воды в ванной выводит меня из оцепенения, Алан уже ушел в душ. Я облизываю припухшие искусанные губы. Они болят, он просто как с цепи сорвался. Теперь я тоже чувствую, как ему плохо. Но что я могу? Уверять его, что я не предавала? Даже, если я поклянусь на крови, доказательств у меня нет, а Захаров верит только фактам. Поднимаюсь, захожу в ванную, он уже вытирается. Уставший, молчаливый, хочу спросить, о чем он разговаривал с Игорем, но решаю не трогать.

Когда выхожу, Алан крепко спит, закутавшись в плед — первый раз остался у меня. В моей груди что-то тает, и несмелый лучик теплоты дарит надежду, что, возможно, мы сможем найти общий язык. Гашу свет, ложусь рядышком, обнимаю его со спины. Какой же он родной — мой сложный, противоречивый и такой любимый человек!

Вика

Когда я проснулась утром, Алана уже не было, даже не знаю, во сколько он ушел. Двухсуточный недосып дал о себе знать, и под утро я просто ушла в осадок.

Работа весь день не шла на ум, все валилось из рук, я просто автоматически выполняла действия и мыслями была далеко за пределами отеля.

Кое-как дожив до вечера, я снова схожу с ума в пустой квартире и ловлю себя на мысли, что жду его. Как же я собиралась жить без него? Я же так гордо заявляла, что больше не потревожу. А сейчас готова бежать на край света, лишь бы увидеть, услышать. Щемящая тоска проникает в каждую клеточку и доводит меня почти до отчаяния. Понимаю, что меня ждет бесконечная бессонная ночь. Мне просто необходимо сейчас с ним поговорить, так больше продолжаться не может. Мне нужно понять: я отпускаю его или борюсь до последнего. Я хочу знать не официальную версию, а то, о чем он действительно думает.

Натягиваю первое, что попадается под руку: леггинсы и длинный свитер, хватаю ключи от машины, и пока не передумала, спускаюсь вниз. Чем ближе я подъезжаю к дому Алана, тем меньше во мне уверенности. А если не впустит? Или его нет дома? Куда ехать: в «Мустанг», в бильярдную? Я понятия не имею, где он бывает вечерами, когда не со мной.

Когда останавливаюсь у ворот, из калитки выходит охранник:

— Доброй ночи, Виктория Сергеевна.

— Доброй ночи. Алан дома?

— Да. Вам открыть дом?

— Пожалуй, через дымоход я не умею, — он улыбается и открывает мне дверь своим ключом.

В гостиной пусто. Свет погашен, включено только потолочное освещение в нише над кухонным гарнитуром, в зажженном камине потрескивают дрова, по комнате распространился запах сосны. На столике рядом с диваном открытая бутылка коньяка и наполненный наполовину бокал. В самом конце по коридору, ведущему к комнатам, кабинет Алана. Дверь туда открыта, он разговаривает по телефону. Отсюда не слышно, что он говорит, до меня долетает только хриплый тембр его голоса.

Я бросаю подушку с дивана на пол у камина и сажусь на нее. Поджав ноги, обхватываю их руками и смотрю на огонь. Как я уютно себя чувствовала в этом доме еще несколько дней назад, когда мой мир не перевернулся и не дал трещину.

Звуки в кабинете стихают, Алан появляется в гостиной. На нем свободного кроя серые штаны и такая же кофта с капюшоном. В домашней одежде мне он всегда кажется ближе и роднее, но сегодня я этого не ощущаю.

Обнаружив мое присутствие, не задавая вопросов, он берет бокал, бросает подушку с дивана напротив меня и садится. Надпивает, смотрит, молчит…

— Поговорим? — спрашиваю я.

— Поговорим.

— Пару дней назад… я поняла, что доверие можно зарабатывать годами, а потерять за считанные секунды, что любовь не дает индульгенцию на ошибки. Что смысл нашей жизни в том, чтобы чувствовать себя нужным близким людям и что жить нужно лишь с тем, без кого не можешь жить…Но это мои мысли и чувства. У тебя они могут быт другими, и ты имеешь на это право. И ты имеешь право быть счастливым такой, какой есть. Я не хочу и не могу требовать от тебя быть другим, брать на себя роли, в которых тебе некомфортно. Я очень сильно тебя люблю и не желаю, чтобы ради чего-то или кого-то, ты ломал себя, подстраивался просто, потому что нужно… Когда ты сказал, что мы должны расписаться, потому что это нужно ребенку, я поняла, что ты не готов к тому, что предлагаешь. Ты заставляешь себя. У нас ничего так не получится, Алан. А еще, ты не веришь мне, и даже если ты на время об этом забудешь, когда-то это, все равно, вылезет и скажется на наших отношениях.

Он молчит и о чем-то думает. Я больше не говорю, даю возможность вникнуть. Он отставляет свой коньяк, разминает пальцами виски.

— Да, ты права… можно любить и при этом не верить, отказываться от каких-то ролей, эгоистично предпочитая свой комфорт и бояться создавать семью, потому что в тебе сидят стереотипы. И можно все это оправдать, просто потому что «я такой»… Но при этом я теряю тебя… и в чем счастье? Ты будешь счастлива без меня?

— Нет…

— Тогда почему ты решила, что если освободишь меня от обязательств, я буду чувствовать себя счастливым?

— Потому что сейчас я вижу потухшего, надломленного человека, а еще несколько дней назад, он был совсем другим.

— Мне хреново…я и сам не знаю почему так хреново…Но без тебя лучше не станет, жестко подсел на тебя, не смогу. И знаешь… ты можешь сколько угодно не показывать это, но я вижу, что тебе больно. А я не хочу причинять тебе боль, но не уверен в том, что у меня это получится.

— Тогда попробуй сформулировать, почему ты не хочешь семью. Не вообще, а конкретно, а со мной? Я хочу понять…

Алан задумывается, молчит некоторое время.

— Потому что боюсь, что наши отношения разобьются о быт, заботы, проблемы. Все станет пресным и повседневным. Я же не подарок, ты тоже с характером. Мы закопаемся в обыденности, и все рассыплется на осколки. Я нашел в тебе то, чего не испытывал очень-очень давно — яркое жизнеощущение, моя жизнь стала бить ключом. Так было еще два дня назад.

— Так больше не будет… будет по-другому, но это не значит, что хуже. Ты не рассматривал вариант, что отношения могут стать лучше, если мы приложим усилия?

— Нет..

— Почему? Стереотипы мешают?

— Тараканы, — улыбается Алан.

Мои губы тоже растягиваются в улыбке.

— Так может, по традиции, ты просто пошлешь их лесом?

— Ну, давай попробуем.

Он придвигается ко мне и нежно целует в губы.

— Вишенка, пообещай мне, что даже если тебе будет со мной невыносимо, ты меня не бросишь.

— Давай договоримся, если кому-то из нас станет невыносимо, мы так же сядем у этого камина и разберемся почему?

— Согласен. Но, все равно, пообещай.

— Обещаю.

Он обнимает, прислоняется лбом к моему лбу и шепчет мне в губы:

— Навсегда?

— Навсегда.

Алан пересаживается, устраивается позади меня, я оказываюсь между его ног, облокачиваюсь об него спиной. Он обнимает меня и кладет руки на живот. Они теплые, надежные, родные. Я кладу свои сверху, он дышит у меня над ухом, щекой касаясь моей щеки, мы просто сидим и смотрим на огонь. Я чувствую, как внутри разливается тепло, и эта сладкая нега дарит чувство безграничной умиротворенности.

— Ну что, дочь, ты определилась? — спрашивает Алан.

Мы больше получаса провели в детском магазине одежды, выбирая наряд на новогодний праздник. Лиза перемеряла с десяток платьев, устроила нам целый показ мод. Приседаю на пуф, после работы наш марафон кажется мне утомительным. В торговом центре перед праздниками ажиотаж, и пока мы купили всем подарки, я успела устать.