И тогда он пригрозил:

— Отступать тебе некуда. Если ты не придешь, сам приду.

Куськина не возражала, лишь лукаво пропела:

— Посмотрим.

Легко развернувшись на каблуках, счастливой бабочкой улетая в тень сада, она радикулитной спиной и остеохондрозным затылком ощутила его игривый прищур. На этом прищуре на второй этаж (в спальню свою) и взлетела. Устало плюхнулась на кровать и, запыхавшись, охнула — поняла, что не сможет к нему пойти.

НЕ СМОЖЕТ!

«От страха умру! — подумала Куськина, прислушиваясь к биению сердца. — От страха, инфаркта, инсульта, тахикардии или… Что там бывает еще в моем возрасте?»

Придумать причину она не успела: зазвонил телефон. Дрожащей рукой сняла трубку, а там!..

Он: Изверг, сосед!

Смеется:

— Ну что, передумала?

— Это ты, трус, передумал! — прокричала Куськина и отбросила трубку, словно змею.

Но из трубки понесся его нежный голос.

— Все ясно. Перепугалась. Хорошо, сам приду, — по-доброму рассмеявшись, заверил Изверг и ласково, елейно добавил: — Ну, чего ты боишься, глупенькая? Я не кусаюсь.

Генриетта Карловна снова схватила трубку, яростно поднесла ее к уху и гаркнула:

— Да! Я боюсь! Очень боюсь!

— А тебе-то чего бояться, — бросил невозмутимо Изверг. — Это я должен осечки бояться. Осечка — бич нашего возраста.

Куськина, подобрев, миролюбиво осведомилась:

— А девиц своих не боялся?

Изверг ревность ее оценил и радостно рассмеялся:

— А чего их бояться? Девицы, они дурные, неопытные, им халява сойдет, а ты женщина умудренная и с характером. Если выйдет осечка, житья мне не дашь. Знаю, на что иду, потому долго решался.

— Ладно, — зажмурив глаза, выдохнула она. — Приходи, я действительно жду.

— Когда?

Изверг спросил так обыденно, что Генриетта Карловна успокоилась и, осмелев, вдруг призналась:

— Хуже всего, когда это искусственно.

Он согласился:

— И сам непринужденность люблю. Хочешь, приду неожиданно?

— Приходи, но я тебе не открою.

— Как же я попаду? — испуганно спросил Изверг.

«Вот он и мой!» — обрадовалась Генриетта Карловна и сочинила:

— А ты в дверь позвони. Если я на звонок не отвечу, это значит, что дверь открыта. Я в прихожей оставлю свет, а по лестнице тебе придется красться в потемках.

Изверг насторожился:

— Зачем?

— Так романтичней, — заверила Генриетта Карловна, не решаясь признаться в том, что ей попросту стыдно.

Пожилая почтенная дама (в мыслях она уже только так понимала себя) принимает ночью развратника. Да! И где?

В супружеской спальне!

И с какой невероятной целью! Постыдной и ложной!

— Лестница на второй этаж справа, — чувствуя жар в лице и груди, лихорадочно прошептала она. — Поднимайся и сразу налево, первая дверь — моя. Найдешь?

Он рассмеялся:

— Найду! Что-что, а налево ходить я мастак. Пожизненно тренируюсь.

— А сейчас иди к черту! — рассердилась она и повесила трубку.

Бедная Генриетта Карловна обосновалась в спальне с пяти часов вечера. Намытая, распричесанная и подкрашенная, она нервно расхаживала по ковру в своих лучших парчовых тапочках и пеньюаре, надетом поверх пристойной ночной рубашки.

Время шло, а он не шел.

Генриетта Карловна запаниковала и дрожащим пальцем выбила из телефона заветный номер. Когда он снял свою трубку, она уронила свою. И тут же зазвонил ее аппарат.

— Это ты была? — спросил Изверг.

— Еще чего! — «лягнулась» она.

— Да ладно, я знаю. Чего ты хотела?

Тут-то Генриетту Карловну и накрыло.

— Чего я хотела?! — завопила она. — Это ты, кажется, чего-то хотел!

Изверг развеселился:

— Ты же сама велела прийти неожиданно, вот я и выбираю момент.

— Слишком долго ты выбираешь! — возмутилась Генриетта Карловна и возвестила: — Уже десять часов, а я рано ложусь!

— Да ладно, тебе, — уличил ее Изверг. — Свет порой и в двенадцать в твоей спальне горит.

— Ты собрался ждать до двенадцати? — испугалась она.

Он ее успокоил:

— Зачем впадать в крайности? Я раньше приду. Жди, любимая, жди.

В ответ она с «нежностью» прорычала:

— Жду, старикашечка! Жду!

Повесив трубку, поправила макияж и грустно подумала: «Зря стараюсь. Что он увидит без света? И без очков!»

Генриетта Карловна щелкнула выключателем, спальня погрузилась в сиреневый сумрак: у Изверга лампы в саду были одеты в сиреневые плафоны. В тот же миг погасли и лампы.

Она испугалась: «Зачем он их погасил? Неужели идет? Ко мне? Уже? Ах, я не готова! Я не могу! Не могу я его принять! Что за глупости? Нет-нет! Он не смеет!»

Пометавшись по спальне, она сняла пеньюар и грохнулась на кровать.

В голове панически пронеслось: «Боже, я же вся мокрая! Не мылась с пяти часов! От меня, поди, разит, как от арабского скакуна. И понюхать себя не могу. Так варварски надушилась, что намертво нюх отбила».

Генриетта Карловна вскочила с кровати и с криком: «Надо помыться!» — вынеслась в ванную комнату.

Там звонок в дверь ее и застал. Бедняжку словно током прошило.

«Ужас! Как оно выйдет все? Как он? И как я?» — заметалась она, трепеща и нервно потея.

Звонок повторился, гораздо настойчивей.

Генриетту Карловну вторично прошило: «А вдруг он уйдет?»

Забыв, что обещала ждать и молчать, она свесилась с перил (довольно рискованно) и завопила:

— Открыто!

И на цыпочках шмыгнула в спальню. И на кровать прилегла. И прислушалась.

Из прихожей доносились шаги, неуклюжие, неуверенные. Что-то загрохотало…

Она рассердилась: «Вот слон! Сейчас он развалит там все и перебьет!»

— Чего ты там топчешься? — зло спросила она и строго скомандовала: — Быстро поднимайся наверх!

Вспомнив, что Изверг не привык к подобному обращению и может обидеться, Генриетта Карловна нежнейше добавила:

— Мой дорогой.

Топот, донесшийся с лестницы, ей сказал, что Изверг не обиделся, взбирается и что он на верном пути. Для надежности Генриетта Карловна ласково повторила:

— Дорогой, как поднимешься, дверь налево.

Она вскоре услышала, что Изверг остановился на втором этаже на площадке.

«Сдрейфил», — догадалась она и, осмелев, милостиво подбодрила:

— Не стесняйся, входи. Я тебя жду.

Скрипнула дверь, на пороге показался его силуэт.

Генриетта Карловна прошипела:

— Ну что ты стоишь? Я здесь, на кровати.

Ответный шепот спросил:

— Это где? Я не вижу.

— Два шага вправо, три шага вперед и протяни мне, пожалуйста, руку, — уже нежно прошептала Генриетта Карловна, чувствуя, как по ее дрожащему телу прокатилась горячая волна.

Это вселило храбрость. Генриетта Карловна уже ничего не боялась. Он выполнил ее указание: с вытянутой рукой сделал два шага вправо, три шага вперед и оказался в ее объятиях. И ее ночная рубашка была немедленно сорвана — Генриетта Карловна наконец узнала, что находят молодые девицы в его зрелой постели. Это была сумасшедшая ночь.

Сумасшествие длилось почти до утра, пока он не взмолился:

— Все, есть хочу!

Генриетта Карловна потянулась к своему ночнику, но, вспомнив, что прическа ее наверняка утратила привлекательность да и сама она прическе под стать…

— Я сейчас! — вскочила она и на ощупь в утреннем сумраке покинула спальню.

В кухне, пока микроволновка разогревала Извергу завтрак, Генриетта Карловна тщательно себя изучила, обнаружив, что помолодела если и не на десять, то на пять лет уж точно. А может, и на все шесть.

С этой приятной мыслью она вернулась в спальню и нежнейше спросила:

— Дорогой, ты в темноте сможешь есть?

Он смущенно буркнул в ответ:

— Смогу.

И набросился на еду.

Завтрак срубал одним махом и с новыми силами снова завалил даму в постель.

Сумасшествие двух пожилых людей продолжалось до тех пор, пока, истощенные, они не заснули, обнявшись. Засыпали под шепот: объяснялись в любви.