— Да с чего ты взяла, что в гробу лежала Анфиса? — рассердилась Самсонова.

Секретарша с вызовом заявила:

— А я заглянула в папку, брошенную на столе. Там хранилось ее завещание. Уж извините, я ознакомилась. Знаю, что не положено, но Марк Борисович сам виноват. Опытный нотариус, а разбрасывает свои документы…

Дарья мстительно сделала паузу, понуждая Далилу задать вопрос. Ей хотелось сделать Самсонову сообщницей, но Далила молчала: не интересовалась содержанием завещания. Дарья не выдержала и выдала секрет по собственному желанию.

— Долю какого-то предприятия Анфиса оставила Сасуняну Карапету Ашотовичу, — выпалила она. — Вы его знаете, он к вам на прием приходил. Помните, как сумасшедший глазел на меня.

— Помню, — подтвердила Самсонова и добавила, не покривив душой: — Ты ему очень понравилась.

Юная Дарья еще не ведала, что сасунянам нравятся все женщины без исключения, а потому она расплылась в довольной улыбке и продолжила:

— Остальное добро: дом, машина, драгоценности, сбережения — все должно отойти какой-то Зинаиде Поповой. Вот, я разом все уловила, — с гордостью подвела итог секретарша и, спохватившись, добавила: — Да, в папке лежала записочка с телефонами Сасуняна.

— А координатов Поповой там не было?

— Нет.

— Значит, Марк Борисович с Поповой знаком, — сделала вывод Далила. — А вот с Сасуняном, наоборот, вряд ли знаком, раз номера телефонов записывал. И в какой день это произошло?

Дарья задумалась:

— Та-ак, Анфиса рвалась к вам в пятницу, в субботу мы ее ждали, она не пришла, и Марк Борисович не работал… Это было в понедельник утром девятого.

Самсонова поразилась:

— Ты знала о смерти Анфисы с девятого и все это время молчала?

— Ну да.

— Почему же ты мне не сказала?

Секретарша пожала плечами:

— А зачем вас расстраивать? Вы вот меня постоянно ругаете, а я вот о вас постоянно забочусь, — обиженно попеняла она.

— В чем же забота? — поддразнивая ее, усмехнулась Далила.

— Как в чем?! — воскликнула Дарья, округляя глаза. — Она же рвалась к вам, эта Анфиса, кричала, что ее убивают и травят, а вы отказались девчонку принять. Я подумала, что теперь вы упреками себя изведете. И, между прочим, я оказалась права. Вы же прям экстрасенс. Ведь почувствовали, что ей кранты, раз кошмар вам приснился. Ведь про нее, про Анфиску, приснился кошмар?

— Про нее, — кивнула Далила, подумав: «Выходит, Марк Борисович знал, что Анфиса погибла. Знал уже тогда, когда я с ним о ней разговаривала. Зачем же он меня обманул?

Ах, сколько скопилось тревог. И еще эта Светлана Михайловна пропала, лишняя головная боль. Придется просить племянника. Даша вряд ли справится с моим поручением, а уж Бонд точно узнает, на кого оформлен телефон Светланы Михайловны.

Узнать-то узнает, но как его об этом просить? Снова будет ругаться, что гружу его своими делами…

Ну и ладно, выхода нет».

— А как твои знакомые передадут Светлане Михайловне сообщение? — спросила Самсонова у секретарши.

Дарья пожала плечами:

— Ну не знаю, уж как-нибудь перекинут. Я не вникала. Главное, результат.

— Хорошо, будем ждать результата, — задумчиво кивнула Далила, укрепившись в мысли, что придется потревожить племянника.

Едва приняла решение по Светлане Михайловне, как вновь окунулась в проблемы Людмилы. В голову вдруг пришло, что Марина Калоева, возможно, знает подругу Анфисы. В том, что Зинаида Попова и есть подруга Пекаловой, о которой та говорила, Далила была абсолютно уверена. Именно та дуреха-подруга. Покойная явно любила ее.

«Да, возможно, Марина кое-что знает про Зинаиду Попову. Обычно женщины про соперниц все знать хотят, — размышляла Самсонова. — Иной раз остается лишь удивляться, откуда они информацию эту берут?

И Люська может знать Зинаиду Попову, но у Люськи спрашивать опасно и бесполезно, она даже знакомство с Анфисой не пожелала признать. Сасунян тоже знает Зинаиду Попову, но и его спрашивать глупо: бесполезно и… тоже опасно», — заключила она.

Секретарша направилась к выходу, деловито напомнив:

— Далила Максимовна, вы не забыли, через двадцать минут новый сеанс.

Самсонова подскочила:

— Дашенька, отмени! Объясни пациенту!

— Вы уходите? — опешила секретарша, не веря своим глазам.

— Ухожу! И очень спешу!

Дарья в ужасе завопила:

— Что же будет теперь с расписанием? Все так плотно расписано, иголку некуда вставить!

— Ты устрой как-нибудь с расписанием, — взмолилась Далила. — Пожалуйста, перетасуй, передвинь, отложи, перед пациентами извинись, мне очень надо.

Не давая секретарше опомниться, она вылетела из офиса и остановилась: «Куда?»

Хотелось ринуться сразу во всех направлениях: к Людмиле, к Галине, к Карапету Ашотовичу и, конечно, к Марине…

К ней сильнее всего.

«Сначала к Сасуняну, — решила Далила, — пока все пути ведут только к нему».

Она впрыгнула в «Форд» и понеслась.

Примерное направление Самсонова знала из рассказов подруги, а уточнила адрес у самого Сасуняна: по сотовому сообщила, что едет к нему. Карапет Ашотович не удивился и даже сказал:

— Отлично, сегодня сам к вам собирался.

— Даже так? — удивилась она.

— Возникли проблемы.

— А что вас беспокоит? — нетерпеливо поинтересовалась Далила, презрев собственные привычки.

Торопить события — не в ее правилах: приедет — узнает. Телефон не для длительных переговоров — так считала она. Тем более что разговор намечался серьезный, нетелефонный.

Сасунян ответил коротко:

— Меня беспокоит жена.

У Далилы засосало под ложечкой, но от дальнейших расспросов она воздержалась.

Зато при встрече, едва поздоровавшись, тревожно спросила:

— Карапет Ашотович, что происходит с Людмилой?

Сасунян лишь развел руками:

— Сам не пойму. Об этом вас и хотел спросить. Она странная. Даже дочка уже замечает. Видели, как она за нос себя таскает? А глаз? Левый глаз у Людмилы дергается постоянно. По сути, не меня, а ее надо лечить. Вы бы с ней поработали.

— А в чем дело? — испугалась Далила, не ожидавшая такой просьбы. — Нос и глаз — это нервное, но вроде бы есть причина.

Сасунян отмахнулся:

— Я так не считаю. Что за причина?

— Простите, но вынуждена напомнить. Ваши измены. Чем не причина?

— К моим изменам Людмила привыкла, а вот с тех пор, как погиб Михаил, супругу свою не узнаю. Раньше рот у нее не закрывался, а теперь все молчит. А порой так на меня посмотрит, что волосы дыбом встают. Стыдно признаться, но родную жену боюсь. А на днях у меня знаете что спросила?

Вопрос прозвучал риторически, но Карапет Ашотович сделал паузу, задумчиво уставившись на Далилу. Она, приглашая его продолжить, пожала плечами:

— Откуда мне знать.

Он грустно признался:

— Спросила меня: «А что теперь с фабрикой Калоева будет?» Я ответил, что фабрика Марине достанется. «Ага, — говорит, — все Марине, Михаил о жене позаботился, а ты? Как ты о нас позаботился? Что нам с дочкой останется, если вдруг случится беда?»

— Какая беда? — насторожилась Далила.

Сасунян отмахнулся:

— А кто ее знает? Спросить не рискнул.

— Жаль. И что вы ответили?

— Как есть, так и сказал. Калоев ни о ком не заботился. Марина — жена, ей все по закону и отойдет.

— И что же Людмила?

— Я тоже, кричит, жена, а толку? Что мне отойдет? И в слезы. Закончилось все истерикой. Раньше не было у нее истерик. Оптимистка она.

Далила вздохнула:

— Знаю. И как вы поступили?

— Пришлось ее успокаивать.

— Что же вы ей сказали? — поинтересовалась Далила.

Карапет Ашотович, вдруг краснея, признался:

— Да глупость сказал, что, пока ты моя жена, ни о чем не беспокойся.

Самсонова подытожила, осуждающе покачав головой:

— Да-а, уклончиво как-то у вас получилось. Будто не понимаете, чего Людмила боится.

— Да понимаю я все, — с досадой махнул рукой Сасунян, — а что было делать? Врать не хочу, а правду ей говорить даже опасно.