Когда мы вернулись на улицу, я настояла на том, чтобы мы остановились у ближайшей кофейни: — Мне хочется чего-нибудь поесть. Как насчет тебя?

— Это зависит от вас, — ответил он.

Оскуро не был глуп, но я думала, что хорошо скрыла свою ложь. Расскажет ли он Алессандро? Мой желудок сжался. Он наверняка отправил Алессандро сообщение о моем местонахождении, как и должен был сделать. Позволяет ли его мобильный план связаться с Колумбом?

Конечно, да, София, сказала я себе, это же не 1997 год.

— Вы в порядке, мэм?

— А? — я моргнула и посмотрела на Оскуро.

Он посмотрел на меня сверху вниз: — Вы бормочете про себя.

Я засмеялась, смутившись: — Просто думала, что приготовить на ужин.

Оскуро не выглядел так, будто поверил мне.

Я болтала с ним без умолку, пока мы шли на обед. Как обычно, Оскуро вел себя забавно и хмыкал, когда разговор требовал этого.

Я пожалела, что не взял с собой Фрикадельку. Ему бы понравилась теплая погода. Хотя мне бы очень не хватало наряжать его в зимние наряды.

Следующей зимой у тебя будет ребенок, которого нужно будет наряжать, неожиданно пришла мне в голову мысль.

Съев сладкий кекс, я почувствовала себя намного лучше. Если Оскуро и заметил мой отказ заказать напиток с кофеином, он ничего не сказал. Только спросил, понравился ли мне мой банановый молочный коктейль.

Когда я застала Оскуро за разговором по телефону, я спросила: — Ты разговариваешь с Алессандро?

— Просто сообщаю ему, мэм.

Я покрутила волосы: — Ты сказал ему... о нашем местонахождении?

Глаза Оскуро внимательно изучали меня: — Да, мэм.

Я поскребла вилкой по пустой тарелке, пытаясь подцепить остатки крема: — Скажи ему, чтобы не беспокоился о докторе. Я в порядке, — я старалась говорить непринужденно, но не думаю, что у меня это хорошо получалось.

— Я сказал ему, что мы пошли пообедать.

Я встретила взгляд Оскуро. Мы уставились друг на друга на мгновение: — Спасибо, — прошептала я.

— Не упоминайте об этом.

Я улыбнулась и слизала остатки пирога с вилки.

— О, и миссис Рокетти? — я оглянулась на Оскуро. Он мягко улыбнулся мне. На его суровом лице она выглядела неловко и в то же время приятно. — Поздравляю.

Я улыбнулась ему в ответ, ярко и беззастенчиво.

Гинеколог позвонила мне через несколько часов. Она подтвердили, что я беременна, и записали меня на УЗИ. Я была на пятой неделе беременности, и мои анализы были в норме.

— Все выглядит идеально, — сказала мне доктор Парлаторе. — Мы сможем сказать вам больше, когда сделаем УЗИ.

И вот канун самого ужасного дня в году оказался не таким уж плохим. Я испытывала одновременно облегчение и огорчение по поводу своей беременности. Мне казалось эгоистичным испытывать какие-то негативные чувства по отношению к своей беременности, тем более что некоторые женщины не могут забеременеть естественным путем. Но я чувствовала себя в ловушке.

Я почти не знала Алессандро. А те его черты, которые я знала, мне не нравились.

У нас был секс один раз, и теперь я была беременна. Это было похоже на большую космическую шутку.

Но с другой стороны, это было облегчение. Способность забеременеть была одной из моих женских ролей, согласно Наряду. И, возможно, беременность могла бы помочь моему положению в семье Роккетти.

В конце концов, плодовитая жена — не повод для насмешек.

Я бродила по пентхаусу, донося новость до каждой комнаты, как будто рассказывала об этом окнам и мебели. Когда я дошла до свободной комнаты, я приостановилась.

Это будет комната малыша.

Малыша.

От этого слова мне одновременно захотелось плакать и смеяться.

Я положила руку на живот. Как странно думать, что в данный момент там формируется пучок клеток. Этот крошечный эмбрион вызывал у меня тошноту, вздутие живота и истощение.

Свободная комната была простой, в ней стояли только кровать и стул. От этой обыденности мне стало немного не по себе, поэтому я взяла Долли и Марию Кристину из своей спальни и положила их на свободный стул.

Надеюсь, у меня будет девочка, подумала я. Пусть она заботится об этих куклах, которых мы с сестрой так любили.

При мысли о сестре мне захотелось плакать.

Папа настоял на том, чтобы мы сегодня поужинали, тихо отпраздновали ее жизнь в кругу двух людей, которые знали ее лучше всех. На самом деле мы никогда не виделись в годовщину, так как папа всегда находил предлог, чтобы не быть свободным.

Я не возражала. Мне нравилось быть одной 1 марта.

Я бросила взгляд на свободную спальню, на двух кукол и ушла.

Когда папа увидел меня, он протянул руки и прижал меня к своей теплой груди. От его знакомого одеколона, который он носил всю мою жизнь, мне захотелось блевать. Но вместо этого я удержалась.

— Ах, bambolina, — папа отстранился. Он быстро моргнул, чтобы скрыть туман в глазах. Я не стала об этом говорить. — Ты выглядишь великолепно, как всегда.

Я не согласилась. На мне было черное платье, цвет которого всегда делал меня бледнее. Юбка была в форме колокола и развевалась при каждом моем шаге. Но по такому случаю уместно было надеть траурные цвета.

Папа проводил меня в дом: — Дита оставила нас на вечер одних. Она приготовила ужин и накрыла его для нас.

— Это очень мило с ее стороны.

— Ну, она знает, что это за день для нас.

Дита приготовила прекрасное жаркое, великолепие которого не соответствовала моему настроению. Я возьму остатки, подумала я. Чтобы она не думала, что я съела больше, чем собираюсь. Я не хочу, чтобы она чувствовала себя обиженной.

Папа сидел во главе стола, а я рядом с ним: — Как ты поживаешь? — спросил он.

— Хорошо, — я похлопала его по руке. — А ты? Ты чувствуешь себя хорошо, несмотря на ограбление?

— Дон Пьеро считает, что это аномалия, — сказал папа. — Я сомневаюсь, что это случится снова. Я обновил нашу систему безопасности.

— Это хорошая новость.

Мы молчали, наполняя наши тарелки. Папа предложил мне вина, но я отказалась. — Только вода на сегодня, спасибо.

Он внимательно осмотрел меня: — Ты в порядке?

— Просто не очень хорошо себя чувствую.

Лицо папы смягчилось: — Конечно, нет. Это ужасный день, — завтра будет ужасный день, но папа не упомянул об этом. — Ты знаешь, что завтра я буду занят, к сожалению.

— Я знаю, папа.

Затем пауза: — Как твой муж?

— В Колумбусе.

— Сальваторе сказал, что ты была выбрана для того, чтобы убедиться, что схема очищена от любых связей с Нарядом. — папа перевел взгляд своих глаз цвета виски на меня. Мои глаза.

Я слабо улыбнулась: — Приятно быть полезной для Наряда.

— Конечно, — папа налил себе еще стакан. Я посмотрела на него. Это уже второй?

— Но я бы не хотел, чтобы они давали тебе такое задание. Я бы предпочел, чтобы ты была в безопасности, чем полезной.

— Папа, — сказал я самым спокойным голосом. — Ты знаешь, что они никогда бы не поставили меня под удар.

Папа усмехнулся: — Нет, не знаю. — он сделал еще один глоток.

Должна ли я остановить его? Я никогда не видела, своего отца настолько пьяным. Но если честно... он оплакивал своего первенца. Я позволила ему продолжать пить вино: — Поешь еще, папа. Мы не хотим, чтобы Дита расстраивалась.

— Ты права, — он отодвинул вино, чтобы съесть немного картофеля. Я положила ему на тарелку еще немного курицы. Надеюсь, это поможет ему лучше держаться на ногах: — Ах, ты такая хорошая девочка. Ты всегда была такой хорошей девочкой.

— Спасибо, папа.

Папа посмотрел на меня. Он искал что-то в моем выражении лица. Я утешительно улыбнулась ему, но это только заставило его нахмуриться: — Алессандро хорошо к тебе относится, да? Сальваторе не смог мне ответить, когда я спросил его, будет ли Алессандро хорошо относиться к тебе.

— Он не бил меня, — успокоила я.

— Иногда есть вещи похуже физической боли, — пробормотал он. Он потянулся за своим вином. Будет ли слишком смело выбить бокал из его руки? — Я хотел, чтобы ты вышла замуж за мальчика Томмазо. Он хороший молодой человек, немного глуповат, но у него нет никакой репутации. Он был бы добр к тебе.