— Вот, значит, как!

— Вот, значит, так, Падрагь. О Бриан хуже всего, бо второй у него на подхвате и до меня ему дела нет. Ловят меня да держат меня…

— Ага! — воскликнул Патси.

— Не уйти мне от О Бриана, — продолжала она, — и я подумала, что, найди я тебя…

— Ты искала меня?

— Я искала тебя в этот раз, Падрагь.

— Ага! — повторил Патси и страшно глянул на Бриана О Бриана — и глаз его стал похож на крепкий каменный шарик. — С сего дня оставят тебя в покое, — проговорил Патси.

— Не лезь не в свое дело! — рявкнул Бриан О Бриан. — Не лезь не в свое дело, дерзец ты мой, а не то пробудишься средь привидений.

Патси твердого взгляда своего не отвел.

— Привиденья! — молвил он и вдруг навалился на Бриана О Бриана, левой рукой хватая за глотку, а тугими костяшками правого кулака зверски лупя.

Вниз устремилась голова О Бриана, а пятки взметнулись вверх, но мощно вырвался он и принялся вставать, руками молотя, словно мельница крыльями. Вот он приподнялся, и они перекатились — Мак Канн оказался снизу, но голова О Бриана потревожила осла, и тот, не отвлекаясь от раздумий, вдарил по врагу размышления задними копытами; Патси на миг увидел, как промелькнули белой вспышкой те копыта мимо его лица, — а вот Бриан из рода Брианов принял весь удар лбом: тот треснул и вмялся, как яичная скорлупа; ослаб он, обмяк, осел и рухнул бессильно Патси на грудь — и три секунды Мак Канн лежал под ним тихо, оцепенев от изумления.

Осел же вновь принялся соединять вечность вовне с вечностью внутри, копытца его покойны, как и добрые очи.

Мак Канн выбрался из-под тяжкого покойника и встал.

Мэри и Айлин сидели, замерев, уперши прямые руки в землю, округлив немигающие глаза.

Келтия пригнулся перед подавшимся вперед Кухулином. Патси увидел, как дернулся витой локон, — то расхохотался серафим.

Арт, вставая, замер на одном колене, а Финан прочесывал бороду, не сводя глаз с Айлин Ни Кули.

С того мига, как накатился Мак Канн на Бриана О Бриана, прошло всего двадцать секунд.

Серафим Кухулин глядел под руку Келтии. Сдул золотой локон с губ и рассмеялся — как серебряным колокольчиком позвенел.

— Что же скажет Радамант на сей раз? — молвил он, засим развернулся и радостно потопал себе прочь по дороге.

Мак Канн оглядел труп.

— Похоронить бы нам его, — мрачно произнес он.

Достал из повозки лопату с коротким черенком и выкопал на обочине яму.

В ту яму положили они Бриана О Бриана.

— Погодите-ка, — сказал Мак Канн. — Не годится с ним вот так прощаться.

Сунул руку в карман и достал монетку.

— Пусть будет при нем что-то — путь у него неблизкий.

Поднял он руку О Бриана, силком разжал ему стиснутый кулак и положил туда серебряный трехпенсовик, затем вновь сложил пальцы в кулак и опустил ему на грудь.

Обернули лицо покойного газетой и закидали Бриана из рода Брианов глиной, утоптали ее хорошенько, а когда уходили, над землей потекли сумерки, и крупная звезда глянула мирно сквозь серые просторы.

Шли весь вечер.

Сумерки надвинулись, и в полусонном полусвете мир разлегся покойно.

Оказались они в равнинном краю, что шептался травой; не осталось низеньких холмов, что вздымались и опадали и вздымались вновь; почти не осталось деревьев; там и сям на просторе качала неспешными ветвями береза и тихонько шумела в безмолвии; там и сям топорщилось одинокой зеленью жесткое деревце, а вокруг него тянулся прочь и прочь в безвидность нескончаемый горизонт.

Царила тишина, тишина глубокая, и над всем этим дремал вечерний сумрак, обволакивал и нарастал.

Сколь медленными вуалями углублялась тьма! — нежная пряха свивала тонкие паутины и опускала мягкие покровы с небес на прах земной; мимолетно мигали звезды, сигналя крошечными вспышками, собираясь яркими легионами в одинокие скопления, а тоненький серп луны возникал из-за облака и замирал в отдалении знаком золота.

Но безмолвная красота небес и безмолвное погружение в сон земли никак не воздействовали на одного из наших путников.

Мак Канну было не по себе. Угрюм он был и раздражителен, метался от Айлин Ни Кули к дочери и обратно к Айлин Ни Кули, но доволен не был ни с той, ни с другой.

Ангелы брели за повозкой и разговаривали между собой; неспешный рокот их голосов плыл над дорогой, из того гула доносились слова «Бог», «Красота» и «Любовь» и звенели в воздухе то и дело, подобно заклинаниям.

Айлин Ни Кули шла слева от осла. Шагала тенью без черт, шаль затеняла ей лицо, а ум Айлин двигался внутри нее и для нее самой.

Мак Канн с Мэри шли справа от осла, и Патси непрестанно поглядывал на дочку, исподтишка, лукаво.

Тронул ее за локоть.

— Мэри, — прошептал он, — мне надо с тобой потолковать.

Она отозвалась голосом, тихим в близости:

— Да и мне с тобой надо.

— Что сказать хочешь?

— Хочу знать, где ты достал деньги, какие я увидела у тебя в руке, когда ты хоронил того человека.

— Это я и собираюсь тебе поведать, — прошептал он. — Слушай меня — и нишкни.

— Слушаю тебя, — сказала Мэри.

— Что нам за дело до вон тех ребят сзади? — разгоряченно зашептал Патси. — Они нам никто, и я от них устал.

— Ну ты скажешь тоже! — молвила она.

— Вот как поступим. Нынче ночью распрягать осла не станем, и когда они хорошенько уснут, тихонько уйдем сами, а их тут оставим. Айлин Ни Кули пойдет с нами, и к утру мы уже будем далеко.

Нипочем не поступлю так, — сказала Мэри.

Он метнул в нее искру ярости.

— Поступишь, как я велю, нахалка ты эдакая, — или тебе же хуже будет! — пригрозил он лютым шепотом.

— Не поступлю! — зашипела она в ответ. — Говорю тебе: не стану!

— Да чтоб тебя!.. — воскликнул Патси.

Мэри напустилась на него, шепча столь же свирепо:

— Что ты вытворил с ними? Что вытворил ты с ними, раз хочешь сбежать от них в ночи?

— Не распускай язык, ах ты!..

— Где тебя носило полтора дня? Откуда взял деньги, что я видела у тебя в руке, когда хоронили того человека?

Патси с трудом взял себя в руки; облизал сухие губы.

— Тебя не обдуришь, аланна, расскажу тебе правду. — Осторожно оглянулся на остальных, глубоко погруженных в беседу. — Вот что я сделал. Я добрался к тому месту у Ард-Мартина[29] где мы зарыли их вещи, и выкопал их.

— Ой! — вымолвила Мэри.

— Выкопал и забрал — и продал одному человеку за деньги.

— Ой! — вымолвила Мэри.

— Они проданы, слыхала? И на попятную не пойдешь, а потому сделай насчет осла так, как я тебе сказал, и двинемся дальше своей дорогой.

— Не поступлю я так, — прошептала Мэри, едва ль не утратив дар речи от ярости.

Мак Канн сунулся к ней лицом вплотную, лыбясь, как умалишенный.

— Не станешь?! — сказал он. — А что ты можешь супротив отца своего?

— Пойду до самого места с ними, — отчеканила она.

— Ты пойдешь со мной нынче ночью.

— Не пойду, — резко сказала она.

— Пойдешь со мной нынче ночью.

— Не пойду! — заорала она.

От ее крика все подбежали к ней.

— Что-то случилось? — спросил Арт.

— Она просто смеется над байкой, какую я ей рассказал, — объяснил Патси. — Подгони-ка осла, Мэри а гра, а то он плетется, словно засыпает.

Келтия смотрел на Мак Канна так пристально, с такой суровой серьезностью в глазах, что кровь у Патси превратилась в воду, и он едва устоял на ногах. Впервые за всю жизнь почуял Мак Канн, что такое страх.

— Завтра, — произнес Келтия, — мы вас оставим, а потому дай нам покоя в эту нашу последнюю совместную ночь.

— Так точно, — произнес Патси, — пусть этой ночью, как никакой другой, будет нам уютно.

Отвернулся он, силясь изобразить беспечность, и двинулся к голове осла.

— Идем, Мэри, — сказал он.

Айлин Ни Кули пошла рядом.

— Что с тобой такое, Падрагь? — спросила она.