Разделили они еду, ее было мало, а кое-что промокло, но каждому досталось по ломтю хлеба, куску сыра и по три холодные картофелины.

Мэри сказала, что ей не по себе, и отдала две свои картофелины херувиму Арту; тот съел их запросто.

— Лучше 6 мне отдала, — сказал отец.

— Отдам тебе одну свою, — сказала Айлин Ни Кули и протянула картофелину.

Мак Канн сунул ее целиком себе в рот и съел, как завороженный; уставился на Айлин.

— Почему ты отдала мне картошину? — спросил он.

Айлин зарделась так, что ни единой веснушки у нее на лице не осталось.

— Не знаю, — ответила она.

— Ты, похоже, нынче совсем ничего не знаешь, — пожаловался он. — Экая ты потешница.

Поднес огонь к трубке и, раскурив, дал женщине.

— Затянись этой трубкой, — велел он, — и давай достойно друг с другом обходиться.

Айлин Ни Кули затянулась трубкой, но быстро вернула ее.

— Не сильна я в курении, — молвила она.

Келтия курил свою трубку во всю мочь. Опирался о стену, прикрыв глаза, и между пыхами глубоко размышлял.

Финан цепко держался за волосы Мэри, прилежно сплетая и распуская их. Он погрузился в грезы.

Мэри поглядывала из-под век на Арта и в то же время смотрела на всех остальных — проверить, не смотрит ли кто на нее.

Арт негромко насвистывал себе под нос и не сводил глаз с паука.

Паук висел на вольном вервии своего шатра и был очень празден. Можно было б решить, что и он курил.

— Чем обедал ты? — спросил Арт у паука.

— Ничем, сэр, кроме малой юной тростиночки-мушки, — ответил паук.

Был тот паук из коренастых и тяжелых, с виду казался пожилым — и смирился с этим.

— Я и сам поел так же, — отозвался Арт. — Скверные у тебя времена или так себе?

— Неплохие, слава Богу! Мухи забредают в щели, а когда влетают с внешнего света в здешнюю тьму, сэр, мы ловим их на стене и хрумкаем их костьми.

— Им это нравится?

— Не нравится, сэр, но мы все равно. Парнишка со стройными косматыми ногами вон там, возле твоего локтя, поймал вчера навозную; вот отъелся-то он, скажу я тебе, — да еще и не доел, но тому пауку вечно везет, если не считать дня, когда поймал он осу.

— Оса ему не полюбилась? — уточнил Арт.

— Не заикайся о ней при нем, сэр, не по нраву ему толковать об этом.

— Каким путем собираешься крепить веревку? — спросил Арт.

— Слюной намажу конец, а затем прижму головой, чтобы прилипла.

— Что ж, удачи тебе.

— И твоей чести удачи.

Сказал Патси Келтии, показывая на Финана.

— О чем он размышляет, когда случаются эти его припадки?

— Разговаривает с иерархами, — ответил Келтия.

— А кто они такие будут?

— То народ, что правит этим миром.

— Народ ли это королей, королев и святого Папы?

— Нет, то другой народ.

Патси зевнул.

— И о чем же он с ними беседует?

— О всяческом, — отозвался Келтия и тоже зевнул. — Они у него сейчас совета просят.

— И что он говорит?

— Он говорит о любви, — ответил Келтия.

— Он всегда о ней говорит, — заметил Патси.

— И, — добавил Келтия, — он говорит о знании.

— Это еще одно его слово.

— И говорит он, что любовь и знание — это одно и тоже.

— С него станется, — сказал Патси.

Ибо в скверном был он расположении духа. То ли теснота, а может, мрачная погода, или же присутствие Айлин Ни Кули — или всё разом — сделали его лютым.

Встал он и принялся расхаживать по маленькой комнате, пиная камни туда-сюда и на всех хмурясь. Дважды замер перед Айлин Ни Кули, вперяясь в нее, и дважды же без единого слова принимался опять расхаживать.

Внезапно оперся о стену напротив нее и возопил:

— Что ж, Айлин а гра, ушел от тебя дядька, дядька с большой палкой, с долгими ступнями. А! Вот тот мужчина, кого кликать будешь одна-одинешенька ночью.

— Хороший он был дядька, — сказала Айлин, — не было в нем вреда, Падрагь.

— Может, то и дело заключал он тебя в объятья под изгородью и долгие поцелуи в губы дарил тебе?

— Когда-то так и случалось.

— Ой случалось, само собою, и не первый он был такой, Айлин.

— Может, и прав ты, Падрагь.

— И не двадцать первый.

— Вот она я в доме, Падрагь, а люди вокруг нас — твои друзья.

Келтия тоже встал и угрюмо уставился на Айлин. Внезапно ринулся к ней, замахнувшись, сорвал с ее головы шаль и стиснул ей горло руками; пала она навзничь, ловя ртом воздух, а затем столь же внезапно Келтия отпустил ее. Встал, дико глядя на Патси, — тот же пялился на него и ухмылялся, словно безумец, — а потом подошел к Финану и взял его руку в свои.

— Не смей меня уязвлять, дорогой мой, — проговорил Финан, сурово улыбаясь.

Мэри бросилась к Арту, схватила его за руку, и оба они попятились в угол комнаты.

Айлин встала, поправила платье и вновь обернула голову шалью; бесстрашно воззрилась на Мак Канна.

— Дом полон твоих друзей, Падрагь, а со мной нет совсем никого; ни один мужчина не пожелает себе лучшего.

Голос у Патси охрип.

— Ссоры ищешь?

— Ищу того, что грядет, — спокойно отозвалась она.

— Тогда я иду, — проревел он и шагнул к ней. Занес руки над головой и обрушил их ей на плечи так тяжко, что она содрогнулась. — Вот он я, — сказал он, глядя ей в лицо.

Она закрыла глаза.

— Я знала, что не любви ты желал, Падрагь: ты желал убийства, и твое желание сбылось.

Покачивалась она, произнося это; колени у ней подломились.

— Айлин, — тихо проговорил Патси, — я сейчас упаду, не держу я себя, Айлин, колени подо мною подгибаются, лишь руки мои у тебя на шее.

Открыла глаза и увидела, как обмякает он, глаза полуприкрыты, лицо побелело.

— Уж всяко, Падрагь! — сказала она.

Обхватила его, подняла, но вес оказался чрезмерным, и Патси упал.

Она склонилась над ним на полу, прижала голову его к своей груди.

— Уж всяко, слушай меня, Падрагь: никогда не любила я никого на всем свете, кроме тебя; не было средь всех них мужчины, чтоб был для меня больше, чем порыв ветра; ты — тот, кто нравился мне всегда. Слушай меня сейчас, Падрагь. Как хотела я тебя день и ночь, как молилась тебе во тьме, как рыдала на рассвете; сердце мое исстрадалось по тебе, как есть исстрадалось: в нас с тобою излом, о мой милый. Не думай ты о мужчинах: что б ни делали они, все пустое, чисто звери играют в полях, ни о чем не заботясь. Мы рядом с тобой на минуту. Когда кладу я руку на грудь посреди смеха — тебя я касаюсь и не перестаю думать о тебе ни в каком месте под небом.

Целовали они друг дружку, словно потерянные души; лепетали и вцеплялись друг в дружку; отводили головы друг дружки подальше, чтоб наглядеться, и бросались друг к дружке свирепыми устами.

Прежде чем уснули они в ту ночь, прошло время, однако под конец его они все же уснули.

Растянулись во тьме, закрыв глаза, и ночь облекла их, разделила и наложила на каждого чары безмолвия и слепоты. Не были они больше вместе, пусть и лежали в нескольких дюймах друг от дружки; царила лишь тьма, в какой нет дюймов, какая возникает и исчезает, наводя тишину приходами своими и уходами, держит покой и ужас в незримой руке; не было в небесах серебряной луны, не было просверка белых звезд, лишь тьма, тишина и неумолчное шиканье дождя.

Проснувшись поутру, Мак Канн поспешно перекатился на локоть и вперился туда, где улеглась ко сну Айлин Ни Кули, но ее там не оказалось, не было ее нигде.

Он закричал, и вся компания вскочила.

— Она выбралась через окно! — вопил он. — Кляни бес душу ее, — сказал он.

Продолжили они странствие.