Охотник впился пальцами в его руку, и Маркусу пришлось прикусить язык. Раньше он считал, что у скалолазов крепкая хватка, что ж до этого жизнь не сталкивала его с охотниками. Алмаз грубо стискивал его ладонь, умышленно причиняя боль, он осматривал старые зажившие шрамы. Закончив с этим, он разжал пальцы и отшвырнул в сторону сшитую по специальному заказу перчатку.

– Ваши приключения указали мне более конкретное место – Восточный перевал Арселя, – Алмаз повёл руками кругом. – А в скором времени всплыл ещё один интересный эпизод, касающийся нашего общего знакомца хозяина приюта и деревенского изгоя Джахира. Оказывается, с ним тоже произошёл несчастный случай на Восточном Арселе. Ему повезло в большей степени, чем Пембе Рита, но всё же пришлось отказаться от восхождений и обосноваться за пределами родной деревни. Довольно странное проявление заботы со стороны людей, с которыми он вырос. Они выселили его, но что могло послужить к тому причиной?

Эта ищейка в человечьем обличье довольно далеко забралась в своих суждениях, Маркусу было непросто это признавать, но доводы охотника были правдивы. Какими бы путями он не доставал по кусочкам информацию, она складывалась в правильный узор. А самое гнусное заключалось в том, что Маркус своими руками протянул ему несколько ключевых фрагментов.

– Несколько недель назад я общался с Пемба Рита. – Лемурия раскрывал сюжет своего детективного бестселлера, а Маркусу оставалось только его слушать. – Он долго не хотел идти на контакт, но мои подозрения вызвали у него понимание. Я рассказал ему о вас, о Джахире… выложил практически все результаты моего расследования, а в конце он рассказал мне о своём несчастье. О проклятии, которым он оказался помечен. О загубленных годах его жизни. И о том, что он желает смерти Гуари, именно от него я услышал это древнее имя. Можно сказать, с того момента у меня были развязаны руки, и я начал полноценную подготовку к охоте. Предпоследним кирпичиком моей уверенности стало появление вот этого мальца. – Он обернулся и указал в сторону молодого шаркхомбо, который сидел под навесом и в запуганным видом озирался по сторонам. Было видно, что парню не по себе. – Тенцинг, не мог бы ты подойти к нам?

Послушный зову своего хозяина проводник покинул нагретое местечко и приблизился к беседующим мужчинам. На Маркуса он смотрел виновато, на Алмаза – подобострастно, как на покровителя.

– Страх перед Восточным перевалом удерживает шаркхомбо в долине, заставляя их пользоваться другими перевалами. Джахир отказался быть моим проводником и не ответил на интересующие меня вопросы. В Ло-Мантанге было очень трудно найти человека, готового провести нас сюда, но этот смельчак не робкого десятка, к тому же я увеличил его вознаграждение вдвое после того, как он кое-что мне поведал. Повтори, что сказал мне в деревне. – Приказал Алмаз, и его голос заставил проводника съёжиться.

– Это мой отец встретил тогда Джахира Бохора. – Начал Тенцинг на ужасно ломаном языке. – Когда Джахир повредил ногу и спускался с перевала в долину. Мой отец помог ему добраться до Ло-Мантанга, донёс на свои плечах, а потом сказал нам по секрету, что от Джахира пахло мокрой шерстью. Он пах, как вымокшая собака. Но разве Джахир собака, чтобы так пахнуть?

– Да, я удвоил ему вознаграждение после этой истории! – Алмаз махнул рукой, давая понять проводнику, что более не нуждается в его присутствии. – Вполне возможно, что теперь он самый богатый житель Ло-Мантанга. Что скажешь на это, Маркус, твоя куртка тоже пахла мокрой псиной, когда ты вернулся в долину? Уж в чём, в чём, а в этом запахе я умею разбираться.

Да, этот запах был знаком и Маркусу, но он ни за что не стал бы в этом признаваться охотнику.

– Ты сказал шаркхомбо стал предпоследним кирпичиком твоей уверенности. А что же стало последним? – Хоть Маркусом и двигал интерес, однако он по-прежнему старался выиграть время. Возможно, некие неведомые часы уже начали отсчёт последних минут его жизни.

Алмаз уставился на него с выражением истинного удивления:

– Ты им стал. Твоё появление здесь с заряженным пистолетом – самый верный признак того, что на перевале водится зверь, и ты пришёл его защищать, ведь это он помог тебе в тот раз переждать метель. – Охотник качнул головой в сторону лежащего пистолета Джахира. – Боюсь только, что выстрелом из него ты бы мог спровоцировать лавину, или в этом и заключался твой план по спасению Гуари?

Лемурия двинулся по направлению к навесу, он поднял один из приготовленных арбалетов и посмотрел на скалы сквозь оптический прицел. Казалось, он совсем утратил интерес к пленнику.

– А если нет? – Спросил Маркус, всем телом поворачиваясь вслед за Алмазом. – Если я тоже пришёл на него охотиться?

– Вы отвратительный лгун, господин Фломель, к тому же не способный на убийство. Уж не знаю, какие мотивы вами движут, но на этом перевале мы точно преследуем разные цели.

Следующий вопрос дался Маркусу сложнее всего предыдущего разговора, но раз уже жестокость была обыденностью в этой компании, то он просто не мог промолчать. Некоторые вопросы должны быть озвучены при любых обстоятельствах.

– Тогда почему я ещё жив?

На этот раз Алмаз присел рядом с ним, едва не ткнув в глаз кончиком арбалета.

– Потому что это часть уже моего нового плана. Ваше присутствие заставило меня отказаться от старого. Мои наблюдения показывают, что Гуари, вопреки своей зверской репутации, приходят людям на помощь, он, видимо, питает слабость к мёрзнущим туристам. Вы – приманка.

***

Время тянулось очень медленно, а Маркус не мог даже следить за его бегом, потому что скрученные верёвкой руки не позволяли видеть часы. Сколько он просидел на морозе? Вряд ли слишком много, но достаточно для того, чтобы начать замерзать. Алмаз стянул с его руки перчатку, и та валялась в нескольких шагах от Маркуса, но даже если бы он сумел до неё добраться, ему бы не удалось надеть её на руку. Три пальца начинали терять чувствительность, шрамы ныли, а ведь он обещал себе никогда впредь не морозить руки! Как и воздерживаться от спонтанных решений. Как и врать!

Его ложь, призванная охранять правду, и дала этому охотнику повод докопаться до истины. Маркус думал, что выстроил вокруг перевала неинтересную ширму трагического происшествия, а сам и не заметил, как впустил внутрь неё непрошенных гостей.

Промокшие штаны причиняли всё больше неудобства, он елозил по снегу, но теплее от этого не становилось. Возле него валялись выпотрошенные из его рюкзака вещи, но в данной ситуации от них не было никакой пользы. Он часто поглядывал в сторону навеса, холстовина, исполняющая роль одновременно и крыши и стены, создавала хоть какую-то видимость тепла и однозначно защищала от ветра. Маркус видел, как Алмаз поглядывает на стены перевала и потягивает горячий какао, молчаливый Аппа, оттянув пальцем шарф, запихивал в рот внушительные куски подогретой пищи. Эта парочка чувствовала себя на удивление спокойно, а вот молодой Тенцинг совершенно не разделял их умиротворённости. Он нервничал сразу за троих, выстукивал ботинками мелкую дрожь и старался занимать как можно меньше пространства. Наверное, ему уже не нравилась экспедиция, в которую он так бездумно ввязался, но отказываться было слишком поздно. Он уже пришёл на этот перевал и не окинет его до тех пор, пока Алмаз не даст соответствующих распоряжений.

Маркус, успевший составить определённое мнение об охотнике, сомневался, что тот даст подобные указания, пока цель их визита не будет достигнута. Ему представлялось, что охотники по природе своей бывают двух типов: отчаянные храбрецы, бросающиеся на зверя чуть ли не врукопашную; и тихие выжидатели, способные днями сидеть в засаде, ожидая прибытия зверя. Алмаз, очевидно, относился ко второй категории. Маркус поражался его выдержке, и только отвращение заставляло его отказываться от восхищения. Во-первых, несмотря на отсутствующую шапку, Алмаз не выказывал ни единого признака холода, что заметно контрастировало с поведением Аппы, который чувствовал себя максимально некомфортно. Во-вторых, охотник практически не двигался, он сидел с арбалетом в руках, иногда прикладываясь к какао, глаза шмыгали по окрестным скалам, а сам он как будто слился с рельефом, вписался в него. Он производил впечатление притаившегося ядовитого змея, и это вполне соответствовало действительности.