Путь назад ей позволили проделать верхом, как и отцу с двумя его женами. Раид Шайхани с трудом держался на ногах после такого долгого пути, однако, как истинный праведник, отец ее превозмог мирскую боль и прошел последний земной путь с покойным, провожая его. Она не могла не гордится им. Даже ее, казалось, молодые ноги, дрожали от долгой ходьбы по песку и камню, какого было отцу, она не представляла. И, когда Тайал, подавая ей руку, чтобы взобраться в седло своего коня, помог Аайе усесться, она ощутила мимолетное, но такое страшно сладкое живое наслаждение от того, что путь назад не придется преодолевать болящими ногами.

Голова все равно пульсировала болью от напряжения и каждый цокот копыт лошади по камням отдавался в ней звоном. Девушка старалась не показывать этого, однако, иногда, не могла не скривить лицо в болезненной гримасе, когда виски и затылок вновь раздавались ударами по всему телу. Дома она, кое-как, добралась до кровати в детской, где уже тихо сопели уложенные матерью Хаям и Хадим. Она постаралась лечь, не разбудив их.

Аайя ерзала на перинах, не в силах унять дрожь. Так она устала. Ноги и плечи болели, но более прочего раскалывалась голова. Она читала молитву в просьбе избавления от краткой боли, но звонкий гул не прекращался. Аайя принялась потирать виски и постаралась лечь удобнее, но помогло это не сильно. Луна уже убывала, готовясь уступить место солнечным лучам, взбирающимся из-за горизонта, когда девушке удалось заснуть. Но даже во сне боль ей не уступала и бередила голову. Звон перетекал в холодный и скрипящий звук, преображался в шелест воды ручьев и рек и наконец, разразился хрустом ломающегося дерева и треском полыхающего огня. Аайя в поту проснулась, ощущая, как болят от недосыпа глаза. Занимался рассвет, а она чувствовала себя так, словно не спала целую вечность.

– Застегни плащ подобрее! – возмущенно бросила Иринэ Каранай. – Ты слышал, как ветер гудел по ночи?! Словно боевой рог!

– Матушка! – возмутился Эндри. – Я знаю, как мне одеться!

– Давай-давай, надень чего потеплее, – погрозила ему пальцем мать. – Ишь чего удумал, еще бы голым пошел в костер!

– Вы преувеличиваете, матушка, – поправил свой камзол он. – Сегодня солнечный, добрый день. Ни чета штормовому безумию, которое бушевало тут, когда мы приплыли.

– А я сказала – одевай что потеплее. И наятни подштанники из козлиной шерсти, чтобы еще чего не отморозить! – насупилась женщина.

– Я… – хотел было возмутить Эндри Каранай, но не стал. Спорить с его матерью, госпожой Иринэ, было гиблым делом и он это помнил.

– Не пререкайся с матерью, Эндри! – прищурилась леди Каранай. – Сколько внуков уже подарил мне Ричатт? А Родди? Вот-вот, и сам подумай, Эндри… Ты еще не старик и вполне себе статен, если не смотреть на твое пузо! Какая-нибудь мудрая анварка, или, на крайний случай, долийская леди, вполне способна будет родить тебе еще детей!

– У меня уже есть дети, – застегнул свой красивый кожаный пояс на камзоле под обвисающим животом Эндри Каранай. Ему приходилось напоминать об этом так, словно мать забыла.

– Бедняжка Тия, которую ты сплавил Родди на воспитание и… этот… – вздохнула мать, с укором поглядев на среднего своего сына. Эндри часто возмущался таким заявлениям. И не любил, когда мать принимала их с братьями за все таких же малых детей. Он уже солидный мужчина, знающийся со многими знатными господами, лордами, рыцарями и, теперь, повидавший самого короля! Незачем поучать его, как жить. – Тебе нужны и наследные сыновья, Эндри. Иначе, кто же протянет ветвь твоего рода в истории?

– Тия прелестное дитя. Юная солнечная лисичка. – Эндри попытался вспомнить лицо дочери яснее этих очертаний, но уже не смог. В последний раз он видел дочь, когда ей не было и десяти лет. Озорное и улыбчивое дитятко. – Чем она хуже прочих твоих внучек? – притворно насупился он.

– И как тебе не стыдно говорить такое собственной матери?! – ворчливо нахмурила седые брови леди Иринэ. – Всех своих внуков я люблю так же ярко, как и сыновей, мне их подаривших! Тия, коль мне не изменяет память, милейшая девочка лет пяти. Была, когда в последний раз ты приводил ее мне. Но девочки, растущие без отца, имеют склонность становится не такими милыми, Эндри! – хмыкнула мать.

– Уверен, Родди не даст ей закиснуть. Там, на юге, тепло, светит Соляр, можно плескаться в этих речушках… Да и письма, которые они отправляли нигде не изливаются жалобами… – Эндри понимал, как жалко все это звучит, однако, все же не остановился. – Тия, несомненно, вырастет достойной девушкой. Она же анварка, в конце концов! Роддварт не соврет!

– Но Роддварт ее дядя. Не отец, – прищурилась леди Иринэ.

– Он тоже твой сын. И тоже, между прочим, отличный человек! Не будешь же ты спорить с этим, матушка?! – развел руками Эндри, подбирая плащ потеплее из тех, что висели в дубовом шкафу.

– Эх, Эндри-Эндри… – покачала головой женщина, поправляя свой мощный меховой плед, которым прикрывала ноги. – Иногда мне кажется, что ты остался тем же ребенком, каким и был.

– Довольно, матушка! Вы бы еще сказали это где-нибудь на замковом приеме! Это был бы стыд и позор! – махнул рукой Каранай.

– Так потому я и говорю тебе это здесь, – приподняла морщинистый палец мать, – а не на каком-то приеме! Один на один. Зачем же мне чихвостить своего сына на людях. Но это не значит, что ты должен не принимать мои слова к сведению, Эндри! Давно пора тебе найти новую жену, остепенится…

– Значит все-таки прелестной внучки тебе недостаточно! – не отступал Эндри, примерив сначала один плащ, а следом другой.

– Послушай меня, сынок, – старческий голос матери наконец стал мягким, таким, когда она говорила что-то действительно важное, – я понимаю, что ты тоскуешь по ее матери… услал дочь прочь, чтобы не вспоминать о ней… но жизнь-то продолжается, и она не вечна.

– Ма… – хотел было сгрубить Эндри Каранай, но прикусил язык. Более всего на свете, он не любил, когда кто-то припоминал ему это. Сделав глубокий вдох, он прогнал из головы образы ее синих глаз и рыжих, как его собственные, вьющихся волос, с щелчком застегнув плащ. – Это жестоко!