– Люблю ее, как подобает всякому любить своих царственных родичей, – пожала плечами Кира из Нёрдвастта, поправляя свой радужный пояс.

– Родственная любовь по вассальной клятве, значит? – она улыбнулась.

– Мой народ никогда не приносил фаррам вассальных клятв, – уперлась девушка руками в бока, явно возмутившись, но с некой гордостью. – Они зовут нашу землю холодной и безжизненной, но это лишь из зависти. В Нёрдвастте поздней весной до середины лета из-под снега пробиваются голубые цветы. Жизнь, закаленная суровыми краями, делает их вдвойне прекрасными, – в ее голосе прозвучало что-то вроде нежности.

– Как цветы могут прорастать сквозь снег? – девушка, по правде, не поверила рассказу. – Говорят, что ваши северные марки сродни пустыне изо льда, – сказала Тамиран.

– А я слышала, говорят, будто в Земле Радужных Цветов у бордельных девок по шесть рук. Люди любят рассказывать сказки, леди Тамиран, – с легкой издевкой сказала ей Кира.

– О вашей земле ходит немало сказок. Говорят, что женщины на севере бьются в одном строю с мужчинами, и, словно мужчины, берут себе в жены других женщин, – ответила издевкой на издевку Шайхани. – И что мужчины ваши умеют превращаться в медведей. – Тамиран вспомнила предания о Цав Рансгаре.

– Ага. И между ног у них такой же, что у медведя, – чуть ли не рассмеялась Кира. – Сказками полнится земля, леди Тамиран. Да, мужчины наши суровы, и женщины не уступают им. Однако, сказки всегда приукрашают то, что можно увидеть в действительности, – пожала плечами девушка. – Да, я тоже предпочитаю скачкам сечу. У нас в «пустыне из льда» женщины умеют махать топорами, – расплылась в улыбке Кира. – Хотя я, буду честной, предпочитаю что поувесистее. Скажем, булаву.

– И вы удержите в руках булаву?! – удивленно покосилась на нее Тамиран.

– Еще и махнуть пару раз ей смогу, пока кому не поздоровится, – посмеялась леди Кира. Приглядевшись к ее рукам под камзолом, Шайхани уверилась в том, что она не врет. В отличии от худых ручонок здешних дам, ее крепкие предплечья и жилистые пальцы походили на крестьянские.

– Если и женщины ваши сражаются, что мужчины, нет смысла спрашивать, почему островные люди считают вас грозными соперниками, – слегка тихо, но все же четко, сказала Тамиран.

– Естественно, ведь мои братья и сестры сумели напомнить им, что на любую силу, даже если она смогла отвоевать себе корону, найдется всегда сила поболее, – гордо приподняла подбородок Кира. – Даже грозного кита на море может перекусить пополам левиафан.

– С таким успехом вы и сами могли бы стать королевой, – пустила смешок Тамиран, – раз только воинская удаль решает, на чьей голове будет держаться корона.

Леди Кира странно покосилась на нее, с прищуром глядя на Тамиран.

– Вы, видимо, плохо знакомы с религиозными обычаями наших дражайших почитателей пророчицы Заранны, огня и волшебной короны, – голос ее тоже прозвучал тихо. – У нас на севере нет Часовен Очага и большинство моих братьев сохранили веру предков. Однако даже мне известно, что нельзя просто так… претендовать на Лучезарную-то корону.

– Однако вы, каким-то чудом, сестра принца и племянница короля, – язвительно бросила Шайхани, пожав плечами. – Может я и впрямь воспитана в чуждом для этих земель обычае, но, поверьте, я с Дейвиеном, моим дражайшим сиром, объездила долины и северные побережья вдоволь. Я много что слышала о Лучезарной короне, Мьорах и короле Гавейне в частности, леди Кира, – теперь она говорила уже почти шепотом.

– Вы все же их далеких краев, леди Тамиран и… – замялась она.

– Я выгляжу непривычно для здешних дам, верю в иные истины и молюсь иначе, чем они. Как и вы, леди Кира, верно? – улыбнулась она ей краями губ. – Так чем же мы с вами отличаемся для них, этих арвейдских господ?

– Холодный лед севера и удушливо жаркий юг – две стороны, безусловно, далекие от Арвейдиана, однако, мы с вами не схожи, – с этим Тамиран не могла спорить. Кира из Нёрдвастта была ничем на нее не похожа. Черные локоны Тамиран отличались густым цветом ночи даже не фоне ее темных волос, как и черные ее глаза. Оливковая кожа Шайхани едва ли была схожа с потертым и закаленным ветрами севера лицом леди Киры из Нёрдвастта, но… Тамиран Шайхани знала, что северянка чувствует здесь то же, что и она сама. И как бы она не отрицала, этого не изменить.

– Безусловно, миледи, мы с вами что радужный холодный день против ночи, озаряемой прекрасной луной, – слегка грустно улыбнулась она ей, на этот раз без издевки. – Но в этом краю мы делим одну и ту же долю, что две стороны серебристой монетки.

– Какую же долю? – для приличия спросила Кира у Тамиран, хотя, конечно, и сама прекрасно это понимала.

– Мы всегда будем здесь чужими, – сказала она леди Кире.

Только громкие возгласы дяди и брата нарушали скорбное молчание наступающей ночи, в которое погрузилось родовое поместье. Аайя, в безмолвном ожидании, стояла в коридоре, через окошко глядя на собирающуюся во дворе процессию. Ее тонкие пальчики взволнованно перебирали жемчужные четки. На лицах служанок и стражников читалось горе, возмущение, утрата, вина и негодование с ненавистью. Все они сегодня облачены в черный траур, как и сама Аайя. Шелк цвета ночи без украшений, иная одежда показалась девушке неуместной для похорон.

Леди Тарьям, облачившаяся в черный платок, расшитый золотом, пыталась уговорить ее надеть что-то достойное положению ее семьи, но Аайя наотрез отказывалась. Украшения нужны для свадеб и торжеств, а проводы покойного в Вечность неподобающее для побрякушек место. Леди Джесайя тоже удивилась тому, каким простым шелком покрыла голову девочка, но настаивать не стала. Третья жена отца любила платья и серебро под цвет своих глаз, но для такого случая соизволила сменить их на черные шелка и даже правильно повязала платок, убрав под него свои прелестные белесые арвейдские волосы, как у Ницы. Сама же ее сестра с неохотой подвязала прическу под капюшон и вместо черного, облачена была в темно-синий бархат, расшитый золотом. Она держалась в тени, подальше от глаз отца, где этот цвет казался скорее черным, так как не намеревалась облачаться в простые, темные покрывала.

– Надень хотя бы эту красоту, – настойчиво нацепила Аайе на шею подаренный кулончик полумесяца сестра, – провожать человека в последний путь нужно с достоинством.

Аайе не хотелось спорить с Ницаях и она сделала вид, что кулончик из лунного хрусталя устраивает ее, как единственное украшение. Однако, когда Ница удалилась и в комнату к ней вошла мать, Аайя спешно спрятала украшение под воротником, чтобы его не было видно. Поначалу холод хрусталя и цепочки, коснувшийся кожи, был неприятен, но вскоре пропал. Хашнай Шайхани похвалила ее за скромность в одеянии и, прочитав молитву и поцеловав дочь в лоб, осталась в детской с юной Хаям и Хадимом. Матерь чувствовала себя неважно и ноги подкашивались под ней после долгого богослужения и отец добросердечно позволил ей остаться с детьми в поместье, чтобы следить за состоянием Хадима и не идти в процессии к кладбищу мечей и щитов. Аайя же, несмотря на юный возраст, вызвалась сопроводить всех остальных на похороны Нарима. Из всех присутствующих она больше прочих знала молитвы наизусть.