– Кто знает, что притащат туда сами ицхи? – возмутился ублюдок, положив пальцы на рукоять меча и пошагав мимо спутников. – Только глупец не держит тузов в рукавах.
– Ты и впрямь не знаком с понятием чести, ублюдок, – покачал головой Энрик, двинувшись за ним. Его копье казалось, сейчас начнет задевать своим острием низко посаженные крыши домиков. – Настоящий мужчина полагается на себя, а не на выделки каких-то заморских самострелов.
– Рабалетов… – поправил его Чадд.
– И даже тут ты оплошал, de brasto, – усмехнулся Энхе. Выросший по большей части среди черни Чадд был не самым умелым в языковом мастерстве. Даже Данни помнил, что это чудо на заморском зовется «арбалетом». Но влезать и поправлять грязнокровного кузена не стал.
– Оставь эту дрянь где-нибудь, когда мы войдем на площадь, – в приказном тоне сказал Энрик. – Негоже им видеть, что ты вообще ее взял.
– Быть могет, что она спасет тебе жизнь, кузенишка. Мне следовало бы найти по рабалету для каждого из вас, – процедил ублюдок. – Как и тебе следовало привести сюда своих собак. У них был бы чудный завтрак из ицхских потрохов.
Энрик покосился на него, а индавирец издал смешок.
– Они подняли бы такой вой, что нас услышали бы за Срединным морем, – ответил ему Энхе Заян в своей привычно насмешливой манере.
Кучкующиеся крыши домов вокруг уже скрыли море от их взора. Ишеронские улочки поглотили все пространство вокруг, включая равнины, пахотные поля и виноградники позади. Крылья Мотылька, реки, стекающие с горной Гряды Полумесяц, разделяли владения Ишерона на три практически равных области. Одна их них, что с севера, принадлежала их отцу, там же располагалось поместье Каранай и поселения их крестьян. С юга, с давних пор принадлежащие здешнему речному народцу, располагались земли, принадлежавшие Шайхани, семье ицхов, по их обычаям считающейся чем-то вроде благородных лордов, живущие тут с давних пор. Пространство посередине принадлежало, формально, лишь самому лорду-управителю Шеппу. Его белые знамена с золотистым окаймлением и сияющей креветкой в центре мерно покачивались у ворот города, над его дворцом, в центре площадей. Старый креветочный лорд был их с Шайхани сюзереном. Его предки были поставлены Лучезарной короной, как владетели этих земель.
Анварам, к коим принадлежал древний клановый род Каранай, сам Данни, его отец, братья и дядья, по той же милости короля с сияющим обручем на челе, за доблесть и верность были дарованы несколько земельных наделов. Один из них достался его родичу, двоюродному деду, а следом, перешел и его отцу. Именно так анвары, некогда хозяева снежных, сияющих гор, оказались тут, на берегах рек, втекающих в перекрестье Спокойного и Срединного морей, именуемых Крыльями Мотылька. Это не осталось без внимания ицхов, обитавших здесь. Скрытных, темных, молчаливых, закутанных в свои длинные одежды, с густыми бородами и темно-оливковой кожей. Чуждая культура и религия была камнем преткновения между веселыми, гордыми и страстными анварами и неистово верующими в свою ночную богиню и луны ицхилитами. Данни мало что смыслил в религии, он и собственную зараннийскую часовню-то посещал лишь по настоянию матери. Однако, даже в свои юные года прекрасно понимал, почему их челядь не уживается с ицхскими речниками.
Отцы обеих семейств, казалось, давно пережили эту неприязнь. Но лишь казалось. Все знали, что его отец, ведомый честью рода лорд Каранай и господин Шайхани, религиозный до мозга костей человек из ицхов, едва ли способны переносить друг друга. Между ними не было ненависти, но на плечах обоих лежала честь их родов и веры, на них смотрели их народы, потому, даже если бы лорд Роддварт и Раид Шайхани нашли бы общий язык, пламя этой неприязни не угасло бы в сердцах подчиненных им людей.
По этой причине они и здесь. Несмотря на все хладнокровие Рейвина, убеждавшего их даже не думать об подобных выходках, несмотря на молчаливое порицание отца в подстрекании этих конфликтов. Энрик не мог и помыслить, чтобы оставить пламя чести в своем сердце. Он первым подстрекнул ублюдка и Энхе, а следом и самого Данни, заметив того заканчивающим упражняться с кастеляном поместья сир Тонном. Отказаться от предложения брата было сложно. Юный Данни, пятнадцати лет и зим на своем веку, был лишь третьим сыном господина Роддварта Караная, еще слишком молодым, чтобы ему предавали значения. Возможно, это был его шанс заиметь уважения в глазах брата и придворных, а также их крестьян и других анваров. Для любого уроженца гор было честью видеть рядом того, кто поднимает меч за свой народ.
– Да и не вечно же тебе лупить клинком эти мешки? – кивнул на тренированную площадку Энрик. – Найди клинку Рейвина применение подостойнее.
Данни лишь кивнул ему в ответ. Следуя сейчас за своими спутниками по городским улочкам, он положил облаченную в перчатку из легкой кожи, руку, на навершие своего меча и потер его. Клинок подарил ему Рейвин, второй из старших братьев и наследник их отца. Он привез его из тех же плаваний, в которых Энхе притащил ублюдку самострел. Одноручный, но длинный, почти полуторный, меч, был изначально чуть велик для Данни, как казалось ему самому. Но когда сир Тонн научил его хватке, балансировке веса и техникам удара, прекрасный серебристый клинок стал для Данни как родной. Махая им во дворе и полосуя ударами набитые соломой и песком мешки, парень представлял себя рыцарем или воином из анварских сказок, сражающимся с грифоньим народом. Это было куда более захватывающе, чем сражения на деревянным мечах, в которых ему в юности поддавались и братья, и Дейвиен, и кастелян. Под впечатлением от этого подарка Рейвина, в ту ночь он заснул и ему снились битвы древних времен, в которых он принимал участие. Сражение с королем ворон или известная у ицхов бойня в полыхающем устье. В реальных же сражениях Данни никогда не был. Но сегодня планировал это исправить.
– Эй, ублюдок, – окликнул Энрик Чадда. Тот, хмыкнув, подошел ближе к остановившемуся у переулка брату, – на том конце улицы дозорная башенка. Если мы двинемся там…
– Они меняют караул. Им не будет дела до… – Чадд не успел закончить.
– До четырех вооруженных молодцов, гордо шагающих с клинками наперевес? – усмехнулся индавирец. – Как же, как же!
– Есть путь к площади покороче? – прищурился Энрик, перекинув копье с одного плеча на другое.
– Всегда есть, – теперь уже покусанные губы ублюдка озарила улыбка. – Шагай за мной, кузенишка.
– Снова поведешь нас через кварталы с крысами и сливом нечистот? – приподнял свои острые брови Энхе Заян.
– Выбирай, в чем испачкать свои драгоценные сапожки, в дерьме, пробираясь на дуэль, или в моче, убегая от стражников Тенса, – с издевкой бросил ему Чадд.
– Меньше болтайте, – возмутился Энрик, – сохраните свой боевой настрой для встречи с ицхами.
– Моего боевого настроя всегда хватит с лихвой, – растянулся в улыбке ублюдок. – За мной, пойдем нищими кварталами, там меньше глаз.
– Не меньше. Просто они прячутся лучше, – заявил Энхе Заян.
– Проберемся к площади этим путем, а когда зададим ицхам трепки, им же и вернемся, – убедительно заявил Чадд. Он был любителем пошататься по грязным закоулкам города, ведя дела с непримечательной чернью. – Мы скроемся прежде, чем люди Тенса нас заприметят.
Больше всего сердце Данни сжимал страх от того, что их поймает городская стража. Сир Томас Тенс, ее глава, человек строгий и суровый. Он был верен клятве лорду Шеппу до конца, потому пресекал любые попытки разбоя, дуэлей и расправ в Ишероне. Креветочному лорду уже давно надоели разборки двух здешних семейств и их подданных.
Узкие улочки города в обыденные дни полнились базарами и торговцами, приезжими купцами и моряками, слоняющимися по пристани в поисках утехи перед очередным отбытием в плаванье. Повсюду витал запах специй и трав, слышались крики шлюх и менял. Яркий запах корицы и красного перца, гвоздики и имбиря вперемешку с шафраном обычно кружил Данни голову. Эти удивительные приправы, которые купцы возили из далеких земель, описываемых разве что в сказках, манили ароматами столь яркими, что, закрывая глаза, юный лордов сын мог представить себе, как самолично шагает сейчас по далеким Землям Радужных Цветов или выходит на пристань порта какого-нибудь полиса. От их сказочных ароматов ужасно разыгрывался аппетит и он любил прогуляться по базару Ишерона, прежде, чем возвращаться в поместье к обеду.
