– Уйми свой пыл, брат. Я стар, но у меня прекрасная память. И я все еще твой король, – голос короля Гавейна прозвучал кисло и хрипло. – Даже если эти слухи, о каком-то очередном дитя, рожденном где-то за Полумесяцем – правда, с чего бы этим ведьмам признавать ее? Или это твоя память на историю подводит тебя, Роллад? Ицхилиты ненавидят милонн. И это чувство взаимно. Империя никогда не придёт к такому согласию. Они опять коронуют юную девушку серебряной короной и пошлют ее на смерть. Как оно всегда и бывало, верно? Да и к тому же… клинок… ты ведь помнишь о клинке, Роллад?

– Такие детали не забудешь, мой король, – хмыкнул, опустив взгляд Мьор Роллад. – Да, у нее нет клинка. Но, послушайте, наши люди доносят, что к югу от Сефида видели сарицар. Если они там… если они ищут клинок…

– Если, если, если, – скривил губы король. – Сколь много «если» должно сойтись, чтобы огонь священной войны вспыхнул где-то там, на другом конце мира? Ты сам веришь в это, Роллад? Нас отделяют от них моря, горы, леса, поля и степи. Какая сила должна хранить такое дитя, чтобы она провела легионы сарицар хотя бы через хребты? Такой силы нет, ни среди людей, ни среди богов, чьими бы они ни были.

– И все же, Ваше Величество, разумно было бы…

– Погнать мечом какое-то мелкое приречное племя ицхилитов, чтобы лишний раз привлекать к себе внимание их единоверцев на той стороне гор? – стиснул зубы король. – Ты так страшишься, что наших сил не хватит, чтобы удерживать корону и отражать напасть Империи, если та обратит на нас свой взор… Но что, как ни покушение на их собратьев быстрее прикует к нам взгляд императора?

Кажется, на это Мьор Роллад не нашел, что ответить.

– Эти земли принадлежат лорду Шеппу, вот пускай он и распоряжается ими, как тому заблагорассудится, – взгляд короля вновь ускользнул от них, с тяжелым вздохом он коснулся струящего светом обруча, венчающего поседевшее чело. – Оставьте меня… Не тяготите груза этой короны больше, чем гнетет она сама.

– Но, брат… – осмелился вставить хранитель.

– Иди, Роллад. Угости наших почетных рыцарей мясом и медом. Они наверняка проделали долгий путь, – стиснув зубы прохрипел владыка, осторожно приподнимая с головы Лучезарную Корону.

– Подумай о том, что будет с королевством, с нашей короной и… – хранитель вновь не смог закончить.

– Это не наша корона. Ты знаешь это не хуже меня, Мьор, – голос мужчины казался совсем уж ослабшим, когда он снял с себя обруч дрожащими руками и поглядел на него. – Она обжигает, словно только что выкована в жерле преисподней. Подумать только… Я касаюсь ее и чувствую, как жжет пальцы. А взгляну на них – ни царапины, – прошептал король Гавейн.

– Что ты такое говоришь, брат? – насупился хранитель. Его явно раздражало происходящее и он полнился нетерпимостью.

– Мне жаль моего сына, – положив на колени свой сверкающий венец, опустил взгляд король, – ему придется нести эту ношу следом за мной.

– Ваше Величество… – тихо сказал Эндри.

– Я сказал ступайте! Оставьте меня, – голос его на мгновение наполнился живой силой, но вновь угас. – Это приказ.

Им пришлось повиноваться. Стражник со скрипом затворил дверь королевских покоев. Дыхание Мьора Роллада, спускающегося по высоким ступеням вниз, было сравнимо с фырчаньем разъяренного быка. Он сжал кулаки так сильно, что захрустели костяшки его пальцев.

– Что-ж… это вышло… ох, – причмокивая, ковылял раздосадованный Джесси Редмаунт, осторожно переступая ступени.

– Его Величеству это не понравилось, – покачал головой Эндри.

Мьор Роллад сорвал свой плащ с крючка, нацепляя его на плечи и выходя вновь навстречу холодному, кусающему ветру с дождем. Чихнув, сир Джесси посеменил за ним, а потом и Эндри, вздрогнув от одной мысли об этом мерзком штормовом ветре и ливне. Его, кажется, знобило.

Внезапно остановившись на середине крепостной стены, лорд-хранитель обернулся к бушующему морю. Плащ его рвал и трепал гулкий, воющей ветер. Промокшие подвязанные волосы покачивались, будто конский хвост. Опершись руками на зубцы стены, он всматривался куда-то вдаль. Там, за танцующими с ветром валами скрывалась земля континента.

– Милорд? – обратился, проходя мимо него и поправляя свой реющий, словно знамя на веру, плащ, сир Джесси.

– Сир Каранай, – громким голосом окликнул он Эндри, словно стараясь пересилить ветер, – взгляните, шторм уже разразился!

– Да уж, милорд, это заметно, – стиснув зубы, простонал Каранай, остановившись рядом с Мьором Ролладом. С чего бы вдруг такие замечания?

– Вы слышали моего брата, – его голос тонул в ветре. – Убедите лорда Шеппа распорядиться этой землей, «так, как тому заблагорассудится»!

– Но, король сказал…

– То, что говорит король, не всегда то, в чем нуждается его держава, – положил ему на плечо грубую руку Мьор Роллад и Эндри понял, теперь вся тяжелая ответственность этого дела перелегла с королевских плеч на его.

Едва различимое в объятьях беспамятства лицо маячило над ним, серебрясь блестящей, словно лунный свет, шевелюрой. Арвейдские сказки говорили об ангелах, созданиях из света, красоте которых нет равных. Их сияющий лик неразличим в этом чистейшем, девственном сиянии. Неужели все это время сказки не врали?

Мелькающее над ним обличье быстро ускользнуло из сознания, когда все перед взором заплыло и тело вновь пронзила боль, заволакивая все, от плеча до конечностей красным, полыхающим цветом. Он стиснул зубы, не в силах выносить эту боль. Во рту почудился влажный вкус железа, щеки и веки обожгло солью.

– Смотри, как бы он язык себе не откусил, – донесся гулкий странный голос откуда-то из глубин. Ангелы говорят? Глупая мысль вызвала удивление в мотающемся бессознательном Данни.

Что-то встало ему поперек горла, стало трудно взглотнуть. Тяжелый вязкий вкус во рту наполнился горечью. Тьма снова обрушилась на него, увлекая в свою пучину с головой. Кроваво-красный болезненный укол пульсировал в плече, отдаваясь огнем даже в беспамятстве. Словно рану его прямо сейчас осыпали солью, въедающейся в кожу. Его трясло. Он словно бы знал это, но почувствовать не сумел.

Утопая в мутной полудреме, он пытался ворочаться, но конечности не подчинялись ему. Слышался треск, словно вокруг разгоралось пожарище. Хрустело пожираемое огнем дерево. На губах и языке опять почудился железный вкус. Эхо витало над ним, под ним и, будто бы, даже внутри него. Воздух был тяжелый. Сон ли все это? Или он уже мертв? Как долго все это будет продолжаться? Вопросы быстро вылетели из головы Данни, когда тело в третий раз сокрушил удар боли, огненными червями расползавшийся внутри от плеча.

Потом, казалось, все утихло. Ни звуков, ни эха, ни треска огня. Он не ощущал даже себя, хотя, казалось, что он все еще существовал. Любые, даже глухие отзвуки исчезли. Словно его опустили на самое дно глубоких вод, где даже свет не достает своими лучами до речной гальки. Боли не было. Это его обрадовало. Темнота, густая, как черная смоль, сменилась бликами огня на ртути, а затем пропала. Вернулась ноющая боль в плече, дрожью отозвались онемевшие конечности. Он попытался пошевелиться, ощущая, что лежит на чем-то мягком. Холодное прикосновение к предплечью остановило его.

Открывать глаза было тяжелее прочего. В них тут уже ударил яростный свет. Данни простонал, моргая и щурясь. Он жив. Жив, это точно! Пальцы на правой руке сжались с трудом, превозмогая шипящие челюсти грызущего их онемения. Левая же не поддалась, а когда он напрягся, согнув фаланги, это усилие раздалось по всему его телу знакомой болезненной тяготой. Плечо запульсировало, нарочно напоминая о произошедшем. Драка. Рана. Боль.