Слуги не подавали этому вида, но по скривившимся губам Тая было видно, что и его воротит от тленных паров, поднимающихся в воздух. Ее родственницы тоже это ощущали и потому держались поодаль. У ворот рядом, где прислуга подводила коней, стояли две прочие супруги господина Раида Шайхани и Ница. Леди Джесайя выбрала те же темно-синие тона, в которые облачилась ее дочь. Заметив вышедшую Аайю и Тайала, женщины устало направились ближе. Они тоже провели ночи в молитве и под глазами Ницаях, и госпожи Тарьям с леди Джесайей зияли мешки от недосыпа.

Госпожа Тарьям, облаченная в черное с золотом, выглядела взволнованно. Она не любила покидать дом, поскольку переживала за Хадима больше прочих членов семьи. Кровные узы связывали их всех, но известно, что самые крепкие узы сковывают мать со своим дитем. И за болезненного сына леди Тарьям, вторая из жен отца, переживала всем сердцем, как переживала бы и каждая мать. Для нее Хадим был особенным дитем, шансом искупить порок, который навлекла на нее перед господином Раидом их первая дочь.

На небе стоял ИцРоан и синие лучи, густым и глубоким морским светом ниспадали на двор поместья. В их сиянии одеяния леди Джесайи и ее дочери действительно казались темнее, чем были на самом деле. Аайя подняла глаза к небу, глядя на силуэт луны среди огоньков-звезд. ИцРоан это хороший знак. Спокойная луна. Умеренная. Уйти в Вечность, ожидая новой жизни под ИцРоаном было достойным концом.

– Я думала, ты останешься с матерью, Аайя, – оглядела ее госпожа Тарьям.

– Нет, я отправлюсь со всеми, – ответила ей девушка.

– Ты еще ребенок, – коснулась пальцами подбородка леди Джесайя. – Вовсе необязательно дитю присутствовать в таком скорбном ритуале.

– В смерти нет скорби, – покачала головой Аайя. – Она мимолетна перед ликом Вечности, – так учили ее тексты Саийицавы. Это явно удивило третью жену отца, но леди Джесайя не стала ей перечить.

– Дети растут, – сказал свое слово Тайал. – Я тоже помню Аайю еще совсем малюткой, но и ей предстоит стать женщиной. Нет смысла ограждать юный ум от реальности жизни. Все мы столкнемся со смертью… так или иначе, – вздохнул Тай, глядя на тело Нарима у их ног.

Отец явился чуть погодя, не задержавшись. Он осторожно переставлял трость по ступеням, пока Гиацинт, беззвучно переступая с ноги на ногу, шагал за ним. Яхир и дядя Саиф шли следом, покашиваясь на евнуха.

– Уверяю, вам стоит отправиться в седле, господин Раид, – мягким голосом с хриплыми нотками, словно кто-то скребется у него в горле, убеждал отца оскопленный прислужник. – Не рискуйте больными ногами, пытаясь следовать пустому пути…

– Замолчи, Гиацинт, – оборвал его отец, ступив во двор.

– Ваш верный слуга не желал вас обидеть, – поклонился скопец, – однако, я беспокоюсь за ваше самочувствие.

– Тебе сказали молчать, – выдавил ему в лицо Яхир, проходя мимо.

Брат нес в руках обернутый в кожу ритуальный клинок для похорон, а дядя, следующий за ним, выносил посеребренный щит, остановившись у арки дверей, выходящих во двор, где журчал водяной источник.

– Кони готовы, дядюшка, – сообщил отцу Тайал, указывая на подведенных слугами кобыл. Он тоже надеялся, что господин Раид поедет верхом, но отец в своей праведности был непреклонен и прошел мимо лошади, остановившись у тела Нарима.

– Кто бы мог подумать, что мы будем его хоронить… – процедил Саиф, глядя на мертвеца и, судя по насупившимся бровям, учуяв его запах.

– Я даю вам слово, дядя, кровь Нарима будет смыта, как подобает обычай, кровью его убийц! – потирая в руках ножны похоронного меча, обратился Яхир к Саифу Шайхани, обеими руками держащему щит.

– Поди ближе, сын мой, – махнул ему рукой господин Раид.

– Отец?.. – чуть опешив сделал к нему шаг брат. Жилистая, худощавая рука главы семейства тут же схватила его за воротник и одернула к себе. Яхир качнулся, но устоял на ногах. Отец принюхался и с прищуром покосился на наследника, отпустив его от себя.

– От тебя несет вином, Яхир, – процедил Раид Шайхани.

– Но, батюшка… я… – замялся старший ее брат.

– Не открывай рта на обычай, коли сам падок на этот яд, – тихо, но грозно, вымолвил отец. – Хмельной язык развязывает дорогу дурному слову, но обратно ты его не воротишь. Попомни мои слова, они пригодятся тебе в те дни, когда вы также проводите навстречу вечной жизни меня самого, – он пошагал вперед, стуча тростью по мраморным дорожкам внутреннего сада поместья и Яхир, тяжело вздохнув, не посмел ему перечить.

– Ницаях, тебе стоило облачиться скромнее, – бросил на сестру грубый взгляд Яхир. Они вдвоем были детьми леди Джесайи, но кроме арвейдских волос, продолговатых лиц и серебряного блеска в глазах мало чем походили друг на друга. Как внешностью, так и характером. – И тебе, матушка, тоже следует преподать ей пример. Ты же замужняя женщина.

Этот укор в свою сторону от сына явно не понравился леди Джесайе.

– Если того потребует мой господин-муж, я сменю платья, Яхир, – довольно строго обратилась к нему женщина. Ее глаза недовольно блеснули.

– И то верно, коли это будет не нравится моему будущему мужу, я обязательно сменю шелка на черные покрывала. – Ницаях чуть было не позволила себе улыбку. – Как жаль, что мы не можем спросить это дитя по ту сторону Полумесяца, как ему одежды его нареченной супруги, – тряхнула она платьями перед Яхиром, словно бросая ему вызов. Тот лишь оглянулся на отца, ища поддержки в укрощении строптивых дам из восточных арвейдов, чья кровь текла и в нем самом, но не нашел эту проблему привлекающей отцовское внимание и с тяжестью сдержал упреки.

Пока присутствующие выстраивались рядами и седлали коней, отец прошел в начало процессии, остановившись рядом с Аайей и поглядев на нее. Лицо господина Раида омрачала всепоглощающая усталость. Многие говорили, что глава семейства Шайхани выглядит старше своих лет. Но, в памяти Аайи, отец, казалось, всегда был таким. С сединой в волосах, тяжелыми веками над уставшими глазами, бородкой и морщинами.

– Отец, – поклонила ему голову девушка, смиренно опустив взор, как было принято в разговоре со старшим и мужчиной, – надеюсь, вам передали…

– Я знаю, что твоя мать остается в детской, Аайя, не переживай, – положил руку ей на плечо Раид Шайхани. – Ты точно отправишься с нами, или останешься с матерью? Ты долго не спала, дочь моя.

– У всех нас еще будет время для сна, – ответила она, сложив руки у пояса.

– Как скажешь, Аайя… – он погладил ее по покрытой голове. Голос отца казался уставшим и хриплым. Он тоже давно не спал. Оглянувшись на стражу, поднимающую полотно, на котором лежало тело Нарима, господин Раид вновь пригляделся к Аайе. – Не боишься мертвых, дочь моя? – отец вновь нежно опустил руку ей на плечо.

– Какой мне толк пугаться мертвых, коли смерти нет? – ответила Аайя глядя в усталые глаза отца и замечая блеск седины, проедающей его волосы, отчетливей чем обычно, в падающем лунном свете.

– Многим юным девушкам стоило бы взять с тебя пример, – кивнул он.

Они выдвинулись следом за отцом, шагающим впереди, как самым старшим и главным, среди семьи. Позади него шли леди Джесайя и госпожа Тарьям, которым Ница вручила четки из дерева и ракушек. Аайя же почти всегда носила с собой собственные круглые и ровные жемчужинки. Дорогие и прекрасные, их подарил ей отец, зная, как часто она молится. По бокам от них выстроились на конях отцовские стражи с копьями, впереди которых выехал Тайал, не спускавший руки со своего длинного рыцарского меча. Ему предстояло скакать первым и отвечать за их безопасность. Тай облачился в черный камзол, подобающий трауру процессии, но все знали, что под ним кузен ее надел кольчугу. Неспокойные времена, неспокойные думы. Это действительно печалило Аайю. Позади мужчин, несущих тело Нарима, с мечом и щитом, шли Яхир и дядя Саиф. Завершали их шествие еще несколько конных стражей с мечами и пиками. Тай выехал вперед из ворот поместья и оглянувшись, кивнул отцу и следующей за ним семье.

Путь вдоль благодатных вод, текущих по этим рекам им предстоял не самый близкий. Кладбище мечей и щитов находилось поодаль от поместья, жилищ простого люда и уж тем более города. На этом настоял сам владыка земли, лорд Уальдмар. Их безбожные соседи, как и в общем-то, все зараннийцы, сжигали трупы своих мертвых на кострах и, как поговаривал Яхир, плясали вокруг них, пока те горят. Сами мысли о том, чтобы предать тело погибшего огню, вызывали у Аайи дрожь и смятение. Как могут они самостоятельно отдавать пламени своих близких, не давая им и шанса на новую жизнь? Как можно быть столь жестоким, чтобы отправлять трупы в костер? Короткой молитвой девушка отогнала эти черные мысли из головы, подальше от своей души и сердца. Как же далеки бывают люди от истины…