– Не будь такой жестокой!

– Это отцу своему «спасибо» скажи.

Тамара сама удивлялась своей холодности. Вроде, и жаль человека. Человек же. А вроде – так ему и надо.

Спасибо зятю. Помог купить комнату в коммуналке. Ленка дала часть денег, лишь бы от Мишки избавиться. Да и Тамара добавила. Не из сострадания. Из чувства справедливости. Проданная квартира, как ни крути, была не только ее квартирой.

Через полгода Мишка спился и умер где-то под забором, не дойдя до дома. С Тамары – взятки гладки, она ему не жена. Ленка опознавала. Потом звонила, рыдала, кричала, чтобы комнату забирали, лишь бы забыть, как страшный сон. Дочь номер телефона дала. Переживала. Хоронила.

Тамара не приехала. Сказалась больной. Последние годы жизни с Михаилом она мечтала плюнуть на его могилу.

А ночью вдруг жалко его стало. А ведь каким хорошим был… иногда…

В ту ночь Тамара рыдала и пила вино. Красное как кровь.

Еще через год Тамара стала вести группу в интернете. «Женская психология». Тамара знала поболее всяких ученых психологинь. У них что? Голая теория. А у Тамары – жизнь. И горький опыт. Сын ошибок трудных.

Все у Тамары стало хорошо. И куры яйца несли. И барашки гуляли. И две собаки. И четыре кота. И внук родился.

Только мужика не было. Потому что ни боже мой, ни боже мой.

Ивасеевы решили развестись. Случается такое после двадцати лет брака. Хотя многие удивляются. Мол, столько лет прожили, глупо уже в таком возрасте разводиться.

А вот как раз в этом возрасте разводиться – в самый цвет.

У супругов уже столько претензий к друг другу накопилось, не сосчитать.

И вот копились эти претензии, копились, и накопились в огромный снежный ком над крышей их дома.

И однажды каак бабахнет, каак шандарахнет! Всё. Обвал.

Снежная лавина проломила крышу их дома и засыпала их холодом.

Самое идиотское, что Ивасеевы поссорились из-за, мать его, чайника.

Ивасеева попросила супруга поставить чайник, а он вдруг сказал на повышенных, нет, на очень повышенных тонах:

– Ольга! Ты взрослая женщина! Тебе сорок лет! Сколько можно вести себя, как маленький ребенок? Ты не знаешь, где у нас спички лежат? Ты не знаешь, как газ зажигать?

Ивасеева задохнулась от негодования. Больше всего ее возмутило, что супруг зачем-то вспомнил ее возраст, который до этого старательно забывал и искренне каждый раз удивлялся, что они ровесники.

Быть маленькой, наглой и дерзкой – это же была вишенка на торте. Ивассев и полюбил эту вишенку. И тут – здрасьте – пожалуйста, его вдруг стало это раздражать! Каков гад! Подлец!

Ивасеева ткнула супруга пальцем в грудь и сказала ледяным тоном:

– Развод!

И стала собирать чемодан.

– И куда ты собралась? – насмешливо и зло спросил Ивасеев.

– А тебя это уже не касается, – отрезала Ивасеева.

– Да и пошла ты! – рявкнул Ивасеев.

– Я и пойду, – фыркнула Ивассева. – Подавать на развод.

И подала.

Встретились Ивасеевы в загсе. Ждали своей очереди. Сели у двери.

«Хорошо выглядит, гад», – подумала Ивасеева.

«Хорошо выглядит, стерва», – подумал Ивасеев.

– Ты это, – кашлянул, наконец, Ивасеев, – того – самого, – и замолчал.

– Как был идиотом в двадцать лет, так и остался, – резюмировала Ивасеева. – А я всегда говорила, что люди не меняются. Бесперспективный ты, Ивасеев.

– И тут у тебя глаза открылись? – не выдержал супруг натиска и съязвил.

– Они у меня давно открылись.

– Что ж ты молчала?

– Обидеть тебя, дурака, боялась. Семью хранила.

– Да, ты говорила, что семья для тебя – это очень важно. А потом пошла и на развод подала. Из-за чайника.

– Только давай не про чайник, – передернула Ивасеева плечами.

– Я электрический купил.

– Ты же говорил, что они быстро ломаются.

– Я сразу два купил.

Ивасеева искоса посмотрела на супруга и вдруг вздохнула.

– Анька переживает.

– Анька пусть за себя переживает, связалась черт знает с кем, – тут же подхватил эстафету Ивасеев.

– Это ты не знаешь. А я знаю. Они вместе учатся. Он хороший мальчик.

– Уверена?

– Вполне. Где ты, думаешь, я жила все это время?

– Я не думал. Я знал, что ты пойдешь к дочери и к этому ее, как его…

– Его зовут Олег.

– О, господи, – покачал головой Ивасеев.

– Что? Что не так? – начала раздражаться Ивасеева. – Тебе его имя не нравится? У тебя лучше, что ли? – и как припечатала. – Костик!

– Я Константин! – возмутился Ивасеев.

– Еще хуже.

– Да ты… Да я…

– Брейк! – сказала высунувшаяся из-за двери работница загса. – Ивасеевы?

Супруги кивнули.

– Ваша очередь следующая. Сбавьте обороты. Раньше надо было отношения выяснять.

Дверь захлопнулась. Ивасеева развела руками.

– Нет, ты видел?

– Коза, – кивнул рассерженный Ивассев.

– Да она овца! – шепотом крикнула Ивасеева. – Не хочу у нее разводиться!

– Да, давай в другой раз, – согласился Ивасеев.

Супруги вышли на крыльцо и остановились в нерешительности.

– Почему ты к Аньке не приходил, если знал, что я там? – спросила Ивасеева.

– Анька сказала, что тебе нужно остыть. Ты остыла?

– А заранее ты не мог поинтересоваться?

– А что мне нужно было делать? Серенады тебе под окнами петь? Так я не умею. Я же бесперспективный!

– Зато ты перспективный дурак.

– Сама такого выбрала.

– Да. И знаешь, что… Я других мужчин вообще не замечаю. Я на них никак не реагирую. А тебя я хоть ненавидеть могу.

– Я тебя тоже. Ненавижу.

– А давай сбежим! – предложила Ивасеева.

– А давай! А куда?

– Вот пойдем домой, откроем атлас и выберем.

– Монетки будем кидать, – сказал Ивасеев.

– Нет, тянуть короткие спички.

– Нет у нас теперь спичек. Я зажигалку купил.

– Ты же говорил, что они быстро ломаются.

– Я сразу две купил.

Ивасеевы взялись за руки и рассмеялись.

Однажды Ульяну муж назвал Юлей. Утром это было.

Муж прижался к жене, приобнял ее и прошептал на ухо:

– Доброе утро, Юля.

И сладко засопел, продолжая спать дальше.

А Ульяна проснулась. Открыла глаза и лежала, боясь шелохнуться. От ужаса она вся похолодела внутри. Как это произошло? Что могло случиться? Все ведь было хорошо? Или нет?

Муж заворочался, зевнул.

– Уля, какая ты холодная, с меня даже сон сошел. У тебя все в порядке? Лето на дворе, а ты под одеялом мерзнешь. Я сейчас чай заварю.

И муж Семен, как ни в чем ни бывало, отправился на кухню, насвистывая бодрый мотивчик.

Ульяна еще полежала немного, потом вяло встала, отправилась умываться. Ноги были словно свинцовые. В голове какой-то белый шум. Может, в самом деле, чаю выпить надо.

Муж Семен попросил оладушек. Ульяна мрачно на него посмотрела.

– Ты утром назвал меня Юлей.

– Что, милая?

– Семен, не строй из себя дурачка. Ты утром назвал меня Юлей.

– Тебе послышалось, милая. Уля, Юля, послышалось спросонья. Ты поэтому такая холодная и мрачная? Ох, женщины. Сама придумала, сама обиделась. Поеду на работу голодным.

Ульяна еще побродила по дому, пытаясь прийти в себя, полила цветы, напекла оладушек, быстро оделась и поехала к мужу на работу. Наверное, в самом деле послышалось. Уля, Юля. Действительно.