Но, видимо, в это время она меня точно не ждала – пришлось кашлять, виновато оглядываясь на Борю, – из дверного проёма штабной комнаты, занавешенного шерстяным одеялом, доносились звуки, которые отнести к служебным было никак невозможно.

Впрочем, вскоре показавшаяся Эльвира Аркадьевна никакого смущения не выказала: форма сидела ровно, глаза смотрели строго и неподкупно. Только розовые щёки разрушали образ железной комиссарши. Пока я рассказывал, как нашел Борю, выслушивал вопросы по обстановке и радовался похвалам, за спиной Эльвиры мягко отодвинулось одеяло. Я невольно хмыкнул – с видом кота, нализавшегося сметаны, мне скромно улыбался Рифкат.

Пересменка с инструктажем проходила бодро, как и всегда после скрипа, Старшая быстро перечислила наши трофеи и со вздохом отметила, что двое дозорных не вернулись: Коротков с отдалённого от нас Бауманского района и Биктагиров, обходивший Ветеринарный институт, – как-то раз там удалось добыть лошадь, с тех пор этот сектор стал обязательным. С Коротковым я толком и не успел пообщаться: недели не прошло, как он начал ходить в дозоры. А вот Биктагирова было жалко. Впрочем, он уже давно производил впечатление человека, потерявшего всякую надежду.

Ни о каком трауре и поминовении речь не шла, обычно церемонии проходили на третьи-четвёртые сутки по времени Убежища. Дело было не в каких-то религиозных нюансах, а в простой логике выживания – ближайшие дни после скрипа давали максимум урожая. Поэтому про Короткова и Биктагирова Старшая ограничилась лишь требованием «внимательно осматривать маршрут движения на предмет спасения пропавших без вести». Все знали, что это бесполезно – во время скрипа исчезают бесследно. Ходили, конечно, легенды и о призраках, и о чудесно спасшихся, и о том, что дозорные выпали обратно в сломанное время, но легенды оставались легендами, а жизнь жизнью.

– Молодец, Серёжа, – шепнул мне Рифкат, пока Эльвира продолжала свою речь. – Боря – хороший мужик. Неплохой дозорный выйдет.

– Да ладно, – я был польщён. – Повезло просто.

– Это правда, – кивнул Рифкат. – Но куда без удачи? А она капризная девка.

– Кстати, – вспомнил я. – Как ты со Старшей-то? Она же Толстый Эль была?

– И осталась, – пожал он плечами. – Не люблю я худышек.

Мы замолчали, слушая, как Старшая перечисляет районы, куда отправятся дозорные.

– Жену жалко, – вдруг сказал Рифкат. – Но что я могу поделать? Всё уж, умерли друг для друга. Дочки вот… Увидеть бы ещё разок.

От его слов на меня навалилась такая тоска, что я только и смог банально похлопать сменщика по руке. Ему ближайшие часы топтать мёртвые улицы, а мне спать и надеяться, что увижу сны из того прошлого, которое сейчас выглядит таким светлым и беззаботным.

Надежды мои не оправдались. Через четыре часа я проснулся, судорожно пытаясь поймать ускользающий кошмар. А потом заметил, что рядом с лежанкой сидит Эльвира.

– Что? – спросил я. – Что случилось?

– Да, – хрипло ответила она. – Скрип случился.

– Опять?

Старшая не ответила. В полумраке я видел, как дрожат её плечи.

– Эльвира Аркадьевна?

– Рифкат не вернулся, – сказала она пустым голосом. – Все вернулись, а он нет.

– Как?

Я сел, плохо соображая. Вокруг сопели уставшие дозорные.

– Рифкат же опытный, – тихо сказал я. – Как же так?

– Устала я, – ответила Эльвира. – Сколько можно-то? Три года я здесь. Три. А кажется, что вечно. Вы приходите и гибнете. А я? Зачем я? Вот и Рифкат. Говорила же ему – останься. Новенького надо опекать, ты же мастер. А он…

– Детей он хотел увидеть, – вдруг вспомнил я. – Детей. Ах ты ж…

– Детей, – вздохнула она. – Эх… Всё, хватит.

Эльвира решительно утёрла слёзы.

– Надо будить других. После скрипа нужно срочно…

– Погодите, – я, сам не ожидая, схватил её за руку. – Надо спасти Рифката.

– Это невозможно, – дёрнулась она, но я держал цепко.

– Я знаю, где он жил, знаю, в какой садик ходила его младшая дочка и в какую школу старшая. Наверняка он где-то там. Хоть следы найду, а может, и его самого.

– Ты ради меня, что ли, Серёжа?

– Не только. Он мой друг. Да и всем будет лучше, если пропавшего дозорного смогут найти.

Последний аргумент подействовал – Эльвира не просто была Старшей, она всегда была спасателем, привычно забывавшим о себе. Мне иногда казалось, что только это и держало её в форме столько времени.

– Возьми монтировку, – деловито сказала она. – Мало ли… Уходи сейчас, пока я не подняла всех наших.

Из Убежища я выскочил стремительно, пока Эльвира не передумала. Что не помешало прихватить привычный рюкзак – мало ли. Конечно, всё это авантюра. Где-то в глубине души я был уверен, что Рифката не вернуть. И как я ни пытался вызвать в голове картинки того, что бы могло стать чудом – после скрипа защемило ногу, или оглушило и лежит беспомощным кулем наш дозорный, или… Не знаю. Картинки получались даже правдоподобные, но словно лишённые глубины, как этот застывший мир. Но всё же где-то в тех же душевных задворках какая-то часть меня никак не могла принять гибель товарища.

После скрипа распогодилось – день там, в сломанном мире, был ярким, солнечным – время скакнуло часов на десять вперёд, не меньше. Я шёл быстро, пытаясь на ходу сообразить, куда отправиться в первую очередь. Семья Рифката жила на улице Короленко, от нашего Убежища час спорым шагом. Садик был рядышком, но вот школа подальше – татарская гимназия на Декабристов.

Я остановился, закрепляя постромки рюкзака. С Рифкатом всё иначе, подумал я, поэтому и не хочу верить, что никогда его не увижу. Трезво надо мыслить. Трезво. Осмотреть возможные места его гибели (гибели, повторил я себе) и возвращаться назад. Итак, ближайшее место – его дом и детский сад, а потом…. Тут я вздрогнул, мысленно рисуя маршрут – красные пунктиры ползли сквозь парк у ДК Химиков. Я никогда не приходил на место спасения и уж тем более не был у своего дома. Сама мысль о том, что я могу встретить моих замерших родителей – да что там, даже соседей! – казалась невыносимой. Как им там, в сломанном времени? Они же нас пропавшими без вести считают! Мне стало страшно – какое уж там трезвое размышление. Я осознал, что просто боюсь идти к гимназии – ведь придётся столкнуться со своим прошлым, так заботливо огороженным памятью.

Я вытащил из рюкзака монтировку. Это не имело никакого смысла, но её оплетённый изолентой стержень давал уверенность. Вцепившись в него дрожащими руками, крикнул:

– Какого чёрта!

Безумна затея искать пропавшего после скрипа? Безумна. Мой страх иррационален? Ещё как! А мир вокруг нормален и логичен? Да ни разу! Тогда с какой стати я пытаюсь руководствоваться логикой? Единственный шанс – это удача или чудо, а может, всё вместе – чудо, сдобренное удачей, или удача под соусом чуда.

Я решительно свернул с Чуйкова к проспекту Ямашева. Наверное, со стороны я выглядел чудаковато – чувак со сдувшимся рюкзаком идёт зигзагом по тротуару, помахивая монтировкой. Но только со стороны некому было смотреть.

Парк у ДК Химиков всегда оставлял у меня впечатление маленького леса – большие прямые сосны, перемежающиеся густой порослью кустов и низких американских клёнов. Остатки спортивных снарядов ещё советских времён парадоксально усиливали это впечатление. Я брёл по свежесделанной асфальтовой дорожке, огибая пешеходов.

Сердце колотилось, как я ни старался сам себя увещевать. Вот эта лестница – ничего не поменялось. Какой-то пенсионер в смешной летящей позе – скрип оборвал его движение в момент, когда он остался на ступеньке только левой пяткой. А вот и место, где меня накрыло – до сих пор тёмное пятно, словно… Я невольно потянулся к затылку. Что я хочу там найти? След от падения? Лезет же в голову…. И вообще, хватит глазеть – вон уже видно гимназию, втиснутую между жилыми домами и широкой улицей Декабристов.

Я спустился со злополучной лестницы, стараясь не оглядываться. Здесь начинался мой район, знакомый со школьного детства. Почему-то вспомнилось весёлое треньканье трамвая, проносившегося стремительным аллюром к далёкому Кремлю. Я даже оглянулся по сторонам, но ничего, кроме замерших разномастных автомобилей и красных пассажирских автобусов, не было. Да и линия давно убрана.