– Займись делом! – бросила зло и отвернулась. А плечи выдают. Вздрагивают. Как маленькая, кого она пытается обмануть?

Саня вздохнул и продолжил счищать ножичком разноцветную изоляцию с кончиков проводов. Потом закручивать плоскогубцами осторожно, не задевая металл. Он с завистью поглядывал на паяльник в маминых руках. Все равно от слез ничего не видит, сейчас такого напаяет… Дала бы хоть разок ему попробовать.

– Дай я сделаю, – не выдержал.

– Это не учеба, это серьезно!

– А учеба не серьезно?

– От этого зависит наша жизнь!

– А от учебы нет? – он специально поддразнивал ее, повторяя фразы из спокойных времен. Как в детстве мама переключала его внимание с того, что нельзя трогать, на что-то интересное и безопасное, так он научился переключать и ее.

Не в этот раз.

– Заткнуться можешь?! – тихо, сквозь зубы. Саня притих. Потом сказал виновато:

– Я почти закончил.

– Хорошо… – склонилась снова над платой.

Закрутил последний провод, сжал онемевшие пальцы в кулак и снова разжал. Свою часть работы он выполнил, дело за маминой. Свобода. Прислушался. Только ветер стонет по гулким коридорам Дома-корабля. Ни шагов, ни голосов, ни музыки… Словно наступила глухая ночь. Но время обеда. Есть хочется. Но мама занята. До того как все началось, он уже порой готовил, а теперь мама бережет запасы. Смысл-то беречь, у самих мало – можно у других взять, им-то уже не понадобятся…

Прошелся по комнате, забрался на подоконник, прижался лицом к стеклу, стараясь рассмотреть что там, внизу. Только бесконечная стена Дома, уходящая вниз и тающая в темноте, да редкие огоньки. И космос вокруг.

– Мама, огней, тех, что в один ряд, белых, уже только девять…

Мама на секунду подняла голову. Глаза за бинокулярными очками огромные, как у мультяшного зайца.

– Неважно. С тех пор как их меньше двадцати – неважно сколько. Не считай.

– Все сломано?

– Да, – снова паяет.

– Я есть хочу.

– Тебе просто скучно. Поспи, пока можно. Или займись чем-то, чего ты как маленький!

– Но время обеда!

– Уже?!

Отключила паяльник, вернулась к пульту. На этот раз у семи рычажков загорелись только пять зеленых лампочек.

– Не успеваем…

– Так можно я возьму поесть?

– Ешь сейчас кексы и фруктовое пюре. И не мешай!

– А суп? – не поверил своему счастью Саня.

– Провода из микроволновки где? Вот именно. Все молча…

Саня поел, полистал «Робинзона Крузо» за едой. Покосился на пластиковую крышку кровати. Заняться нечем. Тревога и ожидание отупляли. Спать? Подошел к своему столу, поворошил бумагу… И не поверил глазам.

– Мама! Мои карандаши пустые! Все!

Мама бросила пульт и очки, подбежала к столу. Посмотрела на деревянный грифель насквозь.

– Ага, теперь он графит собирает. Интересно, зачем?

Саня смотрел на ее руки.

– Твое кольцо…

Мама посмотрела на кольцо.

– Камень выпал… Как обидно. Наверное, только что, сейчас только был…

Они упали на пол, чуть не стукнулись лбами, принялись искать. Бесполезно.

– Стоп, – сказала мама и села, прислонившись спиной к кровати. – Стоп. Я поняла. Это он взял. Графит, бриллианты… Теперь ему нужен углерод. Азотом, видимо, наелся.

– Это значит, что мы в безопасности? Он не заберет нас, как других?

– Ему может не хватить азота…

– А как тогда он забрал углерод, не входя, но не тронул нас?

– Я не знаю, – мама глядела перед собой.

– Может, спрячемся еще где-нибудь?

– Но он тут уже был. И сюда может вернуться папа. И Юркос пока не очнулся.

«Может вернуться… Пока не…» – в этих словах была надежда. Сане стало легче.

– Мама, ты тогда пока работай, а я постараюсь поспать про запас, потом подежурю, когда ты будешь спать, ладно?

– Разумно, – мама впервые посмотрела на него и потрепала по бритой голове. В другое время Саня бы увернулся, что он, ребенок? Но не в эту минуту.

Откинул пластиковый купол, забрался, вытянулся. «Может вернуться, – повторил он шепотом. – Может вернуться… Может вернуться»… На шестнадцатом «может вернуться» ему показалось, что папа заходит, держит под мышкой почему-то рождественскую елку, а у мамы панцирь, как у улитки, и на нем можно рисовать маркерами, раз карандаши съели… Саня заснул.

Когда открыл глаза, было темно и тихо, горела только лампа над маминым столом, а мама спала, положив голову на пульт, бинокулярные очки съехали с головы и запутались в ее коротких густых волосах. Еще не вполне проснувшись, опустил руку с кровати, провел по безупречно чистому полу. Он так делал с детства, прежде чем встать. Но однажды – как бы хотелось вернуть этот миг и все исправить – однажды он почувствовал, как нежная прохладная пыль струится между пальцами и утекает в щель под дверь. Кто знает, если бы тогда он быстрее соображал и меньше надеялся на взрослых, если бы он хотя бы поставил руку боком и зачерпнул пригоршню этой пыли, отнес бы взрослым на анализ, а лучше выбросил в капсуле очистки прочь… Может, ничего этого бы не было?

Неразборчивый шепот из коридора прервал его мысли. Холодный воздух заструился по пальцам. И на пульте погас еще один фонарик.

– Мама, – позвал Саня. И сразу после этого удар в дверь. Один. Словно что-то бросили в нее.

Мама вскинула голову. Сдернула очки. Оглянулась на дверь, потом на сына, потом на пульт. Чертыхнулась шепотом.

Потом прижала палец к губам. Но Саня и так все понял. Он старался дышать ртом, потому что нос почему-то посвистывал. Осторожно спустил ноги с кровати, влез в подготовленный комбинезон. Крючки-зажимы лишь бы не щелкали. Мама двумя руками отключала рычажки. Держит пальцы одной руки вокруг рычажка, чтоб заглушить звук, а другой нажимает. Потом тоже влезла в защитный комбинезон. Саня складывал в рюкзак припасы. Бутылка с соком звякнула о банку с супом, мама сделала страшные глаза. Но в коридоре была гробовая тишина, только ледяной ветер сквозил под ногами. Слишком даже тихо. Ветра не слышно, привычного шума приборов, гудения проводов, жужжания ламп – не слышно. Словно дверь накрыли подушкой.

Два удара.

– В стену, – губами сказала мама и для верности еще и пальцем показала. Помогла отогнуть панель, с которой они еще три дня назад отвернули все болты. Саня втиснулся с трудом, толкая перед собой рюкзак, а мама подошла к двери, держа перед собой молоток и заорала:

– Кто там?! – а потом начала бить молотком по двери, как сумасшедшая.

Саня старался ползти как можно быстрее, но рюкзак с припасами можно было двигать только тогда, когда раздавался удар молотка. Через щели в оболочке стен он пытался рассмотреть, что происходит за дверями их каюты. На полу коридора что-то лежало, а над этим клубился дым. Одна лапа, состоящая из дыма, вцепилась в дверь с одной стороны, другая – с другой. Дым закрутился сильнее, сгруппировался в две огромные руки и неясное облако между ними.

Саня обмер.

– Мама! – крикнул он и толкнул рюкзак как можно сильнее.

Рюкзак проехал пару метров и ударился об стену. Загремели банки, зазвенело разбитое стекло. А Саня полез обратно в каюту.

Вовремя. Дым сорвал обшивку и полетел за рюкзаком. Замер, клубясь, над ним. Неизвестно, как быстро бы до него дошло, но мама уже успела втянуть Саню за ноги обратно в каюту. Наскоро прикрутила обратно болты. Сели, тяжело дыша.

– С другой стороны, – предложил Саня. Мама покачала головой и прижала ладонь к его губам. Ледяной ветер под ногами прекратился. В стене вздыхало, шуршало, перекатывалось. Прошелестело под полом. Потом осторожно погладило стену слева. Наконец, зашебуршало на потолке. И стихло. Снова послышался далекий вой ветра, гудение ламп, проводов, приборов…

– Что оно делает? – тихонько спросил Саня у мамы. Та состроила гримаску.

– Может, играет, как кошка с мышкой?

– Как оно забрало карандаши и камень, если не может войти?

– Я слишком часто говорю тебе «я не знаю», да? Мама должна все знать. Ну уж прости…

– Ничего ты не должна, – буркнул Саня, зарываясь лицом куда-то ей в плечо. – Узнаешь со временем – объяснишь.