— На причалах наш наряд был, плеск бы услышали.

— За забором кран работал, немецкий сухогруз уголь брал.

— Зевнули, значит, наши?

— Нам такой задачи не ставили, — обиделся Чапкин.

— Здесь граница, и мы за все в ответе, — вспомнил Олег слова начальника политотдела.

— Понимаем, товарищ прапорщик. Старший лейтенант говорил об этом. И Кондин сегодня беседовал с комсомольцами.

— У вас же Агаджанов секретарь…

— Сержант у нас человек занятой, — неопределенно хмыкнул Чапкин. — Он общее руководство осуществляет. Шибко большой начальник.

Олег подумал: вот и опять слышит не очень лестные слова о комсомольце, которого считает одним из передовых в погранотряде. И Дербаносов говорил, и теперь молодой солдат. Почему? У Агаджанова всегда все хорошо, за что его осуждать?

Давно, между мировыми войнами, паротурбоход «Юпитер» слыл весьма комфортабельным судном. Два ресторана, музыкальный и курительный солоны, бассейн, удобные каюты, ковры и ковровые дорожки — все это делало путешествие на «Юпитере» приятным, неутомительным. Строили его без спешки и настолько добротно, что корпус судна был и теперь прочен, а машина проработала бы, пожалуй, еще не одно десятилетие. Но пароход устарел морально. Давно пора было менять навигационное оборудование, электросистему и связь, трубы многочисленных магистралей. Обветшала отделка. Начальство не знало, как поступить с ветераном. И списывать вроде рано, и в дальний рейс не отправишь. А в это время потребовался «опорный пункт» для обживания дикого берега на месте предполагаемого порта. Вот и отправили «Юпитер» в далекую бухту, приткнули там кормой к берегу, определив на бессрочную стоянку. Для первых строителей, мерзших в палатках без света и тепла, это был роскошный подарок. На судне паровое отопление, прачечная, сушилка, горячая вода в душе, телевизор в салоне и даже маленькая библиотечка.

Вот уже и трехэтажное кирпичное общежитие возведено на берегу, и несколько пятиэтажных домов заселены в поселке, но жилья все равно не хватало, стройка быстро расширялась, «Юпитер» всегда был переполнен. Некоторые строители так привыкли к судовой жизни, что отказывались от койки в новом доме. Парни, конечно. А девушкам и семейным на пароходе трудно. Даже обед не сваришь, запрещено. Питайся в столовой, а там готовят по-всякому. Хоть в праздник, в выходной день поджарить бы себе картошки, как дома. Или яичницу…

Об этом подумала Женя, поднимаясь на палубу. Теплые солнечные лучи уже согрели воздух, до дна пронизывали воду у борта судна. Остановившись возле лееров, Женя глянула вниз. Словно в расплавленном хрустале, колебались водоросли, суетились между камней стайки мелких рыбешек. А вот и покрупней рыба показала темную спину. Прыснула в стороны молодь.

Сегодня ровно год, кок Женя Гречихина здесь. Первый раз оказалась тогда на пароходе, все было в новинку, всему удивлялась, особенно близости моря. Вот оно — со всех сторон, все время плещется в борт. Такой же был солнечный день, сновали на берегу машины, работали краны. Но тогда еще не грузились суда возле контейнерного терминала, не высилась конусообразная гора технологической щепы на древесном комплексе. И люди тогда посматривали на новенькую с любопытством. А теперь все встречные-поперечные здороваются охотно. Рыбак приятельски кивнул ей и опять перегнулся через борт. На пальце леска. Надергает рыбешек — уху на берегу сварит.

Привычно тут и все для Жени, и к ней привыкли, знают ее. Бригадир как-никак. А начинала с подсобницы. Впервые на стройке, ничего не умела. Девчонкам-отделочницам всем меньше двадцати, она среди них была самая старшая и самая беспомощная на первых порах. Приглядывалась, как другие работают, училась старательно. Через три месяца стала таким штукатуром, будто всю жизнь мастерок в руках держала.

— Гречихина, чего замечталась? — окликнули ее с берега. — Ждем тебя!

Сбежала по широкому трапу на временный деревянный причал. Догоняя подруг, спросила:

— Иллюминатор не закрыли?

— Нет, жаркий день будет.

— И я про то же.

— Ой, девочки! — воскликнула смешливая Светлана (в бригаде ее звали Света-Светофор, наверно, за большие, наивные, всегда сияющие глаза). — Ой, девочки, до чего мы к морским словам привыкли, теперь всю жизнь будем окно иллюминатором, а пол палубой называть!

— А кормой что? — грубовато сострила осанистая Дора, и фигурой и походкой смахивающая на парня, особенно сейчас, в рабочих штанах. У нее и голос низкий, мужской.

Весело переговариваясь, ввалились они в столовую, поднялись на второй этаж в зал самообслуживания. Народу было немного. Отсыпались люди в субботу. Только отделочницы явились в полном составе. Раздатчица даже удивилась:

— Вкалываете нонче?

— Нет.

— А чего по-будничному?

— Штукатурить идем.

— Шуточки вам! Пошто темните?

— Девочки правильно говорят, — улыбнулась Женя.

Раздатчица хмыкнула: шалые девки! Женя опустила на стол поднос. Ну конечно, вчерашние котлеты. Сверху подогретые, а внутри холодные…

За окном призывно, настойчиво засигналила автомашина.

— Светофорчик, взгляни.

— За нами. Шофер и тот раскачался раньше обычного!

— Всегда бы так, а не только по праздникам.

— Разве праздник сегодня? — пожала плечами Дора.

— По-моему, да, — ответила Женя и подумала: лишь бы не сорвалось! Девчата веселые, будто на Первомай вышли. У Зины и Зои щеки всегда румяные, а сейчас ярче обычного. Улыбается даже мрачноватая Дора. Только не погасить бы искру. Тем более что срыв уже был.

Началось-то все хорошо. Комсомольский штаб стройки разработал Положение о соревновании за звание «Лучший по профессии». Каждый, кто примет участие в этом состязании, должен показать не только практические, но и теоретические знания, строго соблюдать технику безопасности… Ну, молодежь загорелась, конечно. Хотелось помериться силами. Но состязание перенесли, и кое-кто поостыл, перестал готовиться. Женя говорила по этому поводу с начальником комсомольского штаба, с главным инженером плавучего строительно-монтажного отряда. Теперь недоразумений не должно быть. Но стройка есть стройка, на ней все в движении, возможны всякие неувязки.

Грузовик быстро доставил отделочниц в будущий город, к устью речки, где высились несколько законченных домов и вдвое больше строящихся. Контуры одних лишь угадывались по фундаментам, другие имели уже стены, третьи были выведены под крышу. Комиссия оказалась на месте. Главный инженер плавстройотряда Коренев сухо, резко говорил что-то полному, лысому прорабу, взмахивал при этом рукой, будто воздух ребром ладони рубил. А прораб удрученно покачивал головой. Женя подошла ближе, прислушалась. Вот оно что: рабочие места не готовы, раствора нет. И как же теперь?

Хоть и огорчена была она этой новостью, внимание ее все же привлекли два пограничника, выделявшиеся своей формой. Люди пришли в рабочих спецовках, даже некоторые члены комиссии, а эти парни в чистеньких кителях со сверкающими пуговицами, при галстуках, в наглаженных брюках. Особенно тот, что помоложе и постройней, с тремя полосками на погонах. Лицо у него смуглое. Брови густые, черные. Цыган, что ли? Рядом с ним как-то не очень заметен другой, с маленькими звездочками на погонах. Если погон без просвета, значит, прапорщик — это Жене известно.

Лицо у прапорщика очень простое, неброское, круглое. Форма чуть-чуть мешковата. И весь он похож чем-то на заботливого школьного учителя. Держался в сторонке, не вмешиваясь в разговоры, зато другой, с нашивками, весело спорил с прорабом, деловито переговаривался с председателем комиссии. Видимо, он был главный.

— Товарищи! — громко произнес инженер Коренев. — Давайте подготовим все необходимое силами участников соревнования и членов комиссии. Меньше слов, больше дела. Приступаем!

— Да, другого не придумаешь, — одобрила Женя. Толстый, неповоротливый прораб принес лопаты и опять побежал куда-то. Коренев сбросил пиджак, засучил рукава белой сорочки.