— Осталась твоя жизнь.

— Осталось несравненно больше, — усмехнулся Фарид Гафур, — осталась моя родина, осталась наша революция. Хочу увидеть нашу победу. Но если я погибну, начатое дело доведут до конца другие товарищи.

Перед Махматом был не просто враг, а враг убежденный, непримиримый, знающий, за что и как надо сражаться. Не жену, не девчонку, а его самого следовало бы казнить в первую очередь. Он — один из тех, кто разрушил прежний порядок на афганской земле. Чем грамотней, чем умней человек, тем сильнее его влияние на других. А этот хазареец получил образование, значит, опасен вдвойне.

Чтобы не выдать своей ненависти, Махмат долго молчал, глядя в глиняный пол, стараясь вернуть рассудительность и хладнокровие. Лицо у него было усталое и сердитое. Именно это выражение лица все больше располагало к нему Фарида Гафура. Капитан думал, что перед ним откровенный, добропорядочный человек, который не заискивает ни словами, ни жестами, ни сладкой улыбкой, как это делал бы хитрец или лжец.

Сарбазы между тем приготовили ужин: чай с сыром и лепешками. Пригласив Махмата, капитан произнес участливо:

— Ты очень утомился, почтенный старик?..

— Дорога нелегкая, — ответил Махмат. И вдруг спросил обидчиво: — Почему ты назвал меня почтенным стариком? Мне только шестой десяток.

— Тебе неприятны эти слова?

— Я их не заслужил. Или я выгляжу старше своего возраста?

— Нет. — Улыбка тронула обветренные губы капитана. — По телефону так назвал тебя Искандер. Для него ты действительно очень даже не молод. Извини и не сердись.

— Твои сарбазы — уважительные молодые люди, — похвалил Махмат, довольный тем, что удалось перевести беседу в новое, менее опасное русло.

Потом, едва Абдул устроился на жестком ложе и сделал вид, что спит, капитан заботливо набросил на него какую-то куртку. Взял автомат и ушел с одним из сарбазов. Махмат долго прислушивался. Где-то очень далеко прозвучало несколько выстрелов. Проехали по шоссе автомашины, и наступила полная тишина.

Когда Абдул Махмат проснулся, в доме никого не было. Через единственное незаделанное окно проникал утренний свет. Возле Махмата, на расстоянии протянутой руки, стоял темно-зеленый ящик, накрытый какой-то тряпкой. Абдул приподнял ее: под тряпкой были гранаты. Много гранат, но все без запалов. Нарочно или случайно оставили их здесь? Не следит ли за Махматом через какую-нибудь щель настороженный глаз сарбаза? Этот капитан, он совсем не прост…

Повертев гранату в руке, подбросив на ладони, Махмат положил ее назад в ящик, даже не обратив внимания, как там тряпка, сползла ли, скомкана ли… Отнекиваться? Зачем. Полюбопытствовал, посмотрел, и только.

Абдул опять задремал…

Завтракали вдвоем с капитаном. И вновь завязался разговор. Им было интересно беседовать: вероятно, это был тот интерес, который возникает между людьми, имеющими разные желания и стремления. Подсознательно хочется понять, кто перед тобой, как мыслит, чего добивается.

— Ты партиец? — спросил Махмат.

— Я вступил в партию после трагедии в нашем кишлаке.

— Тебе стали больше платить?

— Я получаю столько же, сколько любой офицер моего звания и должности.

— Тогда, может быть, тебе дали хорошую, доходную должность?

— Слишком много яда в твоей шутке, — нахмурился капитан, и при этом брови его сошлись на переносице. Необычные, очень широкие, густые и черные брови, похожи на продолговатые прямоугольники.

— Шутка должна быть острой, чтобы не быть пресной, — ответил Махмат. — Так я разговариваю со своим зятем. Правда, он моложе тебя.

— Пойми, почтенный, я сам попросился на этот пост. Он один из трудных на нашей дороге. Каждую неделю мы кого-нибудь хороним или отправляем в госпиталь. Но и бандитам достается от нас. Помнишь сержанта Искандера, с которым вчера говорил на шоссе?

— Мне показалось, он понимает шутку…

— Ты не ошибся. К тому же Искандер отважный боец. Душманы боятся его. Искандер часто отправляется на свободную охоту, подстерегает бандитов при выходе из ущелья. Он тоже из нашего кишлака, его семья сгорела в доме, остатки которого видны отсюда, с холма. Бандиты стреляли по дому, чтобы никто не выскочил из огня. А дверь привалили камнем. И еще примерно половина бойцов нашего гарнизона — из соседних, уничтоженных врагами кишлаков. И мы не уйдем с этой дороги, со своего поста. До тех пор, пока не исчезнет последний бандит.

— Вы недооцениваете душманов. Их подолгу и хорошо учат, у них опытные инструкторы. А кто учил вас?

— Да, платные инструкторы обучают неплохо, — скупо улыбнулся Фарид Гафур, но даже улыбка не смягчила его суровости. — Спасибо за предупреждение. Нас учит революция, учит сама жизнь. Может, и медленнее, но надежней. Между прочим, ты можешь встретить душманов в пути. Будь осторожен.

— Зачем? Разве они тронут меня? Разве я не афганец?

— В сгоревших кишлаках тоже жили афганцы. Одни лишь афганцы. Среди них моя дочь и жена… Душманы могут придраться к любому пустяку. Убьют тебя, чтобы забрать деньги, если они у тебя есть. А если бандиты узнают, что ты ночевал в доме начальника поста…

— Что особенного? С твоего позволения я расскажу им о нашей беседе.

— Не забудь добавить: мы крепко стоим здесь. Каждый, кто сунется сюда с оружием, обретет смерть!

— После таких слов они будут пытать меня, как агитатора.

— Видишь разницу? Мы выслушиваем любые твои слова.

— Аллах рассудит нас всех!

— Думаешь, аллах покарает бандитов за их кровавую жестокость? Тогда зачем было допускать ее?

— Жестоким может быть Магомет, но аллах всегда справедлив, — смиренно ответил Махмат. — Мы недостойны судить о высоких деяниях. Прими мою признательность за отдых, я не упущу возможности воздать тебе. На улице уже солнце, по дороге идут машины, мне пора.

— Всему свое время, — согласился Гафур и кивнул в сторону ящика с гранатами, который стоял на прежнем месте. — Ты хороший человек, почтенный, мы убедились.

— Хороший или нет, об этом знают только на небе. — ответил Махмат, с удовлетворением подумав о том, что осторожность оказалась нелишней. Вел себя естественно, подозрения не вызвал.

— Посадить тебя на попутную машину?

— Позабочусь о себе сам. Это будет важно при встрече с душманами. Я сказал все.

Издевка почудилась Фариду Гафуру в голосе говорившего. Но с чего бы? Нет, старик искренне поблагодарил за ночлег, не надо думать о нем плохо. Фарид, наверно, просто устал, раздражен после бессонной ночи.

На правах гостя Абдул Махмат не спеша дошел до будки возле шоссе, рассматривая и запоминая окрестности, подступы к обнесенным проволокой казармам. Простился на шоссе с молодыми сарбазами и зашагал дальше, щуря глаза от яркого блеска снегов на вершинах темневшего впереди хребта. Изредка поглядывая назад, на пост, припоминал слова капитана Гафура, сержанта Искандера и огорченно думал, что непримиримых врагов, подобных им, становится с каждым днем все больше и больше.

Как и предполагал Абдул Махмат, моджахедины не смогли по достоинству оценить важность принесенного им известия. Командир отряда Сулейман был энергичен, самоуверен, очень молод — чуть старше двадцати лет. Вероятно, для солидности отпустил бородку, рыжую от хны; такими же были и волосы под полувоенным, цвета хаки кепи с большим козырьком. Не снимал черные очки, внешним видом выделялся среди своих подчиненных, большинство которых носило привычные халаты, просторные штаны-шаровары, тюрбаны, каракулевые шапки или фески: бросив оружие, они могли раствориться, исчезнуть среди местного населения.

Пожалуй, не только молодость, но и внешность свою маскировал командир. Не хотел быть узнанным. Речь его свидетельствовала об образованности, походка была легкой, руки сильные, но холеные, не привыкшие к физическому труду. Среди примерно пятнадцати миллионов афганцев, подавляющее большинство которых составляют дехкане, ремесленники, пастухи, охотники, торговцы, таких людей найдется немного. И те из них, кто оказался на стороне моджахединов, старались по возможности не раскрывать себя. Борьба продолжалась, и еще неизвестно, чем она кончится.