— Рано про институты заговорила, — многозначительно произнес Потапов. — Видела, сколько войск с запада к нам пришло? Танки каждую ночь выгружают.

— А у нас госпиталь расширяется…

Долго просидели мы в сквере, но я не заметил, как пролетело время. Надвинулись сумерки, а увольнительная у меня была лишь до двадцати трех. Потапов предложил девушкам пойти в кино. Они согласились, а я не смог. Очень не хотелось мне уходить, но служба есть служба. И даже о следующей встрече условиться мы не могли: я не знал, когда наш корабль снова будет во Владивостоке.

Погода стояла жаркая. За день солнце накалило металл, в помещениях корабля было душно. Собрание комсомольской организации решили провести на ходовом мостике. Моряки расселись на раскладных стульях, на тумбе дальномера и просто на палубе.

Нужно было выбрать нового комсорга.

— Какие будут предложения? — спросил председатель. Кто-то назвал мою фамилию. Я пытался возразить:

— На корабле есть комсомольцы постарше, поопытней.

— Опыт — дело наживное, — сказал корабельный фельдшер лейтенант Зизенков. — Если будут трудности,

поможем, поправим.

Мне, разумеется, было приятно доверие товарищей. Но я понимал я другое: теперь надо особенно исправно нести службу. Это во-первых. А во-вторых, предстояла работа, которую я почти не знал. Раньше мне приходилось только выполнять отдельные поручения, а теперь требовалось самому распределять такие поручения, проявлять инициативу, проводить в жизнь наказы и пожелании комсомольцев. Пожеланий было много, но все они, в общем, сводились к одному: больше живого конкретного дела. Комсорг, которого я сменил, хорошо вел отчетность. Бумаги у него оказалась в идеальном порядке. И, как часто бывает в таких случаях, они заслонили от него людей. За это ему и дали по шапке.

Дня через три я собрал активистов нашей организации, стали обдумывать план работы на ближайший месяц. Общее собрание — это ясно. Культпоход в кино — тоже обычное мероприятие. Над нами тяготела сила инерции. Мы делали то, что и все. Но хотелось придумать нечто свое, новое. Долго ломали мы головы, пока кто-то предложил:

— Давайте устроим спортивное соревнование. Бег, прыжки…

— А где? Когда? — возразили ему. — У стенки почты не стоим, на корабле не разбежишься. Сплошные препятствия…

— Вот и давайте с препятствиями, да не только по палубе, но и по помещениям…

Идея обрастала новыми предложениями. Мы решили, что это будет не просто состязание в быстроте и ловкости, а своего рода проверка, как знают комсомольцы устройство нашего корабля. Договорились, что старт будет на корме. Надо спуститься в машинное отделение через один люк, вылезти через другой, побывать в котельном отделении, обогнуть торпедный аппарат, подняться на полубак, с полубака — на мостик и еще выше — до марса фок-мачты. Оттуда спуститься по вантам и вернуться на корму.

Для начала мы попробовали сами пробежать по предложенному маршруту и убедились, что без тренировки это непросто. В машинном отделении, лавируя между механизмами, насажали себе синяков. До марсовой площадки поднимались с трудом. Один из нас не решился спуститься по вантам.

Теперь надо было получить разрешение командования, Замполиту наша инициатива понравилась. Поддержал ее и командир корабля, посоветовал привлечь не только комсомольцев и молодежь, а вообще всех желающих.

Так и сделали. Объявили о предстоящих состязаниях, объяснили условия, маршрут. Почти все матросы и старшины принялись готовиться к бегу с препятствиями. Особенно загорелись старослужащие, знатоки корабля. Очень уж им хотелось утереть нос молодежи. Впрочем, они и сделали это, захватив призовые места. Но суть не в местах: польза-то была общая.

Для меня это состязание имело особое значение. Я впер вые почувствовал уверенность в том, что могу справиться с обязанностями комсомольского организатора.

В воскресенье провели культпоход в краеведческий музей. Он близко от причалов, на улице Первого мая, как раз против парка флотского Дома культуры. Много интересного узнали мы в музее о природе, о богатстве и истории Приморского края. Особенно привлекла мое внимание большая фотография, на которой были изображены корабли интервентов в бухте Золотой Рог. Среди них, как гласила подпись японский броненосный крейсер «Ниссин». Из книг я знал, что в Цусимском сражении этот корабль особенно сильно пострадал от русской артиллерии. Почти сто убитых и раненных было на крейсере. А потом его, значит, подремонтировали, вернули в строй. Вот он где оказался!

Долго разглядывал я старый снимок и думал о том, как странно у меня получилось. Жил в далеком сухопутном городке мальчишка, мечтавший о море. Делал из бумаги корабли, наши и японские, разыгрывал на полу огромные сражения. События 1904–1905 годов казалась почти сказочными. И вот подросший мальчишка во Владивостоке, где похоронены герои «Варяга», где живы еще многие участники русско-японской войны, революции, борьбы с интервентами на Дальнем Востоке. И уж, конечно, никак не мог я предположить, что события, начавшиеся на борту японского крейсера в ту пору, когда меня и на свете-то не было, в какой-то степени коснутся многих моих товарищей, жестоким огнем опалят нашу жизнь. Не все моя друзья вернутся после этих событий на родной берег. Но я вернулся и долгом своим считаю рассказать о виденном и пережитом.

Поскольку на некоторых страницах этой повести речь пойдет о разведчиках и контрразведчиках, можно было бы закрутить детективный сюжет, привлечь читательское внимание различными приключениями. Причем без выдумки. Но я сознательно отказываюсь от подобного приема, потому что главное все-таки, что довелось нам перенести, — это трудные военные будни. К тому же мы, рядовые бойцы, не знали в ту пору многих подробностей. Некоторые факты вообще стали известны лишь недавно — всему свое время. Поэтому приключения в моей невыдуманной повести присутствуют лишь в той мере, в какой они коснулись моих товарищей и меня.

Чтобы все было ясно, начнем, как говорится, с самого начала. Летом 1922 года в пасмурный теплый день жители Владивостока увидели серую стальную громадину, медленно вползавшую в бухту. Дымя трубами, крейсер «Ниссин» миновал мыс Эгершельд и бросил якорь неподалеку от своего собрата — крейсера, над которым развевался американский флаг. Корабли интервентов обменялись приветственными гудками.

Вскоре шлюпка доставила с «Ниссина» на берег молодого невысокого лейтенанта в безукоризненном мундире. Он легко спрыгнул на причал и не спеша, поглядывая по сторонам, направился в город. Вот и центральная улица — Светланская, искусно вымощенная брусчаткой. Лейтенант шагал по ней, придерживая саблю, вежливо улыбался встречным дамам. Улыбка была заученно-приятная. под рыжеватой щеткой усиков открывались ровные белые зубы. Узкие глаза лейтенанта при улыбке превращались в темные щелочки, и никак нельзя было разглядеть, какие они, что в них.

Всем он располагал к себе: доброжелательным видом, аккуратностью, хорошими манерами. Вот только руки у него были непропорционально длинные и, наверное, очень сильные. Пожалуй, лейтенант сам чувствовал, что руки привлекают внимание, и старался, чтобы они были менее заметны: одну не снимал с эфеса сабли, а второй почти не размахивал.

Никуда не сворачивая, он сразу направился в ресторан «Золотой РОГ», ПОДНЯЛСЯ на второй этаж и занял столик возле окна. Едва лейтенант вошел в зал, официант-китаец, собиравший посуду, пристально посмотрел на него, бесшумно попятился и исчез за дверью. А через несколько минут в зале появился смуглолицый человек, такой худой, что добротный чесучовый костюм болтался на нем, словно на вешалке. Спросив разрешения, он сел возле офицера и произнес тихо:

— Господин Минодзума, как хорошо, что вы здесь.

— Отцень рад вас видеть, — открыл лейтенант в улыбке ослепительные зубы. Он говорил по-русски старательно и почти правильно, только слово «очень» у пего почему-то но совсем получалось.