— Значит, все-таки поклонились Пряникову? — отметил Иван Иванович.

— Вы вспомнили, что у меня нет особой симпатии к этому человеку?

— Совершенно верно, — подтвердил майор милиции.

— Если бы можно было позвонить в мастерскую и сказать: «Так и так, сделайте!» А чтобы попасть на станцию техобслуживания ВАЗ, надо иметь блат и к тому же переплатить! Там тебе сделают халтурно и уж, конечно, не за три дня, месяц будут мурыжить, а то и на полгода растянут. Еще и раскурочат машину. Могут заменить новые скаты на старые, снять радиоприемник. И крайнего не найдешь: ведь претензии предъявить не к кому — ты же на нелегальном положении. Это значит: сделай вид, что тебя здесь нет, слиняй в одно мгновение, не поднимай шума, если не хочешь иметь неприятности. Когда я еще работала в мединституте, одна моя приятельница сдуру сдала в химчистку дубленку. Два года по судам бегала, возвратили шестьдесят процентов от государственной стоимости, а она покупала по рыночной. Намаялась, изревелась, исстрадалась, наслушалась оскорблений и осталась без дубленки. Хоть сдала-то она не частнику, а в государственное учреждение, и, слава господи, квитанцию не потеряла. А у Пряникова — без волокиты и без оскорблений человеческого достоинства. Он все может, наш Петр Прохорович. Всё! Путевку в пансионат на Азовское море в летнее время, билет на московский поезд в последних числах августа, импортные обои, отремонтировать машину... Как же ему не поклонишься? Отдала нас служба быта на съедение дельцам. Неужели вам, умному человеку, это не понятно? — спросила Генералова.

— Екатерина Ильинична, а неужели вам, тоже умной женщине, не понятно, что Пряников оказал вам посредническую услугу отнюдь не потому, что добивался вашей взаимности? — парировал Орач.

— Еще чего не хватало! — возмутилась Генералова. — Нет, я не отрицаю, женщина может проявить минутную слабость: от мужа ты устала, а рядом — человек, который тебе всегда нравился. Появились условия. Закружилась голова. Но Пряников... Извините! Хочу вас предупредить: будете с ним здороваться — не подавайте руки. Он любит поиздеваться, зажмет вашу руку своими тисками... Но главное в другом, у него постоянно потные руки. Липкие... Знаете, когда готовишь холодец, перебираешь остывшие кости... Перебрала — и сразу же руки под горячую воду, иначе неприятно. От соприкосновения с Пряниковым остается такое же чувство.

— А вы прибегаете к его услугам и, очевидно, оказываете ему ответные? — заметил Иван Иванович.

Генералова рассердилась:

— Иван Иванович, это же демагогия! Государство продало мне машину и наотрез отказалось помогать ухаживать за ней. Вот я и кручусь, как Робинзон на необитаемом острове. Сказав однажды «А», мы рано или поздно говорим «Б».

— Позвольте поймать на слове: сказав однажды такому... оборотистому человеку, как Пряников, «А», вы рано или поздно вынуждены были сказать ему «Б». Вспомните, какие услуги вы оказывали Пряникову с тех пор, как он познакомил вас с Прудковым?

Генералова начала медленно краснеть, она что-то вспомнила:

— А что прикажете делать? С волками жить, по-волчьи выть... Часто в повседневной жизни мы оказываемся в положении Маугли: родители потеряли, а волки подобрали и привели в свою стаю. Иначе мальчишка погиб бы... Так что, по-вашему, должен предпочесть нормальный человек? Гибель от тигра Шерхана или жизнь по законам волчьей стаи?

Ивану Ивановичу стало жалко Генералову... А он-то знал, что жалости к себе женщины не прощают. Жалеют малых, сирых и убогих. К этой категории Екатерина Ильинична себя явно не причисляла.

Этот разговор с Екатериной Ильиничной внес еще один штрих к характеристике начальника четырнадцатого участка шахты «Три-Новая» Петра Пряникова.

Иван Иванович молча выложил перед Генераловой фотопортреты трех бородачей. Екатерина Ильинична долго рассматривала их.

— Разве что... Кузьма Иванович... Остальных не угадываю: уж очень неудачные снимки, — посетовала она.

— Других в распоряжении милиции, к сожалению, пока нет. Может быть, что-нибудь на шахте найдется?

В дверь постучали.

— Заходи, Светочка, — пригласила Генералова, по стуку определив, кто именно пришел.

В дверях показалась кудлатая голова круглолицей, курносой женщины лет тридцати.

— Одиннадцать карточек, — доложила Светочка. — Все они были отложены. Помните, неделю назад новый директор потребовал список всех проходчиков и забойщиков, которые уволились с тех пор, как он пришел на шахту.

— С мая по август на шахте обычно работать некому, — пояснила Генералова Ивану Ивановичу. — Время летних отпусков. Под каким только предлогом не уходят. А в этом году — просто беда: на дворе лишь апрель, а уже спешат рассчитаться.

Иван Иванович уже слыхал об этой беде от Лазни: «Бегут, как крысы с тонущего корабля». Естественно, нового директора шахты это не может не волновать.

Иван Иванович перебирал учетные карточки, попавшие ему в руки. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, партийность, адрес, паспорт. Но самым ценным для него сейчас была небольшая фотография, приклеенная в уголке.

Стоп! Одна учетная карточка без фотографии. Ее здесь и не было: уголок карточки чист, никаких признаков клея. «Юлиан Иванович Семенов».

Иван Иванович вопросительно посмотрел на работницу отдела кадров.

— А где фотография?

Женщина виновато взглянула на Генералову, будто спрашивала у нее совета.

— Их у меня три таких, недооформленных, — оправдывалась, — Прудков, Победоносец и Семенов.

— Светлана Николаевна, что же вы! — укорила ее Генералова. — Такая аккуратная. Если личное дело недооформлено, мы не имеем права принимать человека на работу.

— Но вы же тогда сказали: «Оформляйте пока без фотокарточек», — испуганно лепетала кудрявая, белесая, как одуванчик, женщина.

— Светлана Николаевна, что за ерунду вы говорите! — возмутилась Генералова.

— Может, вы забыли, — оправдывалась несчастная. — Давно это было... Моему Сереже уже пять. А в тот день я как раз уходила в декрет. Пришли Петр Прохорович с директором, принесли уже заполненные учетные карточки на троих: «Оформляйте срочно!.. Эти ребята нужны на участке». Я говорю: «А где фотокарточки?» А Пряников: «Принесут, куда они денутся». Директор сказал: «Не будем бюрократами». И вы подтвердили: «Оформляйте, фотокарточки они принесут». Но они их так и не принесли.

Вот когда пришел черед смутиться Генераловой. Залилась краской стыда, как девчонка.

— Может, они и приносили, но вы же были в декрете, — оправдывалась она, адресуя свои слова не столько сотруднице, сколько майору милиции.

«Нет, уважаемый товарищ заместитель директора шахты по кадрам, не приносили своих фотокарточек эти люди, оформленные вами на работу. И вы об этом прекрасно знаете. Давайте признаем: это было заранее спланированная акция: не оставлять после себя следов. И главными действующими лицами такой операции были начальник четырнадцатого участка Пряников и директор шахты Нахлебников».

— Светлана Николаевна, — поинтересовался Иван Иванович, — а часто ли начальники участков приходят в кадры просить за тех, кто оформляется на работу?

— Другие — нет, а Петр Прохорович приходит. У него участок особый, передовой. Там высокие заработки, и он подбирает людей тщательно. Я хотела, чтобы он взял к себе в забой моего мужа. Все обещает: «Вот освободится место». И так уже второй год. Я даже Екатерину Ильиничну просила.

А Генералова места себе найти не может: то вспыхнет, покраснеет, то побледнеет, покроется блеклыми пятнами.

— На четырнадцатом участке — особый кадровый режим. Так было заведено еще при старом директоре. Он как-то вызвал меня и сказал: «Пряников знает, кого принимать, а кого увольнять. На участке, где выполняют любой, самый высокий план на сто пятьдесят — двести процентов, может работать далеко не каждый. Там нужны двужильные мужики. Случается, по виду ого-го, а на деле — слабак. Такой не ко двору».

«Конечно, — подумал Иван Иванович, — Пряникову на участок нужны были свои люди».