Лазня проглотил вязкую слюну. Он понимал, что от ответа зависит его судьба, но то, что он мог сказать, майора милиции не устраивало. И он молчал.

— Что же вы, Богдан Андреевич, будто языка лишились?

— Никого я не увозил... Детьми клянусь. Александр, — обратился он к Сане, — скажи отцу... Ты бросил матрасы на заднее сидение и пошел в магазин. Через три-четыре минуты выбежала женщина и завопила: «Ограбили!» Когда мне было с кем-то договариваться?..

— Хорошо, не отвозил. Но видел. Этого? — требовал Иван Иванович подтверждения.

Он был убежден, что Лазня вполне «созрел», но тот почему-то не хотел отвечать.

— Тех, которые вышли, не знаю... А этого я бы признал.

На том разговор и закончился.

— Похоже, Богдан Андреевич, свидание с родными у вас откладывается, скажем так, на неопределенный срок.

— А я верю ему: не отвозил он никого, — вмешался в разговор Саня.

— Если не отвозил, то зачем ему было нужно «железное» алиби? — спросил Иван Иванович. — Весь этот спектакль со спуском в шахту...

— Со страху... по дурости, — признался Лазня.

— Возможно, со страху, но не по дурости, — возразил Иван Иванович. — Привезли вы бывшего горного мастера... бородатого... А из магазина после ограбления вышли еще двое ваших знакомых, эти бородатые. И вы решили, что магазин грабили все трое. Вот и дали стрекача. Этот был? — стучал Иван Иванович пальцами по фотокарточке Кузьмакова.

Но столь очевидного, по мнению Ивана Ивановича, факта Богдан Андреевич признавать не хотел.

Почему? Что-то стояло за этим...

«Еще сам попросишься на исповедь», — подумал майор милиции.

Мягким звонком напомнил о себе красный телефон на столе у майора Орача — прямая связь с начальником областного управления.

Иван Иванович давно ждал этого звонка. Ждал и до последнего момента молил бога отсрочить разговор. Что он мог доложить генералу еще полчаса назад? Все общее? История с Богданом Лазней... Его попытка обеспечить себе «железное» алиби, деньги, обнаруженные в двух местах... Версии, версии... Они скорее уводили в сторону, чем вели к истине. Вот номер серой машины, которая крутилась вокруг мебельного накануне ограбления. Это уже что-то. Невыразительные портреты трех бородачей? Их зацепкой не назовешь. Единственная реальность — портрет бородача, выполненный фотороботом со слов Лазни. И что же должен сказать майор милиции Орач генералу по этому поводу? «Мой сын... Не верю!» Любой на месте генерала ответил бы: «Не верю» — это лишь слова. А что говорят факты?»

Теперь у майора Орача такие факты были: Кузьмаков, вор-рецидивист по кличке Суслик. Он ездил накануне ограбления вокруг мебельного магазина. Его же, но уже с бородой, видел выходящим из магазина вместе с кем-то Богдан Лазня, сидевший в своей машине как раз напротив центрального входа. Правда, пока бригадир сквозной проходческой бригады признал этот факт, косвенно проговорился: «А черт вас знает, чего вы все делали в магазине!» «ВЫ ВСЕ» — это бородатый Саня и двое тех, знакомых ему бородачей (если и не оба, то уж один из них непременно). Но как только дело дошло до официального протокола, Богдан Лазня начал отчаянно отрицать: «Никаких бородачей не знаю». Чем отчаяннее упирался Лазня, тем больше убеждался майор Орач в том, что он все-таки опознал кого-то из двоих, выходивших из магазина.

Во время доклада генералу этот факт можно было выделить, придать ему особое значение: Лазня так упорно отрицает очевидное потому, что каким-то косвенным образом все же причастен к событиям в магазине. Что-то тут есть, где-то тут зарыта собака.

Но Иван Иванович не будет на этом концентрировать внимание генерала. Вначале надо разобраться во всем самому. Начальник областного управления для Орача, можно сказать, конечная инстанция, которой нужно докладывать уже свои выводы, рабочие гипотезы. Вот с замом начальника по оперативной работе, с полковником Строкуном, можно поделиться всеми сомнениями и домыслами.

После разговора с Саней о личности Лазни Ивану Ивановичу стало понятным одно: все, что имеет отношение к Богдану Андреевичу, надо увязывать с жизнью шахты. Корни его поступков, обоснование поведения — там.

Есть еще одна причина, почему майор милиции Орач не будет заострять внимание генерала на Богдане Лазне, — Саня. Чем больше докладывать о Богдане Лазне, тем глубже впутывать в это дело Саню. Покамест они в одной упряжке. У Орача даже мелькнула мысль: «Если что — подам в отставку...», хотя он был убежден, что никаких «если что» быть не может. Саня — лишь свидетель обвинения. Не больше и не меньше.

Но как бы Иван Иванович ни успокаивал себя, пока дело не будет распутано до последнего узелка (а последние, «крохотные», они всегда самые трудные), он будет искать обстоятельства в пользу Лазни. Если Богдан не виновен в ограблении мебельного магазина, то Саня — тем более.

Конечно же, при докладе Ивана Ивановича генералу Богдан Лазня уйдет в тень, на первое место по всем объективным данным должен выйти Кузьмаков с его пестрой биографией. И тут майор Орач заострит внимание генерала на втором бородаче. Кузьмаков, сколько Иван его знает — уже около двадцати лет, — всегда блудил и грешил в паре с Георгием Дорошенко по кличке Жора-Артист. Вот только о третьем бородатом пока ничего не известно. Но если в задаче из трех вопросов на два ответы есть, то третий можно вычислить.

В потоке этих реальных фактов, действительно ведущих к поиску, рассказ о казусе с фотопортретом Александра Орача прозвучит курьезом. По крайней мере, Иван Иванович хотел этого, надеялся на это.

— Товарищ генерал, майор Орач слушает, — отрапортовал он по телефону.

— Здравствуйте, Иван Иванович. Ну что у нас там?..

Генерал не сказал: «по мебельному», но это было ясно и так.

— Считаю, что личность одного из принимавших участие в ограблении установлена. Разрешите доложить подробности.

— Заходите.

К розыску было привлечено множество людей и служб, и, конечно же, начальник областного управления МВД получал от них информацию, но сейчас главную и самую важную ему должен был дать майор Орач: Кузьмаков!

— Олег Савельевич, выручайте! Я — к генералу, — сказал он Крутоярову. — А вы срочно запросите в архиве дела Кузьмакова и Дорошенко. Это пятидесятые годы, еще до смерти Сталина. Потом на вашей совести Краснодар: номер и все остальное. Третье — оставляю в ваше распоряжение этого молодого человека. Протокол по всей форме! И еще личная просьба: не в службу, а в дружбу побывайте в мебельном. Этот молодой человек в момент ограбления беседовал с продавщицей. Запротоколировать. Схему: кто как стоял, куда лицом, что кому было видно в зеркало... Обозначьте север-юг и входы-выходы. От генерала я, по всей вероятности, — на шахту: не терпится взглянуть на список тех, кто уволился за последнее время, особенно с четырнадцатого участка. — Уже в дверях Иван Иванович обернулся и сказал: — Олег Савельевич, не мне вас учить, но если сочтете нужным... — Он не договорил, что тот может счесть нужным.

Будь на месте Сани кто-то другой, принимал бы Орач такие меры предосторожности? Пожалуй, нет. А тут руководила служебная щепетильность. Он не мог допустить, чтобы кто-то когда-то где-то по поводу или без повода мог бросить в адрес сотрудника милиции Орача какой-нибудь упрек, обвинив его в необъективности «в пользу родственника». Нет, все по закону и только по закону!

Он понимал, что щепетильность служаки берет в нем верх над человеческими чувствами (защити сына своего, приди в трудную минуту ему на помощь). Понимал, но одолеть в себе эту привычку, выработанную двадцатью годами службы в милиции, не мог.

А что было бы с ним, майором Орачем, если бы Саня и в самом деле оказался причастным к событиям в мебельном?

Он осознал, что это опасение живет в нем с первого взгляда на портрет бородатого Сани. Его можно упрятать в дальнее хранилище памяти, можно убеждать себя и других в несостоятельности таких предположений, в их смехотворности, но все-таки такая мысль в нем прижилась и избавиться от нее он был не в силах. Наваждение! Но отныне на все события мира он мог смотреть только через призму этого, казалось бы, дикого факта: Саня и мебельный.