Иван Иванович ничего не понимал.

Она поднялась с кресла, величественная царица, карающая презрением придворных.

— Если я однажды перережу Альке глотку, то на следствии заявлю, что сделала это по вашему наущению.

Может быть, потому, что все было сказано уж как-то слишком хладнокровно, Иван Иванович на какое-то время поверил: «В подобных ситуациях...» Но если бы он сейчас начал уговаривать Екатерину Ильиничну, мол, не делайте глупости, то просто заострил бы внимание на ее боли, а этого делать не стоило. Уговоры могли породить чувство противления: «Назло!» А Генералова, похоже, всю жизнь всем делает назло. Только оборачивается это зло против нее.

— Проводите меня в гараж, — попросил Иван Иванович.

Гараж был просторный, с ямой для техосмотра. Широкое окно зарешечено.

— Будьте добры, багажник...

Крышка поднялась и мелко запружинила.

Никаких ведер, квадратненьких сумок или корзин из «тяжелого» брезента в багажнике не оказалось. Стоял холодильничек, работающий от аккумулятора, два раскладных брезентовых стульчика, ковер, потертый о жесткие степные травы, да складная корзина из металлической сетки. Пустая.

— Извините, Екатерина Ильинична, за беспокойство. — Иван Иванович мягко захлопнул крышку багажника.

— Я понимаю. — Генералова вновь изменилась, стала приветливой. Никакой эксцентричности, никакого желания обидеть собеседника. — Заглянете в машину? — Она распахнула дверцу.

Не машина, а комнатка на колесах со всеми удобствами: кассетный магнитофон, радиоприемник, на подоконничке заднего обзорного окна — небольшой телевизор, на окнах легкие салатовые занавесочки.

Все в машине было сделано со вкусом, с высокой профессиональной аккуратностью. Чувствовалось, что Екатерина Ильинична влюблена в свою машину.

— Какой же умелец помог вам так преобразить «жигуленок»?! — воскликнул Иван Иванович.

— Есть на шахте специалист, — улыбнулась Генералова. — Из забойщиков. С литературной фамилией: Кузьма Иванович Прутков.

На фронте в расчете Орача был заряжающий: Александр Сергеевич Пушкин. Почему бы не работать на шахте забойщиком Кузьме Пруткову?

Закрывая дверцу машины, Иван Иванович вспомнил характеристику, данную экспансивной Генераловой начальником ГАИ: «Со скоростью менее ста километров даже по городу ездить не умеет». И подумал: «Такую машину-игрушку не грех бы и поберечь... Впрочем... Какой же русский не любит быстрой езды?..»

Дикая скорость — возможно, одна из форм самовыражения Генераловой? Должно же быть у человека в жизни хоть что-то настоящее! Семейная жизнь не удалась, любовь — с искривленным позвоночником, работа — всего лишь обязанность... Остается хобби. У Екатерины Ильиничны — это езда на машине-красавице, на спидометре которой кроваво-красная полоска, дрожащая от возбуждения, бьется о цифру «130».

Расставаясь с Генераловой, Иван Иванович не мог избавиться от недоумения, вызванного ее словами: «Я ни разу не пожалела о том, что вышла замуж за Генералова». Как это увязать с ее исповедью?

Большой и несуразный дом Генераловых Иван Иванович покидал с некоторым облегчением. Его чувство можно было бы выразить словами: «Ну и слава богу!» Легче всего сказать самому себе: «Да черт с ним! По моей части (поиск машины, которая могла бы принимать участие в ограблении мебельного магазина) ничего не просматривается, а остальное меня не касается. Чужая семья — потемки... пока их не высветит какой-нибудь неожиданный факт».

Нужно было проинформировать Строкуна о результатах осмотра гаража и узнать, что за это время прояснилось по делу. Очевидно, Евгений Павлович в магазине «Акация». Иван Иванович вспомнил о белом телефонном аппарате, стоявшем в той комнате, где они беседовали с хозяйкой. Но вести служебный разговор в присутствии Генераловой ему не хотелось.

Иван Иванович взглянул на часы. Оказывается, он провел в этом доме всего тридцать четыре минуты. А казалось, миновала вечность. Чем было вызвано это ощущение тяжести? Наверно, общим впечатлением от встречи с женой Санькиного учителя. С каким чувством он пойдет на следующую встречу с нею, когда такая потребуется? А если случайно встретит на улице, нос к носу? Что родится в его душе? Нечто радостное, доброе, светлое или настороженность, сожаление?

Сейчас ему хотелось держаться от Генераловой подальше.

Они попрощались в просторной прихожей.

Домоправительница Генераловых Матрена Ивановна, со стороны наблюдавшая эту сцену, проворчала:

— Пойду запру ворота.

И потопала вслед за Орачом. На пороге калитки она извиняющимся голосом сказала:

— Иван Иванович, не берите на веру все, что тут вам наплела Катюша. Ее хоть месяц на одной воде держи, позволь только пустить людям пыль в глаза, сбить их с панталыку. О чем вы с нею говорили, не ведаю, но знаю одно: порядочнее Александра Васильевича не было на земле человека. И несчастнее — тоже. Катюша — моя спасительница. И люблю я ее за щедрость души. Только вот сотворила она себе утеху из его страдания. Уж я ей говорила: «Покарает тебя бог за это». А она смеется: «Все мы немного лошади». При чем тут лошади? — недоумевала домоправительница Генераловых.

Иван Иванович поблагодарил ее за сердечность.

— А что же за несчастье у Александра Васильевича? — поинтересовался он.

— Уж такая путаная наша жизнь, — философски ответила Матрена Васильевна, уклоняясь от ответа.

«Ну, и на том спасибо», — подумал Иван Иванович.

Матрена Ивановна тщательно заперла калитку. Он слышал, как у него за спиной щелкнул замок и прошуршала задвижка на воротах.

Иван Иванович подошел к машине, водитель распахнул дверцу:

— Вас разыскивает дежурный по управлению.

— Спасибо, Сережа.

Мигал огонек включенной рации. И вдруг Ивана Ивановича осенила неожиданная мысль: когда он пришел к Генераловым, ворота и калитка были не заперты. Почему? Ведь здесь все запирается, как сейфы в швейцарском банке... Видать, не успели. Тюльпанов только-только загнал «жигуленка» в гараж... А ведь Тюльпанов-то в доме у Генераловой!

Следовало, конечно, вернуться и проверить свое предположение. Но Орача разыскивал дежурный по управлению. Видимо, что-то срочное.

Иван Иванович взял из рук Сергея трубку рации.

— Двадцать седьмой слушает.

— Иван Иванович, — обрадовался дежурный по управлению. — Есть срочное задание полковника Строкуна. По «Акации» прописалась еще одна машина: «жигуль», ДОР 15—17. Я запросил ГАИ. Владелец машины — Богдан Андреевич Лазня. Бригадир проходчиков шахты «Три-Новая». Позвонил я на участок, там сказали: «В шахте, вторую смену. У них в забое завал». Позвонил в табельную, отвечают: «Лазня вторые сутки не берет жетон на спуск». Тогда я позвонил бригадиру домой. Жена его, Елизавета Фоминична, недовольная мужем, сказала, что ее Богдан вчера в гараже «надрался»» с Петькой и пьяный возил того кобеля к какой-то Анке. Петька без машины, — комментировала событие Елизавета Фоминична, — и Богдан у него — за таксиста, разъездным. Вернулся за полночь. Дрых до десяти, потом взял ключи от гаража и сказал: «Мотнусь по делу». С тех пор о Богдане Андреевиче ни слуху ни духу, словно сквозь землю провалился. Строкун велел сказать вам, что «жигуленок» бежевого цвета ДОР 15—17 во время ограбления «Акации» стоял напротив главного входа.

— А кто такой Петька? — поинтересовался Иван Иванович у дежурного.

— Петька — это начальник четырнадцатого участка Петр Прохорович Пряников, личность, хорошо знакомая милиции. Около года тому он попал в крупную аварию. Возвращался из Мариуполя, прихватил на автовокзале пассажиров. По дороге перевернулся. Женщина скончалась в больнице, ее дочь и муж отделались травмами. Пряников оправдывался тем, что его ослепила фарами встречная машина. Пострадавший отказался от гражданского иска, так что Пряников вышел из воды сухим. Правда, ГАИ лишило его на год прав. Через месяц срок наказания кончается. Разбитую «Волгу» Пряников продал, купил «Жигули», номерной знак ДОН 00—71.