Они приехали в управление. Крутояров с учителем биологии еще не вернулись из фотолаборатории.
Иван Иванович показал сыну на стул.
— Садись.
Извлек из ящика стола портрет бородатого, выполненный фотороботом, и положил перед собой обратной стороной.
— Есть предположение, что Лазня на своей машине увез двоих, принимавших участие в ограблении, — сказал Иван Иванович.
Саня, ухмыльнувшись, отрицательно покачал головой:
— Богдан — работяга. Для него нет большего удовольствия, чем обскакать всех на белом свете — пройти выработку быстрее и «репернее» — то есть строго по реперам. Ты бы видел его глаза, когда он рассказывает о шахте! Они светятся. С такими глазами и без светильника в глухом забое не пропадешь. У него никакой жадности к деньгам. «Богдан, займи!» — Если своих нет — возьмет для тебя у другого. Душа! Он весь наружу, весь открыт. — Саня подумал и добавил: — Для друга и врага... Для плохого и хорошего.
— Хочешь сказать — для подвига и преступления? — переспросил Иван Иванович.
— Можно и так. Его мир со всеми плюсами и минусами четко вписывается в понятие «шахта». Остальное — как приложение. Даже семья, если хочешь.
Вначале и у майора милиции Орача было такое же «романтическое» представление о Лазне. Особенно после его откровенного признания, как он организовывал себе в шахте «чистое» алиби. Но потом начали проступать такие детали — деньги, найденные в гараже, разговор Пряникова с женой Богдана Андреевича: «В тряпочку — и выброси», которые резко изменили его мнение о Лазне.
— А если бы кто-то попросил его о простой услуге: «Богдан, я кое-что должен взять в мебельном... Подскочи к шести. Но без опозданий». Богдан, не ведая ни о чем, подъехал. Вышли двое. Один его знакомый, второй — знакомый знакомого. «Поехали». А тут — крик: «Ограбили!» — предложил Иван Иванович свою версию. — Клиентов где-то высадил, долю получил и — в шахту, организовывать алиби...
Саня глянул отцу в глаза и подавленно признался:
— Пожалуй, это в его характере. Ребята рассказывали, еще на Ливинской шахте... Кум попросил у него пять тысяч — на машину не хватало. Своих таких денег у Богдана не было, на книжке всего полторы тысячи. Снял все до копейки и еще занял три с половиной тысячи у помощника начальника участка. Осчастливил кума. Пришло время платить долги — кум хвостом вертит. Разбил свою машину, по пьяному делу чуть всю семью не угробил. И говорит Богдану: «Какие деньги? Может, ты кому-то другому одалживал, а с похмелья запамятовал? Покажи мою расписку...» Богдану и в голову не могло прийти, что надо было требовать какой-то документ с близкого человека, у которого он крестил сына. «За пять тысяч продать совесть, Иуда Искариотский!» А помощник начальника участка придерживался иных житейских принципов: табачок — на всех, а жена — у каждого своя. И если хочешь потерять друга — займи ему в долг, причем побольше. Помощник начальника участка принес в суд Богданову расписку. А тот и не отрицает: «Брал. Для кума. Но кум не возвращает, клятый». У суда решение простое: «Брал — верни. А с кумом регулируй свои отношения сам. Хочешь — подавай на него в суд». Не подал. Набил спьяну морду сквалыге, и на том дело кончилось. И что же?.. Каким был, таким и остался. Уже на нашей шахте давал взаймы деньги, опять на машину и опять без расписки. Но тут все разрешилось в срок и полюбовно.
Сколько в человеке противоречивого... И как по-разному можно толковать одни и те же поступки. В одном случае они будут возносить, а в другом изобличать его...
— От магазина Лазня поспешил домой, бросил машину во дворе, переоделся в тряпье, спустился в шахту по вентиляционному и — бегом к людскому. По дороге отметился в трех точках, чтобы видели его в шахте. Позвонил на участок. Выехал. Отметился в табельной: «Девочки, я две смены отмантулил....» «Железное» алиби... Не подскажешь ли, в каком случае с такой изобретательностью человек готовит себе фальшивое алиби?
— Здесь двух мнений быть не может, — согласился с доводами Саня. — Но я лично не верю в то, что Богдан — грабитель.
— Предложи другую версию.
Саня долго думал, затем признался в своем бессилии:
— Сдуру!
— Самое надежное доказательство непричастности — стой на своем месте. Прибудет милиция — разберется. Но, допустим, драпанул сдуру, как ты говоришь. Однако так же «сдуру» он делает умнейшие вещи! Весь его путь от вентиляционного ствола до людского — образец стратегического мышления.
— Случается, мы совершаем такие поступки, которые потом ни объяснить, ни оправдать не можем. Страх перед наказанием порою заставляет легкий проступок маскировать преступлением: мелкую растрату — поджогом, поджог — убийством, а убийство — изменой Родине. И в конце концов запутавшийся в отчаянии решается на самоубийство.
Конечно, логика в рассуждениях Сани была. Но майору милиции Орачу нужна не логика, а истина.
— При досмотре в его машине под ковриком обнаружили шесть с половиной тысяч. Сто тридцать пятидесятирублевок, накрытые свежей «Вечоркой», — продолжал Иван Иванович выкладывать «доводы обвинения». Сам он не мог найти им объяснений, которые были бы в пользу Лазни. Может, какую-то свежую идею подкинет Саня, который лучше него знал бригадира сквозной комплексной...
— И ты решил, что это плата за проезд? — не скрывал Саня скепсиса.
— Вначале — да. Но при обыске в гараже наткнулись еще на один клад: восемь с половиной тысяч. Разными купюрами.
Саня растерялся.
— Но он-то, он как все это объясняет?
— «Не те», «не ваши» — и ни слова больше.
— «Не те», — размышлял Саня. — Тогда какие же?
— Вот и я не могу найти ответа на этот вопрос. Жена Богдана Андреевича категорически заявила: «Деньги начальника участка Пряникова».
— Ничего не понимаю! — признался Саня и нахмурился.
Иван Иванович не любил эти «хмурые» мгновения. Они искажали на лице выражение доброты, свойственной Сане, и напоминали о том, что в его жилах течет кровь Гришки Ходана.
— Еще одна деталь: узнав, что Богдана Лазню увела из бани милиция, Пряников позвонил его жене и предупредил: Богдана — «замели», если есть что-то в доме — в тряпочку и выброси. Перед вашими окнами клумба — скроется в траве, не заметят. И еще, мол, пусть Богдан все берет на себя: статья мягче и срок поменьше. А Пряников за это найдет адвоката и «подмажет» следователю с судьей...
Глаза Сани просветлели. Хмуринки на лбу растаяли.
— А вы, товарищ майор, знаете, что месяца четыре тому назад Богдан Андреевич подавал на Пряникова в суд?
Об этом Иван Иванович понятия не имел.
— Оскорбление действием... Только во время следствия Пряников из обвиняемого превратился в свидетеля, а второй бригадир четырнадцатого участка — Юрий Ракоед — в обвиняемого. Явился Ракоед в гараж к Лазне со своими дружками и «проучил» Богдана. Тот полтора месяца пролежал в больнице с сотрясением мозга. Досталось тогда и сыну Лазни, его спустил в подвал Пряников. Суд решил, что причиной драки стали неприязненные отношения между двумя бригадирами, дескать, в свое время они не поделили место под гараж.
Новость заслуживала внимания. С одной стороны, это объясняло причину ненависти бригадира Лазни к начальнику участка Пряникову, а с другой... еще больше затуманивало суть их нынешних отношений — ведь после суда Богдан Андреевич поил Петеньку у себя в гараже и возил его на свидание к Алевтине Тюльпановой.
— Ты мне об этом почему-то не рассказывал, — посетовал Иван Иванович.
— Так все это произошло в то время, когда я уже не работал на шахте. Встретил кого-то из ребят своей смены, позлословили... Лазню уважают, а Пряникова побаиваются, поэтому в детали не вдавались, так, в общем. Похихикали.
— Что-то связывает Лазню с Пряниковым, причем настолько, что друг без друга жить не могут, — размышлял Иван Иванович. — Не думаю, что добродушный добряк, как ты рисуешь Богдана Андреевича, мог затаить обиду десятилетней давности: место-де под гараж не поделили. Там все гаражи равноценные, и гараж Лазни не хуже других. Выходит, кому-то было выгодно все свалить на давнюю обиду, а истинную причину драки в гараже утаить. О ней умолчал и сам пострадавший, который пролежал в больнице с сотрясением мозга полтора месяца...