Стросс вмешался в его мысли:

— Еще одна деталь. Теперь действительно последняя.

Он кивнул британцу, который, вернувшись к своему чемоданчику, извлек оттуда иглу для нанесения татуировки. Подключив прибор, он окунул иглу в синеватые чернила:

— Вот чем я занимался до войны, — сообщил он Блюму.

Стросс протянул ему номер из шести цифр. Инструмент завибрировал.

— Сэр, позвольте вашу левую руку, — обратился британец к Блюму.

Варшава

Полковник Мартин Франке сидел за столом у себя в разведуправлении на улице Шуха в Варшаве. Его адъютант лейтенант Ферштедер поставил перед ним утренний kaffee. Не разбавленную жижу, которую поляки пытались приукрасить сахаром и сливками, а немецкий кофе. Крепкий. Черный. От Даллмайера из Мюнхена. Франке просматривал пачку полученных за ночь сообщений. Частично это были раскодированные шифровки, другие были перехвачены по открытым каналам радио. С ВВС. Те, которые вызывали у него интерес, Франке откладывал в лоток «А». Остальные поступали в лоток «Б» и архивировались. Настоящая работа разведчика заключалась не в том, чтобы распивать коктейли в барах Эшторила или делать ставки в казино. Тут требовалась тщательность. И перепроверка. А кроме того, важна интуиция. Хорошее чутье.

Это чутье стоило всех коктейлей в Лиссабоне.

И второе правило: все должно быть запротоколировано.

С тех пор как он побывал в Виттеле, прошло четыре месяца, и его желание восстановить свой прежний статус только укрепилось. Война шла не так, как хотелось бы. Любому дураку это было понятно. Красная Армия наступала, приближаясь к границе Польши. Бои шли на подступах к Львову. Поляки уже поднимали голову и начинали доставлять неприятности. И всем известно, что вторжение союзников неминуемо. Нормандия или Кале — это лишь вопрос места.

Гетто Варшавы было сожжено и уничтожено. Последних евреев, кроме тех, кому удалось укрыться в арийском секторе, или казнили, или увезли в места, откуда никто не возвращался. Его теперешняя задача состояла в том, чтобы отловить попрятавшихся и тех, кто жил по поддельным паспортам. А также вычислить пособников польских партизан, швырнуть их в подвалы тюрьмы Павяк, где гестаповские умельцы кромсали их на ломти, пока они не начинали говорить. Или, в редких случаях, не начинали. При том и другом исходе их свозили в Катланский лес, где расстреливали, прислонив к дереву.

Лес был настолько пропитан кровью, что говорят, там росла трава красного цвета.

Франке понимал, что это была работа для полицейских. Для Ordnungspolizei, полиции порядка. Не разведки.

Он получил всего лишь письмо от нового куратора из Берлина бригадефюрера СС Шелленберга с благодарностью за «полезный вклад» в дело о выявлении владельцев фальшивых паспортов в Виттеле.

Полезный вклад? Да он выдал им двести сорок евреев.

Пока идиоты проигрывали войну, ему не давали возможности действовать.

Попивая kaffee, Франке изучал скопившиеся за день телеграммы и донесения разведки. По большей части их текст был понятен только тем, кому они предназначались: «Туфли Лили доставлены. Можете забрать их в любое удобное время». «Оскар сообщает вам, что урок по виолончели назначен на следующую неделю, в то же время». «Яни с нетерпением ждет встречи с вами. Но в этот раз она просит принести красную, а не голубую шляпку». В каждом сообщении был тайный смысл. В задачу Франке входило отобрать те, что имели отношение к деятельности партизан, которые все больше досаждали на фронте и в Варшаве, и выследить их.

Взять, к примеру, вот это… Франке еще раз перечитал объявление, которое он отложил накануне.

Большинство людей не обратили бы на него никакого внимания. Оно было передано по ВВС перед программой «Вечер в филармонии». В нем упоминался охотник за трюфелями, направлявшийся в Польшу. Там говорилось: «В этом сезоне их особенно много в березовых рощах».

В березовых рощах?

— Что такое трюфели? — поинтересовался адъютант Ферштедер, раскладывая документы из лотков «А» и «Б».

— Это вроде грибов, только они намного дороже, — пояснил Франке. — Они растут в корнях деревьев. В Италии, — добавил он, — не в Польше. И это довольно любопытно. И собирают их осенью. Их ищут с помощью свиней.

— Свиней?

— Свиней и собак, — кивнул Франке. Вот оно: сообщение, на которое никто и не обратит внимания.

— А кто такой этот охотник за трюфелями? — спросил Ферштедер. — И зачем он едет в Польшу?

— Да еще весной, — добавил Франке.

— Вот именно.

— Хороший вопрос, — Франке допил кофе. — И еще: кто здесь свинья?

При мысли о трюфелях желудок Франке начал поднывать: в него давно не попадало ничего кроме картошки, капусты и сарделек. Полковник понимал, что игра велась на полутонах. И тут он ощутил, что нащупал реальную нить, словно эти мерзавцы были уже у него в руках.

— Оставить или положить в архив? — осведомился адъютант, решая, в какой лоток определить сообщение.

— Оставьте, пожалуй. По крайней мере, пока оставьте, — об этом охотнике за трюфелями они еще услышат, предположил он.

У него был нюх на такие вещи. А это донесение прямо вызывало зуд.

И Франке положил его в лоток «А».

«Де Хевилленд Москито» летел над территорией Польши на высоте четыре с половиной тысячи метров. Блюм, сидевший внутри истребителя, пытался справиться с волнением.

Он глянул на руку, все еще саднившую от татуировки. А22327. Номер Рудольфа Врбы. Хотя он и соответствует реально существующему номеру, вряд ли это что-то изменит. В случае разоблачения его допросят и тут же расстреляют как шпиона. И никакие номера в мире его не спасут.

И никакие бриллианты.

Самолет то поднимался, то снижался, вдалеке гремели зенитки. Союзники бомбили Дрезден, чтобы отвлечь артиллерию и авиацию немцев. Звучало все это довольно устрашающе, особенно учитывая, что ждало его впереди. Самолет бросало вниз-вверх — чтобы удержаться, он схватился за навесную перемычку.

Натан вспоминал свой недавний разговор с президентом Рузвельтом. О том, как много было поставлено на карту, как все в него верили. Гордость переполняла его. Он, польский еврей из краковского гетто, говорил через океан с самым могущественным человеком в мире. Если бы только его родители узнали об этом. Они бы никогда не поверили. И Лиза. Она бы закатила глаза и сказала: «Нос не задирай. Через минуту тебя могут пристрелить. Или приземлишься на грузовик с нацистами. И к чему тогда твой разговор с президентом?»

Блюм улыбнулся, напомнив себе, зачем он здесь, и вновь попытался взять себя в руки. Самолет попал в зону турбулентности, и его затрясло. На секунду Блюму показалось, что болты, скреплявшие фюзеляж, готовы отвалиться. Он глянул на часы. Еще несколько минут. А потом…

Потом прыжок. При мысли об этом у него засосало под ложечкой.

— Готовьсь! — крикнул из кабины второй пилот. — Снижаемся до двух тысяч метров.

Блюм поднял вверх большие пальцы, но внутри у него все тряслось. Если бы в этом богом забытом месте было хоть какое-нибудь освещение, все увидели бы, что он бледен как полотно.

— Ты прыгаешь с высоты триста шестьдесят метров, через шесть минут.

— Я готов, — ответил Блюм, хотя в его теле не было ни одной клеточки, которая бы не напряглась от одной мысли о предстоящем. Он повторил план «Б». Если партизан на месте не окажется, он должен будет отыскать Райско, в восьми километрах на востоке. Там есть безопасное убежище. Он припомнил пароль: «placek z wisniami». Вишневый пирог.

Карты при нем. Компас. Деньги. Кольт-1911 в кобуре на ремне. Он проверил и перепроверил парашют. Пять секунд, напомнил он себе. Это отсчет до того момента, когда надо дергать за шнур. Он постарался не думать о том, что произойдет, если он все загубит и упадет. Что тогда? Не подведите нас, лейтенант.