Лео.

Нам нужно еще время, — сказал себе Альфред, но произнес это вслух. Если кто-нибудь и услышал его, то наверняка решил, что профессор бредит.

Слишком рано.

Во-первых, нельзя поддаваться жару, — приказал он себе. Не отключайся.

Твой мозг.

Пока он пытался оставаться в сознании, в голове всплыла странная вещь: принцип цепных реакций, сформулированный его другом Полани. Химиком, ну кто бы мог подумать! Как там это было? «Один центр химической реакции создает тысячи молекул, которые случайно встречаются с реактантом и вместо одного формируют два или более центров, каждый из которых в свою очередь способен начать новую цепь реакций…»

Это выражается следующим образом: 1; 2; 4; 8; 16; 32; 64; 128; 256; 512…

Он лежал в бреду, но продолжал вычислять: 1 024; 2 048;4 096; 8 192; 16 384; 32 768; 65 536; 131 072…

Как долго ты можешь продолжать?

262 155; 524 288; 1 048 576; 2 097 152; 4 194 304; 8 388 608; 16 777 216.

Он улыбнулся про себя.

Не время тебе умирать, Альфред. Ты еще многому должен его научить.

Вы еще не обсудили принцип перемещения и твои соображения по поводу состава диффузионной мембраны.

Он был крайне изумлен, когда вселенная чисел и уравнений, сфер и математических доказательств, возникнув из темноты, кружась, нахлынула на него.

Только не сейчас. Прошу. Еще слишком рано, — повторял он себе. — Ты не можешь. Так много еще надо успеть.

Марта, ты должна это увидеть! — удивлялся он. Небо озарялось мириадами чисел и уравнений. — Я скоро буду там. Он прекратил сопротивляться. Тяжесть навалилась и сомкнула его веки.

Только не сейчас, твердил он. Но это так прекрасно!

20 мая

Ипподром «Ньюмаркет», Суффолк, Англия

Рокот пропеллеров и гудение двигателей бомбардировщиков, улетавших, чтобы сбросить груз над материком, были теперь на ипподроме постоянным фоном. Последние двое суток они днем и ночью бомбили побережье Франции и заводы в Германии.

— Ослабляют оборону, — прокомментировал Стросс. — Готовятся к главному.

Предстоящей высадке. Все знали, что она вот-вот должна была начаться.

— Когда? — спросил Блюм.

— Кто ж знает? Скоро, — пожал плечом капитан УСС.

Натан находился в Англии уже десять дней. Их со Строссом поселили в ста двенадцати километрах от Лондона, на территории исторического ипподрома, где некогда проходили две из пяти главных скачек Великобритании. Теперь его занимали Королевские ВВС, тут была база 75-й эскадрильи бомбардировщиков «веллингтон» и «стирлинг». К ним прикомандировали двоих представителей МИ-6, майоров Кендри и Ригса, а также полковника Радзиховского из Армии Крайовой, польского партизанского объединения, руководство которым осуществлялось из Лондона. Радзиховский отвечал за контакты с подпольщиками.

Сидевший на строгой диете Блюм уже похудел на пять килограмм. На его и без того узком лице теперь проступали скулы, челюсть заострилась, как у человека, скудно питающегося раз в день — только чтобы не умереть. Каждый вечер в выделенной ему подальше от основных жилых помещений комнате он осматривал себя в зеркало и видел, как темнеют круги под западающими глазами.

Его учили прыгать с учебной вышки. С ним занимался сержант-майор Королевских ВВС. Но настоящий прыжок был еще впереди.

С ним отрабатывали стрельбу из кольта «Либерейтор» сорок пятого калибра с расстояния в двадцать метров. Освежили его польский: в основном жаргонные и диалектные слова и выражения, подзабытые им за три года. Заучивали новую биографию: теперь его звали Мирек, он был плотником из города Гижицко, из озерного края Мазурия. У Блюма с юности были способности к плотницкому ремеслу, в лагере подобные навыки всегда будут востребованы, заверил его Стросс.

Еще они штудировали карты. Снова и снова. Бесконечно. Это были карты местности, прилегающей к лагерю. Точка высадки в поле недалеко от Вислы, в тридцати пяти километрах от Аушвица. Место, где его должны забрать на обратном пути, — в пятистах метрах на юго-восток. «Об этом можешь не беспокоиться, партизаны тебя туда доставят». Бесконечная зубрежка дорог на случай непредвиденной ситуации. Небольшой замок Райско неподалеку. Безопасное убежище, где можно было схорониться, если все пойдет не по плану.

— Скажешь «placek z wisniami», — проинструктировал его польский разведчик Радзиховский.

— Вишневый пирог?

— Не было времени… — извиняясь, улыбнулся поляк.

— Не важно, — пробурчал, вытряхивая пепел из трубки, британский майор Кендри, обладатель тонких усиков. — Об этом не беспокойся. Если дела на земле пойдут плохо, тебя скорей всего убьют.

Блюм, недолюбливавший Кендри, бесстрастно улыбнулся:

— Я поработаю над этим, сэр.

И снова карты. Карты самого лагеря, нарисованные Врбой и Вецлером. Натан заучивал их до рези в глазах. Каждое строение он помнил наизусть. Ведущие к лагерю пути. Главные ворота. Блоки — бараки, где жили заключенные. Лазарет. По периметру — забор из двойной колючей проволоки под током. Квадратное здание с плоской крышей, о котором он спрашивал Стросса и генерала Донована.

Крематорий.

Карты окружающей лагерь местности.

— Это особенно важно, — все время повторял Стросс. — Ты должен знать эту местность как свои пять пальцев.

Строящийся химический завод «ИГ Фарбен». Новые железнодорожные пути, почти доходящие до ворот соседнего Биркенау. Река и леса вокруг. Они повторяли все детали до тех пор, пока Натан не запомнил их так же, как закоулки родного Кракова.

Ему выдали дело Альфреда Мендля, его объекта. В нем было множество снимков: с научных конференций, из университета, где тот преподавал. У Мендля было приятное лицо, высокий лоб и округлый, мягкий подбородок, седеющие волосы зачесаны на пробор. На левом крыле носа — родинка.

— Он мог очень сильно измениться за это время, так что родинка будет особой приметой, Натан. Ориентируйся на нее. Запомни все.

И он запоминал. Ему сообщили, что Мендль родился в Варшаве. Учился в университетах Варшавы, Геттингена и Кайзера Вильгельма в Берлине. Его учителями были знаменитый Нильс Бор, Отто Ган и Лиза Мейтнер. Он специализировался на физике электромагнитных излучений. Узкая специализация: процесс газовой диффузии. Что бы это могло быть. Жена и дочь Мендля, Марта и Люси, которых этапировали в Аушвиц вместе с профессором, скорее всего, уже мертвы.

Но ему так и не объяснили причину, по которой они так жаждали заполучить профессора. Зачем они засылали туда Натана.

— Это на случай, если тебя поймают, — так объяснил ему Стросс, пожав плечами. Блюм, конечно, понимал истинный смысл его слов.

Поймают и будут пытать, хотел он сказать.

По вечерам, оставаясь один в своей комнатке, Блюм курил и продолжал изучать дело Мендля. Но почему именно он? По территории базы в поисках пищи бродили бездомные коты. Один из них прибился к Блюму. Трехцветный с большими серыми глазами. Он чем-то напоминал кота, который жил у них на улице Гродзка. То был кот Лизы. Им не разрешили взять его с собой в гетто. Как там его звали? Натан попытался вспомнить.

А, ну конечно же, Шуберт.

Блюм скармливал ему объедки и позволял слизывать крем от несъеденных пирожных с пальцев. Кот напоминал ему о той далекой жизни.

— Видишь этого человека? — Блюм показал фото Мендля коту, запрыгнувшему через окно в комнату. Трехцветный мяукал, выпрашивая молока и выгибал спину. — Они хотят, чтобы я нашел его в лагере среди тысяч людей. Может, среди ста тысяч. Безумие, правда? Подозреваю, что даже ты согласишься с этим. А если я не смогу разыскать его, со мной случится то же, что и с тобой, — приговаривал он, почесывая коту спинку. Натан достал кусочек пирога. — Застряну там навеки. Только мне никто не будет давать лакомиться кремом и пирогами, — он снова дал коту облизать свои пальцы.