— Черный, сэр.

— Я тоже. С юности себе не отказываю. Есть многое, что может создать проблемы старому ирландцу, но кофе, пока ты можешь его пить, не входит в этот список.

И хотя в Блюма стреляли, когда ему еще не было и двадцати, и он проходил через немецкие посты после комендантского часа, где его запросто могли пристрелить на месте, никогда он не испытывал такого волнения, как сейчас, когда к нему обращался человек, командовавший всей разведсетью Америки. Натан поедал глазами внушительную обстановку кабинета.

— Вы можете расслабиться, лейтенант. Мне доложили, что вы весьма успешно справляетесь со службой. Это капитан Стросс, — он кивнул в сторону худого смуглого офицера. — Он отвечает за ряд операций в моем ведомстве. Я слышал, что вы подали рапорт о переводе на курсы для молодых людей еврейского происхождения из Европы, которые организуются в Форт-Ричи.

— Так точно, сэр, — подтвердил Блюм. Он все еще испытывал неуверенность, обращаясь к старшим по званию на новом для него английском языке. — Я очень рад служить здесь, сэр. Но я думаю, что… Что принесу больше пользы…

— Нет нужды объясняться, — прервал его генерал. — Они там делают хорошее дело, и вы, я уверен, им очень бы пригодились.

— Благодарю вас, сэр.

Секретарь разлил кофе.

— Дело в том, что мы с капитаном Строссом тоже кое-что затеваем. Я беседовал с вашими командирами, и мне доложили, что вы стремитесь, как бы это сформулировать получше, сделать нечто большее. Это так?

— Да, сэр. Совершенно верно, — ответил Блюм, чувствуя, как сердце его учащенно забилось.

— Но ты уже делаешь очень важное дело, сынок. Мне докладывают, что ты один из наших самых талантливых переводчиков. Это уже большой вклад в общее дело, — одобрительно кивнул генерал. — Я читал некоторые твои рапорты.

— Вы очень добры, сэр, — Блюм испытал прилив гордости за свою работу. Его оценил сам Дикий Билл Донован!

— Так вот, капитан докладывал мне про твою семью. В Польше.

Блюм посмотрел на капитана, до сих пор не проронившего ни слова. Он предположил, что мотивы вызова к начальству находятся в его личном деле.

— Так точно. Их казнили в моем родном Кракове, — произнес он, стараясь подавить эмоции. — В гетто убили гестаповского офицера. В наказание за это они вывели на площадь всех жильцов дома, где жила моя семья, и расстреляли прямо на площади. Они назвали эту акцию «сорок за одного».

— Да, — угрюмо проговорил генерал. — Мне это известно. Прими мои соболезнования. Мой отец тоже умер, не дожив до старости, — добавил он. — Хотя и от естественных причин. Но это тяжелое бремя, особенно для юноши в твоем возрасте… — Он поднял чашку и отпил кофе.

— С ними была моя сестра, — сказал Блюм. — Она была кларнетисткой. Очень хорошей. Все говорили, что однажды ее примут в Национальный польский оркестр. Но все это было давно. В другой жизни. В любом случае спасибо, сэр.

Донован поставил чашку и посмотрел на Блюма. Натану казалось, что генерал видит его насквозь своими глубоко посаженными ирландскими глазами. Более того, генерал будто примеривался к нему. В помпезной обстановке кабинета — огромного письменного стола, длинного стола для заседаний, всех этих регалий и государственных флагов, Натан чувствовал себя карликом.

— Я вижу, ты доехал до Америки, — продолжил генерал.

— Да, сэр, — подтвердил Блюм. Он начинал понимать, что этот разговор отнюдь не касается его перевода в учебку. — Но мне помогли. Я добрался до Гдыни с помощью Армии Крайовой. Дальше на север…

— Ар-мия Край-ова, — Донован повторял польские слова как какой-нибудь исконный техасец, пытающийся говорить по-испански. Блюм видел такое в кино.

— Это переводится как Отечественная Армия. Польское подполье. Оттуда шведские дипломаты организовали мне транзит до Стокгольма. А в Чикаго у меня есть двоюродный брат, который устроил мой приезд сюда.

— Я знаком с деятельностью Армии Крайовой, лейтенант, — сообщил ему глава УСС.

— Разумеется, сэр, — согласился Блюм.

— Так почему же именно ты? — Донован откинулся назад. Его грудь украшали многочисленные орденские ленты. — Множество молодых людей вроде тебя стремились соскочить с поезда.

— Соскочить с поезда? — переспросил Блюм, глядя на генерала. — Простите, я не понимаю вас.

— Это такое выражение. Оно означает уехать из города. И быстро. Так говорят в одном вестерне.

— Мне тоже нравятся вестерны, но этот я не смотрел, — Блюм видел, что генерал ждет от него ответа. — Меня попросили доставить одну очень важную посылку. Исторический манускрипт. Талмуд из нашей синагоги. Это свод правил и толкований Торы, — на этот раз Донован лишь улыбнулся и посмотрел на капитана, демонстрируя, что он в курсе, что такое Талмуд. — Он был написан в двенадцатом веке очень известным раввином. Для протокола, сэр, — я не хотел.

— Чего ты не хотел? — уточнил глава УСС.

— Я не хотел уезжать, я хотел остаться и быть полезным там. Защищать семью.

— Получив такой шанс, было бы самоубийством им не воспользоваться. Ты теперь это понимаешь, не так ли?

— Да, я это знаю, — Блюм бросил взгляд на продолжавшего хранить молчание капитана Стросса. Интересно, он тоже еврей? — Но в любом случае это не повлияло бы на мой выбор. Речь шла о моей семье. Я уверен, вы меня понимаете.

— Конечно. Я отлично тебя понимаю. Тем не менее, судя по всему, у тебя крепкие нервы. В твоем личном деле написано, что ты успешно справлялся с работой связного, когда жил в Кракове. Это требует немалого мужества. У тебя крепкие нервы, сынок?

Под пристальным взглядом генерала Блюм просто пожал плечами. Про себя неудобно говорить подобные вещи.

— С тех пор как пришли нацисты, в моей жизни возникали ситуации, когда я делал то, что от меня требовалось, сэр.

— Да, я знаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Донован. — Каждому из нас приходится проявлять себя. Порой мы даже не подозреваем, на что мы способны.

Всем было известно, что Главный в одиночку сдерживал пулеметную точку немцев и, получив несколько ранений, спас свое подразделение.

Полистав личное дело Блюма, генерал отложил его в сторону.

— Тебе выпало пройти через испытания. Мы готовы предоставить тебе шанс, о котором ты просил, сынок. Если, конечно, ты согласишься…

— Какой шанс, сэр? — спросил Блюм, не сводя глаз с генерала. У него было ощущение, что он что-то недопонял.

— Сделать нечто большее. Ты же об этом просил, лейтенант? — Глава УСС отхлебнул кофе и поставил чашку на стол. — Как ты сам сказал, сделать то, что требуется.

Им принесли еще кофе, и капитан Стросс изложил суть задания, ради которого вызвали Блюма. Теперь Натан не сомневался, что он был евреем, скорее всего из Германии.

Начал капитан издалека.

— Вам известно, лейтенант, насколько опасно сегодня евреям оставаться в Польше. Просить человека, которому удалось избежать смертельной угрозы и уехать оттуда с риском для жизни, начав все с чистого листа в новой стране, просить его вернуться, принеся себя в жертву ради приютившей его страны, а может быть, даже ради всего человечества… — Стросс прочистил горло и посмотрел на Блюма. — Само собой разумеется, если вы сочтете, что то, о чем мы просим, выше ваших сил, никаких негативных последствий не будет.

И Донован, и Стросс не спускали с Блюма глаз. В кабинете повисла пауза.

— Вы хотите, чтобы я вернулся… обратно? — произнес Блюм, когда до него наконец дошел смысл сказанного.

— Не просто вернулись обратно. — Капитан взял папку, обошел вокруг стола и сел рядом с Блюмом. — Нам нужно, чтобы вы кое-кого нашли. В Польше. И привезли его сюда.

— Из Польши? — Блюм продолжал недоверчиво глазеть на капитана. — Вы представляете, насколько это трудно?

Капитан кивнул.

— Боюсь, наш план еще более сложный для исполнения, чем вы пока можете представить. — Он набрал в грудь воздуха и открыл папку. — Вам приходилось слышать о трудовых лагерях?