Внезапно я вздрогнул, когда в мою душу словно вцепились острые кошачьи когти, цепляющие за какие-то чувствительные глубинные струны. Фамильяру требовалась сила его хозяина! Много силы! И он просил её и требовал, одновременно пытаясь перетянуть в себе побольше физической, магической и духовной энергии по связи, что нас объединяла. Его усилиям можно бы было воспротивиться, но я не стал, вместо этого принявшись передавать Тени столько, сколько смогу, что практически мгновенно принесло свои плоды, ибо связывающие нас узы ненадолго существенно укрепились, и в сознание человека один за другим принялись проникать мыслеобразы, принадлежащие молодому коту.

Большой гибрид змеи и многоножки, имеющий несколько пар коротеньких бестолковых ножек и крупную черную чешую, злобно шипит, обнажая кривые острые клыки, с которых сочится яд и пытаясь задом заползти в дыру между двумя большими камнями, откуда пахнет сыростью подземелья и гнилью скапливающихся в одном месте отходов. Логово твари, изолированное убежище, в котором её будет уже не достать, ибо диаметр входного отверстия все-таки чуть-чуть меньше черепа отважного охотника, а значит протиснуться туда не удастся...Да и вообще драться в норе — плохая идея, ибо отпрыгнуть от удара некуда, лапкой с когтями толком не ударить, а если попытаться добычу клыками укусить, то она может в ответ цапнуть за глаза или чувствительный носик. А яд её пахнет скверно, очень скверно, может хватить одного укуса, дабы уснуть и никогда больше не проснуться, став добычей первого, кто мертвое мясо найдет.

Медленное и плавное движение всем корпусом вправо, заставляющее змеемногоножку подумать, что сейчас её будут атаковать с того направления и чуть развернуть свою голову в нужную сторону, а после сразу же отчаянный рывок влево, задействующий всю силу лап и еще взятую от большого хорошего человека ту странную штуку, от которой внутри может стать тепло...Или больно, если с теплом переусердствовать. Все вокруг словно замедляется и воздух становится плотным и колючим, едва-едва пропускающим через себя охотника, который тоже движется очень медленно, но все же быстрее, чем остальной мир. Взмах когтями, что бьют не куда попало, а в то место, где за твердой черной броней чуется шуршание и тепло чужого сердца. Острые кончики впиваются точно в промежутки между прочнейшими чешуйками, не пробивая их, а раздвигая в стороны и проникая вглубь, сквозь мягкие ткани, разрезающиеся бритвенной остроты природными лезвиями Изогнувшаяся тварь пытается вцепиться в лапку своими ядовитыми челюстями, но конечность уже отдернута обратно, и опасная добыча уже мертва, пусть даже вряд ли успела осознать это. Её кровь, скапливающаяся в пробитом сердце, уже шуршит неправильно, скоро оно разорвет его и тогда начнется агония и можно будет спокойно запустить зубы в восхитительно подергивающуюся плоть...

— Нашел вопрос жизни и смерти, паразит пушистый, — устало вздохнул я, переставая подпитывать питомца силой и тем сразу же изрядно ослабляя поток идущих от него мыслеобразов, частично забивающих собою реальный мир. Было довольно непривычно рассматривать мир сразу с двух точек зрения. Не неудобно, а именно непривычно. Тем более, что Тень ощущал гораздо больше запахов, чем мог когда-либо надеяться унюхать человек, да и цвета воспринимал в немного ином диапазоне, включающем инфракрасный спектр и, кажется, естественные магические потоки...Или это у него тепловизор вследствие какого-то из имеющихся навыков прорезался? — Лучше бы сусликов ловил, пока они нам всю артиллерию не изгрызли! Да и на каких-то хомяков, свивших себе гнездо среди запасов крупы, повара недавно жаловались...

Пришедшие в ответ мыслеобраз содержал презрительное фырканье. Мол, неспортивно такому великому коту марать лапы об эти трусливые комки сала, не способные стать достойной добычей и совсем не вкусные к тому ж...В ответ же нахальной пушистой персоне, буквально распираемой чувством собственной важности, последовало обещание вместо лакомых кусочков кракена выдать на ужин кусок сухой галеты. Маленький кусок. Тень был потрясен этим презренным актом грязного шантажа. А еще оскорблен, возмущен и глубоко разочарован! Но трупы всех жалких грызунов, которые только посмели приблизиться к орудиям или повозкам с припасами, к вечеру будут сложены у входа в мою палатку.

Десяток громадных слизней прекратил лениво ползать по болоту, в которое белесо-розовые туши, размером не сильно уступающие корове, не проваливались разве только из-за какой-то присущей тварям природной магии и вполне целеустремленно поползли к нам. Видимо с их точки зрения люди на фоне лягушек, рыбешек и прочих изредка отправляемых в пасть кусочков мяса смотрелись достаточно привлекательной добычей, чтобы рискнуть, несмотря на наше количество...Или просто безмозглые твари не понимали концепции численного превосходства противника. Внешне они напоминали полупрозрачных улиток, которые забыли отрастить себе панцирь: широкая подошва, вытянутая форма с более-менее четко выраженной головой, а также несколько усиков с глазами на конце...И рот, полный бесчисленного количества зубов, пусть мелких, но все равно дьявольски острых. Из этого рта они по чересчур прыткой живности, не желающей быть съеденной, как раз и стреляли не то своим пищеварительным ферментом, не то какой-то разновидностью очень-очень кислотного яда. Только вот в искусстве боя на больших дистанциях люди продвинулись куда дальше этих тварей.

— Девятнадцатый, двадцать второй и тридцатый десяток! Наполнить стрелы ядом! — Громкий и четкий голос Изабеллы разнесся далеко над болотами, и повинуясь её команде идущие вместе с нами во главе колонны девушки и женщины откупорили висящие на их поясе большие фляги, куда затем окунули наконечники стрел, при виде которых большинство оружейников бы лишь покрутили пальцем у виска. Полый ствол из тростника был перфорирован при помощи острых иголок там и сям, а также заполнен сухой травой, которая сейчас подобно губке впитывала в себя содержимое фляг. Роль наконечника вообще исполняла лишь кое-как наточенная деревяшка. — Натянуть арбалеты! Приготовиться к залпу!

Время на то, чтобы отдавать команды и следить за их выполнением, у испанки было. Слизни ползли к нам радостно и очень резво...По меркам улиток. Ну, то есть двигались лишь чуть быстрее идущего спокойным шагом человека. А плеваться они бы начали метров с тридцати, самые крупные экземпляры возможно и на сорок смогли бы послать россыпью крупные капли едкой дряни, после контакта с которой человеческая плоть за считанные секунды начнет отваливаться от костей, словно её два часа в котле варили. Но девочки, пару недель потратившие на тренировки с выданными им кривобокими самодельными арбалетами, должны были справиться куда быстрее. Да, по меркам настоящих солдат такое оружие должно было считаться полным убожеством, ибо при скверном качестве, паршивой меткости и отвратительной дальнобойности обладало довольно слабой эффективностью и не могло пробить доспех тяжелого пехотинца. Но зато с тем, чтобы их сделать справлялись и те, кто лишь недавно взял в руки молоток и рубанок. А натянуть тетиву подобного оружия и послать в цель его стрелу была в принципе способна хоть немощная старушка хоть ребенок...

— Эх, какой же только урод придумал делать яд против слизней на спирту... — Тяжело вздохнул Патрик, вооруженный сразу двумя большими щитами. На случай, если слизни вынырнут прямо из болота. Погружаться в недра топи они не любили, но умели. И хотя мозгов на устройство правильной засады им не хватало, но то, что всплытие вблизи людей являлось всего лишь случайностью не умаляло опасности, которую могли представлять собой их едкие плевки.

— Вообще-то это и есть спирт, но не спеши радостно облизываться, он не питьевой, а технический, — поправил я ирландца, наблюдая за тем, как девочки Изабеллы делают первый залп. Медленно движущиеся цели размером с корову не сильно отличались от мишеней, на которых эти дамы тренировались, и три десятка хрупких одноразовых стрел вонзились в студенистую плоть тварей, относительно легко проникая через из их внешние покровы, а после этого ломаясь на части...Части, вокруг которых плоть монстров, способных без следа сомкнуть на теле след от рубленной раны и попросту не заметить шмякнувшуюся об их тушу булаву, начала стремительно таять, разлагаясь на воду и какой-то грязный пар. — Люди с него слепнут и дохнут, а такие вот твари почему-то тают, как снеговик в жару.