Шаман и его слуги явились, чтобы изловить на землях Племён диковинных птиц и животных, отыскать редкие цветы и травы. Думал шаман большую награду у себя в посёлке получить. Да ни с чем вернётся.

Великий Олень кивнул, отступил на шаг и исчез, скрывшись в Невидимой чаще.

Адаши покосился на ритуальные рисунки, проступившие на руках Лиса, и только тут сообразил, что нужно снять верёвку, в кровь стянувшую запястья Лоони. Нож остался на поляне, так что пришлось разматывать тугие узлы испачканными пальцами. Расколотые ногти и разбитые подушечки пальцев заросли – спасибо Великому Оленю! – и только подсохшие кровавые пятна напоминали о том, что случилось совсем недавно.

Лоони молча смотрел, как Лебедь распутывает верёвку, а когда тот закончил, усмехнулся и спросил:

– Тебя звать-то как, братец?

Адаши удивлённо глянул на Лиса. Тот дёрнул за свисающий конец веревку, которую Адаши всё ещё держал в руках. И верно! Смешалась кровь, пролитая в общей битве, – пусть не в бою, но ведь смешалась! А значит, как предки заповедовали, быть им теперь побратимами.

– Адаши.

И протянул руку новому другу.

Я сижу на открытой веранде и жду, когда заварится чай. Солнечные блики на стеклянной посуде слепят глаза, отражаются на дощатых стенах. Белые хлопковые шторы, закрепленные у оснований деревянных балок, колышутся от тёплого ветра. Движения лёгкой ткани похожи на чувственный танец. Где-то поёт птица, её трель звучит переливами, будто родничок прокладывает путь по порожкам, изгибам лесной земли.

Я налил чай в кружку, отхлебнул и посмотрел в сад. От ворот к дому шла жена Ольга, она оживлённо разговаривала с журналистом – Марком Покровским, за ними следовала съёмочная команда. Я задумался: «Марку лет двадцать пять-двадцать шесть, а он уже миллионер. Журналист, блогер, звезда Ютуба. Делает интервью с известными персонами, кормит народ разговорами. Деньги из воздуха, деньги через общение. Впрочем, я тоже зарабатываю голосом, но первый миллион на моем счету появился в тридцать три. Двенадцать лет прошло».

– Добрый день, – Марк подошёл и протянул руку. – Очень рад с вами познакомиться.

Я сидя протянул руку в ответ. Ему пришлось слегка наклониться, чтобы ответить рукопожатием.

– Присаживайтесь, – указал на свободный стул. – Жена заварила отличный чай.

– Мои операторы – Виктор и Саша, – представил он команду. – Хороший естественный свет, давайте снимать здесь. Кстати, можно на «ты»? Мы же не для Госкино снимаем.

– Не буду вам мешать, – сказала Ольга, улыбнулась то ли мне, то ли всем нам и зашла в дом.

Пока расставляли оборудование, пока Марк давал последние указания, с какого ракурса снимать, я оценивал про себя степень откровенности, которую могу себе позволить. Нужно ли им рассказывать всё?

– Мы готовы. Начнём?

Я взмахнул рукой – давайте. Марк посмотрел в глазок видеокамеры.

– Привет! – он отсалютовал левой рукой. – Сегодня я в гостях у Ростислава Козырева. Его голосом говорят персонажи «Вселенной»: Харпер, доктор Роу, президент Доусон, Рокетмен из «Прыжка в бездну» и десятки других героев.

Марк общается с камерой так, будто в глазке линзы видит каждого подписчика из своей многомиллионной аудитории.

– Его голос знают все, но немногие знают, как выглядит самый популярный актёр дубляжа. Ростислав, – журналист обратился ко мне, – твое владение голосом феноменально. Невероятные звукоподражания, переходы от высоких к низким регистрам, голосовые импровизации, речитативы, распевки. А имитация звуков техники или пения птиц? Это же нереально! В детстве я обожал доктора Роу. В озвучке ты сумел передать фриковость персонажа. Гнусавость вместе с чудовищным акцентом – ядерная смесь. Она залетает в голову и крутится, крутится в мозгу, – Марк постучал пальцем у виска, – думаешь только о том, чтобы этот голос сейчас не обратился к тебе лично. Ух! Чувак, с твоим голосом что-то не то, в хорошем смысле. Это врождённое или учился?

Я задумался и вспомнил эпизод из детства: мне три года, я с мамой в лесу собираю землянику. Вижу красную ягодку в зелёной листве, но не могу её сорвать, потому что буквально оглушён многозвучием: поют птицы на все лады, свисты и трели, шумит лес, возле уха жужжит комар, чуть дальше гулко летит шмель, под ногами хрустят веточки. Мама спрашивает: «Сынок, хочешь пить?». Я поднимаю голову и смотрю наверх: там сквозь раскачивающиеся кроны деревьев видна синева неба, а музыка птиц будто уносится ввысь.

– Думаю, врождённое, – ответил я Марку. – Слушай, я родился в две тысячи двадцатом году, в разгар эпидемии коронавируса. Отец умер от пневмонии. Мама была беременна мной. Не знаю, возможно, на меня повлиял вирус. Она рассказывала, что в три года я ещё не разговаривал, но хорошо имитировал звуки.

– Интересно, – ответил Марк. – Я читал, что говорили критики, мол, такая манера озвучки будет прикольна год, от силы два. Потом люди устанут. Но прошло – сколько? Двенадцать лет? А ты до сих пор самый востребованный актёр дубляжа. Более того, многие тебе подражают, но им не хватает естественности. У тебя очень пластичный голос. Как живется с таким?

– Нормально, – я пожал плечами. – Когда я начинал заниматься дубляжом, то делал это не ради денег, мне просто хотелось почувствовать себя обычным. Я не ожидал, что моя подача понравится людям.

– Ты сказал, что хотел почувствовать себя обычным, намекаешь на ограниченные возможности? Можешь рассказать, как это произошло?

Я улыбнулся. А ты жук, Марк. Погнался за жареной историей, решил на камеру отодрать коросты с моей уставшей души? Ну нет. Тот день навсегда останется во мне, и я не хочу делить с тобой воспоминания. Я помню его по минутам. Помню, что не заправил кровать, когда уходил из дома, и что ел на завтрак, какая была погода и планы на вечер, помню, что в морозильной камере лежало ведёрко фисташкового мороженого, а в торренте появился новый сезон «На острие ножа». В семнадцать лет я был руфером – безбашенным чуваком, который залезает на самую высокую крышу в городе, принимает нелепую стойку, и фотография, сделанная в этот момент, – доказательство отваги и слабоумия. На скольких крышах я побывал? Пф-ф…

В тот день это был чердак пятиэтажки. Мелочёвка. Мне захотелось фотографию, где я делаю стойку на руках на парапете. Я так и не понял, как это произошло. Может, не удержал равновесие, может, подул ветер в спину, может, в руку вонзилась заноза. Помню, как падал, удар и боль, я почувствовал, как что-то внутри порвалось, и всё, пришла темнота. Неделя в реанимации, перелом позвоночника, повреждение спинного мозга: «Ваш сын жить будет, но ходить больше не сможет. Держитесь!». Приезд домой, реабилитация. Все стадии неизбежного: отчаянье, гнев, депрессия, гнев, пустота, гнев, принятие, и, наконец, с рёвом, с воем от безвыходности пришло смирение. Я никогда не буду ходить. Мне исполнилось восемнадцать. Господи, какая глупость!

Что я мог ответить Марку? Пора позвать на помощь доктора Роу:

– Мдэ. Э-э… видите ли, молодой человек, это был неудачный полёт. Человек, как оказалось, не способен летать. Наше тело не предусмотрено для полёта. Кости слишком тяжелы – раз, отсутствуют крылья – два, строение тела – три. Э-э… Задумка обречена на провал. Медицина бессильна.

Марк улыбнулся. Он одобряюще кивнул и сказал:

– Я оценил иронию. Так, и что было дальше? Тебя выписали из больницы, ты знал, что никогда не встанешь с инвалидного кресла. Решил попробовать себя в озвучке?

Боже, чувак, что ты несёшь? Когда я слушал тебя по Ютубу, казалось, твои вопросы смелые, оригинальные, без тени политкорректности, но сейчас ты работаешь так топорно, что я чувствую испанский стыд. Почему мне стыдно за твою глупость? Ты можешь представить подростка, который беспомощен, который не может самостоятельно принять душ? Квартира которого не заточена для инвалидного кресла: слишком много мебели, слишком мало пространства. Мать за год постарела по твоей вине, и каждый, каждый грёбаный день в её взгляде был вопрос, который я задавал себе ежеминутно: «Зачем?». Думаешь, находясь по уши в яме, мне хотелось импровизировать? Нет, это придет много позже. А тогда хотелось банального – чтобы меня воспринимали обычным человеком. Друзья, конечно, пропали. Кто-то исчез раньше, кто-то позже, но в итоге я остался один. Убегал от реальности в онлайн-игры, потом начал вести стримы. Мне исполнилось двадцать пять. Я неплохо зарабатывал на стримах, обеспечивал себя, заказывал продукты, поддерживал мать. Оплачивал плановые реабилитации: нельзя допускать атрофии мышц, могут отказать внутренние органы, а это прямой путь на кладбище. Несмотря на то, что я ненавидел жизнь, я не готов был с ней расставаться. Потом понял, что нужно что-то менять. Мы разменяли нашу трёшку на две однушки. Жили в одном доме в соседних подъездах. Я, понятно дело, на первом этаже, мама – на седьмом. Я получил, что хотел. И вот когда стал самостоятельным, пришло одиночество.