Для неполивной керамики характерна большая стандартизация, четкость форм и простота орнаментации, сводящейся главным образом к линейно-волнистому орнаменту. Это наряду с хорошим обжигом и высоким качеством глины говорит о крупном ремесленном производстве ее. Формы имеют аналогии главным образом в памятниках Северного Кавказа XII–XIII вв. Есть заимствования из керамики Волжской Болгарии, Хорезма и Монголии (рис. 101).

Поливная керамика из красной глины, орнаментированная резьбой под поливой по ангобу, техникой резерва или росписью ангобом и полихромной росписью под поливой имеет черты заимствования в керамике Закавказья и византийско-херсонесского круга. Поливная керамика из кашинного теста очень близка хорезмской керамике такого же типа, что было отмечено еще А.Ю. Якубовским. Кашинная керамика с надглазурной росписью несет на себе влияние иранской керамики, выполненной в технике «минаи», и посуды с люстровой росписью. В золотоордынском гончарном ремесле в XIV в. складывается самостоятельный вариант росписи ультрамариновой краской по белому фону, ставшей потом характерным для так называемой тимуридской керамики. Среднеазиатское происхождение имеет штампованная сероглиняная посуда, иногда украшенная поливой (рис. 100; 102, 1–9, 12) [Булатов Н.М., 1968, 1971, 1974; Михальченко С.Е., 1973].

Для архитектурного декора золотоордынских зданий характерны майоликовые кашинные изразцы с надглазурными и подглазурными орнаментами, имеющими сходство со среднеазиатскими изразцами, резные мозаики с характерным включением красного цвета, имеющие аналогии в закавказской и среднеазиатской архитектуре, плитки резной терракоты, обычно покрытые поливой с растительным и эпиграфическим орнаментом (рис. 102, 10, 11, 13–19). Применялся резной камень, резной ганч. В целом архитектурный декор носит ярко выраженный среднеазиатский характер с чертами влияния архитектуры Закавказья и Ирана [Воскресенский А.С., 1967; Федоров-Давыдов Г.А., 1976б; Носкова Л.М., 1971, 1972а, б].

Металлические изделия имеют аналогии как в Волжской Болгарии (замочки в виде зверей) (рис. 98, 8), так и на Руси (железные замки). Широко было распространено производство чугунных котлов и чугунных втулок для колесниц. Оружие представлено стрелами так называемых монгольских типов, в том числе типичными для XIII–XIV в. широкоперными стрелами. Известны сабли с характерными перекрестиями, концы которых загнуты в сторону клинка, в частности сабля с именем Узбека, бронзовые шестоперы, кольца для натягивания лука. Искусство торевтики представлено серией золотых и серебряных сосудов с орнаментацией, восходящей к китайским орнаментам и мотивам. Но известно также множество сосудов и изделий со среднеазиатскими и передневосточными мотивами. Пышно развивается искусство скани и зерни, создавшее своеобразный золотоордынский стиль сложных вычурных форм ювелирных изделий [Крамаровский М.Г., 1973; 1975; Спицын А.А., 19096; Федоров-Давыдов Г.А., 1976б, с. 162–188].

В золотоордынских городах была распространена иранская литература и язык, ярким примером чему являются не только переводы поэм на кипчакский язык, но и персидские стихи на изразцах и блюде из Нового Сарая. Найденные в золотоордынских городах эпиграфические памятники отличаются большим языковым разнообразием — иранские и арабские надписи на вещах, половецкие надписи, уйгурское письмо и монгольские тексты, тамги на сосудах, восходящие к хазарским знакам (рис. 98, 3).

Находки астрономических инструментов (квадранта и астролябий арабского типа) говорят о развитии наук. Огромное число монетных находок свидетельствует о развитии мелкого городского торга. Привозные вещи, такие, как китайский фарфор и шелк, византийские иконки, итальянские и сербские вещи, сирийско-египетское стекло, украшенное эмалями, индийские золотые монеты, серебряная монета XIII в. из Бейрута, арабские ткани, свидетельствуют о том, что золотоордынские города на нижней Волге были центрами оживленной международной торговли, связывавшей Восток и Запад [Федоров-Давыдов Г.А., 1960, 1963, 1976б; Янина С.А., 1954, 1958, 1960, 1962; Савельев П.С., 1857–1858; Френ X.М., 1832].

Итак, собственно золотоордынская культура относится полностью к XIV в. — времени расцвета этого государства. Удары русских войск на Куликовом поле по армии Мамая в 1380 г. и разгром основных центров Золотой Орды в 1395 г. Тимуром положили конец могуществу Золотой Орды. В XV в., несмотря на некоторые попытки объединения, предпринятые Едигеем, Золотая Орда, раздираемая междоусобной борьбой и смутами, ослабла экономически. С трудом удерживала она власть над покоренными народами, которые, как, например, Русь, в течение этого столетия сумели окончательно сбросить ее иго. К концу XV в. Золотая Орда распалась на ряд государств: Астраханское, Казанское, Крымское и Сибирское ханства, Узбекское кочевое ханство, Большая Орда [Егоров В.Л., 1972; Федоров-Давыдов Г.А., 1973; Греков И.Б., 1975; Сафаргалиев М.Г., 1960].

Монгольское завоевание было реакционным историческим явлением. Оно отбросило назад в историческом развитии покоренные монголами народы, задержало их экономический и социальный прогресс, привело к уничтожению массы материальных ценностей и производительных сил. И, хотя в кочевнической степной части Золотой Орды завоевание и перераспределение пастбищ и кочевых угодий способствовало развитию феодальных отношений, в целом государство Золотая Орда не имело исторических перспектив, было паразитическим наростом, задержавшим ход исторического развития Восточной Европы.

Но, тем не менее, его историческое и археологическое изучение весьма важно. Оно оставило значительный след в истории народов Восточной Европы, Казахстана и Сибири, и без учета этих явлений не может быть понята их дальнейшая историческая судьба.

История народов, заселявших в эпоху средневековья евразийские степи, еще не написана. Объяснить это обстоятельство можно необъятностью источниковедческой базы и множеством встающих перед исследователями проблем. В настоящее время мы можем назвать только двух советских ученых, которые сделали попытку охватить в своих монографиях многовековую историю огромных массивов племен и народов, кочевавших на тысячекилометровых степных просторах Сибири и Европы. Это С.В. Киселев, написавший «Древнюю историю Южной Сибири» [М., 1949] и М.И. Артамонов, создавший поистине энциклопедический труд «История хазар» [Л., 1962]. Стремлением обобщить как можно более обширный хронологически и территориально материал ограничивается сходство этих двух работ. Книга С.В. Киселева исходит из обработанного и осмысленного им археологического материала, поскольку она посвящена в значительной степени бесписьменному периоду истории (начинается с неолита). Книга М.И. Артамонова полностью базируется на анализе письменных источников, археологические данные превращены в ней в иллюстративное сопровождение текста. Таким образом, даже эти работы, несомненно являющиеся первыми опытами широкого охвата материала, не смогли вместить в себя полный анализ всех имеющихся в распоряжении исследователей источников, не отразили все их многообразие и не использовали всей информации, которую эти источники могли бы дать.

Работы других исследователей обыкновенно посвящены отдельным более или менее крупным проблемам: истории каганатов и иных кочевнических государственных образований, всесторонней характеристике степных археологических культур, экономике и культуре того или иного кочевого объединения. В лучших из них поднятые проблемы рассматриваются очень глубоко, с максимальным использованием разносторонних данных: письменных, археологических, этнографических, антропологических, лингвистических и пр. В какой-то степени вопросы, поставленные или решенные в них, касаются всего степного населения, поскольку процессы, протекавшие в одном кочевом обществе, были в целом характерны и для другого. Тем не менее, общего представления о кочевых и полукочевых народах степей за тысячелетний период раннего и развитого средневековья они, естественно, не дают.