Переход земледельцев к постоянному использованию полей представляется важным прогрессивным событием. Вместе с тем он трудноуловим по археологическим данным. Очевидно, что у земледельцев издавна существовала тенденция более интенсивно использовать участки, расположенные вблизи от поселений, в то время как удаленные от жилья участки легко забрасывались, когда урожайность на них падала. Далее в I тысячелетии н. э. подсека едва ли была единственной и даже господствующей формой земледелия в лесной зоне Восточной Европы. Действительно, здесь уже с раннего железного века известны находки цельнодеревянных пахотных орудий (для классической подсеки нехарактерных) (Шрамко Б.А., 1946; Поболь Л.Ф., 1967). В конце I тысячелетия н. э. металлические наконечники пахотных орудий распространяются в отдаленные области лесной зоны (Старая Ладога, Мордовия, памятники именьковской культуры) (Орлов С.Н., 1954, с. 345, рис. 1; Степанов П.Д., 1950, с. 165; Старостин Т.Н., 1967). Вместе с тем несложная (хотя и очень трудоемкая) техника подсечного земледелия была, конечно, общеизвестна и позволяла быстро осваивать под пашню лесные пространства, способствуя таким образом подвижности и миграциям населения.
Распространение в древнерусских памятниках наконечников пахотных орудий и озимой ржи породили у ряда исследователей представление о том, что в IX–X вв. в Восточной Европе происходит переход от подсечного земледелия к постоянному использованию полей и трехполью (Кирьянов А.В., 1959, с. 325–335). Однако наиболее важные в этом отношении данные — состав находок зерна и сопутствующих им семян сорняков — не дают основания для однозначных выводов. Так, по мнению А.П. Расиньша, на территории Прибалтики и соседних русских земель «примерно в XI в., в связи с ростом значения ржи произошел переход к более долгосрочному использованию полей», что «свидетельствует об интенсификации луговой переложной системы земледелия» (Расиньш А.П., 1959). Находка на городище Свила I свидетельствует о том, что начало этого процесса относится еще к IX в.
Таким образом, характер земледелия домонгольской Руси ясен не во всех деталях. Однако, несмотря на имеющиеся расхождения, разные исследователи приходят к представлению о значительном прогрессе земледелия, обозначившемся на заре истории древней Руси.
Древнерусские письменные источники предоставляют нам довольно скудные сведения о пахотных орудиях. Они сводятся к тому, что с древнейших времен на Руси были известны два термина, обозначающие пахотное орудие: «рало» и «плуг», позднее, с XIII в. появляется термин «соха». Никаких описаний или подробностей, раскрывающих эти термины, в ранних источниках нет.
При дальнейшем изложении автор использует эти названия пахотных орудий в соответствии с современным словоупотреблением.
Автор присоединяется к исследователям, считающим главным отличием плуга (табл. 82, 6) от рала (табл. 82, 1, 2) наличие одностороннего отвала. Таким образом, все орудия для симметричной вспашки (включая орудия с череслом, с колесами, с симметричным двойным отвалом) относятся к числу рал.
Наряду с разделением всех пахотных орудий на рала и плуги автор пользуется также термином «соха» для обособленной группы специализированных орудий лесной зоны Восточной Европы. Этот термин правомерно применять для двузубых орудий, отличающихся, как правило, также высоким расположением центра тяжести, или для орудий, известных под названием «соха» в народе (табл. 82, 4, 5).
Наиболее полное представление о древних пахотных орудиях дают находки целых орудий, а также их древние изображения, деревянные основы древнерусских пахотных орудий к настоящему времени неизвестны. Древнейшее русское изображение пахотного орудия находится на миниатюре Радзивилловской летописи конца XV в. (табл. 83, 21). Эта миниатюра отнесена А.В. Арциховским к числу восходящих к оригиналу домонгольского времени (Арциховский А.В., 1944, с. 25).
Это изображение страдает рядом неточностей, но вместе с тем сообщает ряд интересных деталей. Прекрасная серия изображений сохи на миниатюрах Лицевого Летописного свода XVI в. (к которой примыкает и большая часть других изображений сохи XVI–XVII вв. — табл. 84, 19) интересна не только тем, что передает довольно точно конструкцию этих орудий, но и тем, что показывает преобладание в XVI в. архаичных бесполичных сох с «коловыми» сошниками. Интересны редкие изображения однозубых и трехзубых орудий. Среди последних наиболее интересное — из рукописи Жития Сергия Радонежского — во многих деталях фантастично, но характерно, в частности, своеобразной архаичной системой упряжи (Горский А.Ф., 1965).
Основным источником по истории древнерусских пахотных орудий являются их части, найденные при археологических раскопках. Их типология детально разработана целым рядом исследователей (Левашова В.П., 1956; Кирьянов А.В., 1959; Довженок В.И., 1961а; Чернецов А.В., 1972а; Краснов Ю.А., 1978; 1979, 1982). Этот материал включает около 120 наконечников пахотных орудий домонгольского времени и около 50 чересел. К ним примыкают свыше 30 наконечников XIV–XVI вв. и около 100 металлических частей пахотных орудий с сопредельных территории Восточной Европы. Находки происходят приблизительно из 100 пунктов.
Все древнерусские наконечники пахотных орудий (кроме двух из Райковецкого городища и третьего из Щучинского городища — табл. 83, 19, 20) (Краснов Ю.А., 1976) относятся к наиболее распространенному типу втульчатых (табл. 83, 84). Среди них могут быть выделены такие, у которых ширина лопасти не превышает ширины втулки — узколопастные, и такие, у которых лопасть шире втулки — широколопастные. Древнерусские узколопастные наконечники (табл. 84) весьма разнообразны. Длина большей части таких наконечников варьирует в пределах 100–200 мм, ширина 64-105 мм.
Среди наконечников, найденных в лесной зоне, в домонгольское время преобладали экземпляры, характеризуемые длинной (180–200 мм) и узкой рабочей частью (60–80 мм — табл. 84, 5-15). Форма втулки в сечении не вытянутая, как у большинства южных, а более округлая и сомкнутая, лопасть несколько выгнута вперед. По деталям формы эти наконечники могут быть разделены на два подтипа (табл. 84, 5-13, 14–16). По дальнейшей типологической эволюции и по функциональным особенностям, которые порождались их формой, исследователи уже давно связывают эти наконечники с сохой. С XIV в. известны более развитые сошники — длиной свыше 30 см, с заостренной лопастью и нередко одной режущей стороной лопасти (табл. 84, 17).
Широколопастные наконечники с плечиками известны в Восточной Европе с черняховского времени, однако в тот период они были немногочисленны. Стандартизованный тип широколопастного наральника появляется в Восточной Европе с VII в. Для него характерны следующие размеры: длина 160–215 мм, ширина лопасти 80-120 мм, ширина втулки 60–80 мм. Значительная ширина лопасти и разомкнутая втулка заставляют предположить, что наральник этого типа соответствовал ралу с полозом (табл. 83, 1–6).
В XII в. появляются более мощные наконечники с плечиками — их втулка в два раза шире, чем у более ранних, а лопасть — в полтора (табл. 83, 7-11). В XIV–XVI вв. такие наконечники (далее они называются симметричными лемехами) сменяются более крупными, среди которых выделяются экземпляры с явной асимметрией (табл. 83, 13–15).
Известные с черняховского времени чересла — плужные ножи (более 50 экз. — табл. 83, 16–18)представляют значительное разнообразие по форме (ширине, углу между ручкой и лезвием). Их средняя длина около 50 см. Чересла найдены с различными типами наконечников пахотных орудий. Наиболее устойчиво они сопровождают симметричные и асимметричные лемехи.
В количественном отношении эти группы наколенников представлены следующими показателями: без плечиков черняховского времени — 8, домонгольского — 25. Сошников домонгольского времени — 30, в том числе к первому типу принадлежат 14, ко второму — 10. Третий тип, распространенный в XIV–XVI вв., представлен более чем 10 экз. Наральников с плечиками — 16. Симметричных лемехов домонгольского времени найдено более 50. Крупные симметричные лемехи более позднего времени и лемехи с явной асимметрией представлены шестью древнерусскими экземплярами.
