Существенное значение имеет еще одна общая проблема. Подавляющее большинство древнерусских печатей связано с Новгородом не только местом находки, но и местом употребления. В какой мере этот тезис является абсолютным? И не вызвано ли преобладание новгородских материалов самим наличием мощного сфрагистического комплекса на Городище, из которого происходит около 2000 находок? Разумеется, наличие такого комплекса в какой-то степени смещает правильные акценты, лишая статистику должной объективности. Будь подобный комплекс обнаружен в дополнение к Городищу где-нибудь еще, например в Киеве, наши представления оказались бы наверняка более точными. Однако нельзя не обратить внимания на одни важный факт, позволяющий воспользоваться для общих выводов и ныне существующим состоянием накопленных материалов. Находки вислых печатей достаточно многочисленны и вне Новгорода, особенно на Киевщине. Между тем, подавляющее большинство таких находок тяготеет к раннему времени, датируясь XI или началом XII в. Более поздние южные находки печатей исключительны, послемонгольских булл на юге нет вообще. Это обстоятельство настолько характерно, что даже имея дело не с самой печатью, а только с первым известием о ее обнаружении в южнорусских областях, можно быть почти уверенным в том, что речь идет о булле XI или начала XII в.
Было бы по меньшей мере странным, если бы допущенное выше смещение акцентов коснулось булл только одного определенного времени и не затронуло печатей иного времени. Иными словами, наличие городищенского комплекса не объясняет, почему буллы XI — начала XII в. встречаются на Руси повсеместно, в том числе и в Новгороде, а более поздние буллы почти исключительно в Новгороде и Пскове. Отсюда следует важный вывод о том, что в какой-то момент развитие института вислой печати в большинстве русских областей прекращается, тогда как в Новгороде наблюдается расцвет буллы, продолжавшийся несколько столетий. Вопрос о дате этого явления имеет первостепенное значение, и для ее установления необходимо познакомиться с теми результатами изучения ранних русских печатей, которыми располагает сейчас сфрагистика.
Хронологический рубеж, с которым можно было бы связать начало употребления буллы на Руси, в настоящее время не определяется с точностью, поскольку древнейшие русские печати пока единичны. Во всяком случае очевидно, что этот обычай зарождается еще в языческое время, когда формируются и первоначальные традиции оформления сфрагистического типа. Лишенный характерных для позднего времени христианских эмблем, первоначальный тип строит свои композиции на основе сочетания княжеского знака и условного портрета князя, владельца печати. Градации архаической буллы в большой степени сохраняются и в первые десятилетия после принятия христианства. Они становятся основой оформления монетного типа времени Владимира Святославича и Святополка, а в сфрагистике переживают еще до третьей четверти XI в., во времена Изяслава и Святослава Ярославичей (табл. 155, 1–3).
С принятием христианства и организационным оформлением киевской церковной иерархии наряду с княжеской буллой употребляется печать главы русской церкви — киевского митрополита. Митрополичьи печати поначалу, нужно думать, изготовлялись в Византии. Их тип сформирован на основе чисто византийской традиции и характеризуется сочетанием патрональных изображений (сначала патриарха, а затем и самого митрополита) с греческой строчной надписью, содержащей имя и титул владельца буллы (табл. 155, 7).
Уже к середине XI в. этот сфрагистический тип оказал воздействие и на княжескую печать. В княжеской сфрагистике второй половины XI в. утверждается сходный с ним тип буллы, несущей патрональное изображение владельца печати и греческую многострочную надпись сначала самоуничижительного характера, а затем с включением княжеского титула (табл. 155, 4–6).
До конца XI в. княжеская и митрополичья буллы, принадлежащие практически к единому сфрагистическому типу, остаются единственными разрядами древнерусской печати. Лишь в последние два десятилетия XI в. состав памятников сфрагистики несколько разнообразится появлениям двух небольших групп, имеющих преходящий характер. В Новгороде в результате успехов боярства в борьбе с князем появляется булла протопроедра Евстафия, отождествляемого с первым посадником нового типа Завидом. Эта печать фактически повторяет внешний тип княжеской или митрополичьей буллы, будучи снабжена многострочной греческой надписью и изображением святого (табл. 155, 9). На юге появляется печать Ратибора, крупного сановника некняжеского происхождения, оформленная своеобразно. На ней впервые употребляется для надписей русский язык (табл. 155, 8).
В 90-х годах XI в. в Киеве и административно с ним связанных центрах была предпринята реформа по унификации типа буллы. В княжение Святополка Изяславича для скрепления актов введена печать с надписью «Дьнеслово» и патрональным изображением владельца буллы или же с изображением символа принадлежности к церковному управлению. Этот тип использован в княжеской сфрагистике Киева и непосредственно подчиненных ему Новгорода и Волыни, а также и сфрагистике митрополитов и епископов (табл. 155, 10).
Что касается церковных печатей, то на последние годы XI в. приходится важное новшество. На них вместо патронального изображения владельцев появляется общецерковная эмблема — изображение Богоматери, которое в дальнейшем становится непременным атрибутом церковных булл.
Киевская инициатива по унификации печати не была принята и поддержана князьями, находившимися в фактической независимости от Святополка. Владимир Мономах уже в конце XI в. пользуется иным типом буллы — печатью с русской благопожелательной надписью. Этот тип широко распространяется с приходом на киевский стол Мономаха. Тогда же перестает употребляться и предшествующий тип «Дьнеслово». 1113 г. (год вокняжения Мономаха в Киеве) оказывается этапной датой в истории русских печатей.
До нее наиболее характерной особенностью было смешение и чересполосица типов. Княжеские печати архаической традиции сосуществовали с княжескими буллами, несущими греческие строчные надписи; княжеские печати с формулой «Дьнеслово» сосуществовали с буллами, несущими русские благопожелательные надписи, а на других территориях в это время князьями же употреблялся «греко-русский» тип. С другой стороны, типы церковной и светской буллы не включали в свое оформление каких-либо явных, бросающихся в глаза признаков, которые позволили бы элементарно распознать их. На первых порах и в той и в другой сфере одинаково употреблялся «греко-русский» тип, затем и там, и здесь употребляется тип «Дьнеслово».
После 1113 г. такого смешения нет. С этого момента сами типические особенности печати превращаются в руководящий признак определения принадлежности буллы к определенному политическому институту. В сфрагистике Мономаха и его ближайших преемников печать оформлена патрональным изображением князя и русской благопожелательной надписью. В церковной сфрагистике обязательным стало изображение Богоматери.
Однако за столь блестящим началом сразу же следует конец. Если буллы киевских митрополитов существуют в дальнейшем на всем протяжении домонгольского периода, то ни одной явной печати киевских князей моложе первой трети XII в. неизвестно. Эпизодически встречаются исключительно редкие буллы южных (главным образом волынских) князей середины и второй половины XII в., но в целом деградация княжеской печати на юге с 30-х годов XII в. не вызывает сомнений.
До 1117 г. преобладания новгородских печатей незаметно. Лишь в конце XI в. появляется и исчезает известная во многих (свыше 20 экз.) булла Евстафия. В остальном картина новгородской сфрагистики та же, что и в остальной Руси. Расцвет новгородской буллы начинается со времени князя Всеволода Мстиславича (1117–1136 гг.), от которого до нас дошло 17 посадничьих печатей, узурпировавших тип южной княжеской буллы с русской благопожелательной надписью (табл. 156, 3–4) и 42 княжеских печати нового типа с патрональным обозначением имени и отчества владельца (буллы с изображением двух святых). Чтобы дать истинное представление о характере этих цифр, отметим, что они только в два раза меньше общего количества печатей X — начала XII в., обнаруженных в южнорусских областях. Расцвет княжеской буллы в Новгороде во времена Всеволода Мстиславича не был простым эпизодом. К периоду с 1136 г. до конца первой четверти XIII в. относится свыше 450 новгородских печатей княжеского круга (табл. 156, 1, 2, 5–9).
