Из-за отсутствия оркестровой ямы, музыканты располагались на сцене. Слава Богу, как раз на последней ноте оказался, среди таких же, как и он почитателей. Старался спрятаться за их спины. В более дурацкой ситуации, как показалось сейчас, ещё никогда не находился.

Закончив игру, встала из-за инструмента. Поклонилась залу.

Волна аплодисментов заглушала восторженные голоса зрителей.

– Браво! – резало теперь его слух, такое важное, как ещё недавно считал, для исполнителя слово. Но, не мог, не в силах был произнести его, даже шёпотом.

Наконец, последний раз поклонившись, подошла к правому краю сцены, собирая цветы поклонников, и поклонниц, что стремились дотронуться до её рук, выразить свои чувства словами. От этого процедура мучительно затягивалась.

Уже хотел оставить букет на сцене, когда подойдя к нему, приняла из его рук. Поймал взгляд. Показался мёртвым. То ли от того, что была полностью истощена душевно от такой яркой, но не интересной теперь уже ему игры, то ли потому, что являлась таковой и в жизни. Как и все известные люди, будучи наполнена не своим, являя собой лишь чужое, не имея ничего собственного. Эта догадка поразила.

Но, именно в тот момент, когда невольно прикоснулся её руки, отдёрнув свою, словно боялся теперь любого контакта с ней, почувствовал, как далека от него. Она же улыбнулась не так, как остальным. Всё же остаток той энергии, что таился в нём, частично передавшись ей, произвёл нужное ему, ещё так недавно впечатление.

Но, не нуждался в нём теперь.

Бежал. Бежал на воздух. Осенний Петербург, встречал его волной прохлады, обдавая идущим с Балтики ветерком, вскоре грозящим разразиться бурей.

Невольно не любил немок, считая их холодными. Правда, те из них, что были из бывших Полабских земель привлекали его внимание. Но, кто бы мог подумать, что выбор падёт ещё севернее. Никак не ожидал, что, после довольно-таки большого перерыва увидит эту девушку, с коей давно искал встречи у своей тётушки на обеде, куда были приглашены не без умысла; один высокопоставленный, не знакомый ему и родителям прежде, чиновник со своей женой и дочерью.

Светлые волосы, голубые глаза. Напоминающее юношеское своими чертами лицо. Небольшой нос, с еле заметной горбинкой привлекли его внимание прежде всего тем, что были живыми, излучали собственную мысль, без налёта навязанной извне. В чём в последствии убедился. Скорее детское, не требующее внимание, просто исходящее из глубины, основанное, возможно на некоей невинной шалости, игре, что отделяла этого человека от мира реального, тепло, привлекало к ней собеседника. Но, будто боялась его, прячась за своей улыбкой.

Тётушка по папиной линии, любила своего брата, отца Якова Карловича. Часто бывали у неё в гостях на званных обедах, и так просто, по вечерам, заезжая перед театром, попить чайку.

– Пользуясь случаем хочу представить супруга своей давнишней подруги, что знаю ещё по училищу Ордена Святой Екатерины.

– Константин Сигурдович Штакельберг, – высокий, сухощавый, без малейшего намёка на улыбку, уверенный в себе человек, далеко за пятьдесят, поклонился его родителям, поцеловав руку матери.

– Осмелюсь заметить, фамилия, к которой мы принадлежим имеет некое отношение к шведско-финскому, роду Аминофф, что в Финляндии обладают графскими титулами, в Швеции же бароны, – не без гордости добавил Константин Сигурдович.

– Клара Александровна Штакельберг, – лёгким кивком головы представила подругу, – Я много рассказывала вам о ней.

Сперва отец, затем Яков поцеловали ей руку

– Вернулись к нам В Петербург из Москвы, где поселились сразу после свадьбы, когда Константин Сигурдович получил хорошее место от министерства внутренних дел, сразу после венчания. Не виделась с Кларой с тех пор. … Ах, нет. Тогда, лет десять назад, когда была в Москве проездом, видела маленькую Леру. Да, собственно их дочь. Торбьорг Валерия Штакельберг, – представила бабушка.

Не спускал с неё взгляда. Будто хотел раз и на всегда понять, прав ли был на концерте, приняв тогда не обязывающее ни к чему решение.

– Торбьорг, – опустила свои серые глаза Валерия.

– Яков Карлович Курштайн, – специально упустил свой титул. Поцеловал её руку. Длинные, явно музыкальные пальцы привлекли его внимание. Была не маленькая, скорее среднего роста.

– Вы играете на фортепьяно? – попытался поймать её взгляд.

– Да, – всё же дала ему это сделать Торбьорг.

– Надеюсь, сегодня, после обеда мы сможем услышать вашу игру? У бабушки неплохой инструмент. Фабрики Шрёдер.

– Я обязательно сыграю, – невзначай бросила свой взгляд на отца.

Тот еле заметно кивнул головой.

В этом жесте, как показалось Якову, крылась не столько некая зависимость от отца, а, скорее взаимопонимание с дочерью. Вспомнив его худые, длинные пальцы, подумал; возможно играет лучше дочери.

За обедом знакомство продолжилось. Во время непринуждённой застольной беседы, узнавали многое. В основном фразами обменивались родители. Яков же с Торбьорг только лишь переглядывались друг с другом.

И, этого им вполне хватало для того, чтоб увидеть многое, что порою невозможно понять и после долгого разговора. Но, главное, видели сейчас – интересны друг-другу. Что-то притягивает их. И, вот, что именно это может быть, хотелось понять в ближайшее время.

– Если вы не возражаете, я сыграю несколько ноктюрнов Шопена, – присев к роялю, заявила Торбьорг.

– Мы полностью доверяем вашему музыкальному вкусу, – объявила за всех бабушка.

Любил Шопена. Но, сейчас слушал не как музыку, скорее некоей анкетой для него было сегодняшнее восприятие его произведений. Знакомые прежде музыкальные темы, в её исполнении становились ответами на многие вопросы, что даже и не формулировал, просто слушал, получая ответы.

Наблюдал за её манерой игры. Она не то, чтоб нравилась. Скорее, видел в ней сдержанность, что, теперь, понимал – важна ему.

Но, не была связывающей её руки, не закрепощала её во время игры, скорее делала скрытной в своих переживаниях музыки. Возможно и в жизни была таковой. Сейчас он о многом догадывался в ней. Но, знал наверняка, эта девушка безусловно интересна ему.

– Какое у вас необычное имя, – решился всё же заговорить первым, после небольшого, данного ею концерта.

– Каждое имя несёт в себе свой смысл.

– И каков в вашем?

– Со Шведского переводится; защищённая Тором.

– Вы из Швеции?

– Нет. Я родилась в имении своей бабушки, под Петергофом. Но, потом родители увезли меня в Москву. Моя Родина, впрочем, как и моего далёкого предка, внука Иван городского воеводы Фёдора Аминева, Россия.

– Я имел в виду ваше первое имя, Валерия.

– Откуда вы его знаете? Оно мне не так нравится. Стараюсь не афишировать его.

– Так вас представила моя бабушка. Разве вы не заметили?

– Я всё прекрасно заметила. Впрочем, как и тот букет.

– Какой? – покраснел Яков. Не хотел думать о том, что могла не только разглядеть его тогда, но и всё же увидев, уличить теперь в чём-то противоречащем его намерениям. Но, о каких намерениях могла быть речь, ведь сегодня, если не считать той случайной встречи в театре, произошло их знакомство, значит так же, как и она ему, запал в её душу, оставшись в ней.

– Тот, что прятали за спиной, но, встретив меня с родителями, ускорили шаг.

– Ах вот вы о чём! Даже не думал, право, что смогу вас обидеть тем, что являлся до поры поклонником той исполнительницы, на концерте которой нам довелось встретиться, – на слове НАМ, сделал ударение.

– Ну, хорошо. Будем считать, что вы такой же её поклонник, как и я.

– Именно!

– Но, разве моё исполнение на вызывает в вас желание так же преподнести букет?

– Я и подумать не мог тогда, что вы так прекрасно чувствуете музыку, улавливая замысел композитора, при этом не давая волю эмоциям.

Уверяю вас, в следующий раз буду с букетом.

– Но, я не люблю розы. Они слишком сладки.