Днём извозчика было поймать легче. Хоть и за тройную цену, но довёз до дома.

В подъезде не было дворецкого. Двери нараспашку. Показалось, холоднее чем на улице. Лифт не работал.

Пошёл пешком. Только сейчас понял все недостатки высоких потолков. Боже! Сколько же ступеней! Часто останавливался для того, чтобы передохнуть и отдышаться. Не думал оказаться сегодня в бывшей квартире, которую уже считал потерянной, так и не сумев продать. Может не особо-то и пытался, но, цены, что предлагали за неё были так малы, а инфляция так стремительна, что оставил эту затею, да и маклер убеждал к тому же, до самого последнего дня мужественно обнадёживая его, пока не покинул страну.

Бежали все. Начни он разговор с кем-либо на улице, боялся, что не сможет закончить по причине бегства оппонента.

Вот она. Номер четыре. Почему-то отсутствует медная табличка с его фамилией. Пошарил в карманах. Ключа нигде не было. Вспомнил – в саке. Открыл, содержимое высыпалось на пол. В беспомощности присел. Начал собирать рассыпанное. Сверху послышался скрип двери, затем шаги.

– Яков Карлович!? Вы вернулись? – удивилась соседка сверху, жена профессора.

– Да. То есть нет. Не совсем. Только на одну ночь.

– В доме очень холодно. У вас есть дрова?

– Кажется были. Но, не помню.

– Если не найдёте, заходите к нам. Аркадию Михайловичу выделили в совнаркоме.

– Теперь их там распределяют? – попытался улыбнуться Яков Карлович.

– Теперь всё изменилось, спускалась дальше соседка со свечой в руках.

Нашёл. Дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину. Открыл. Вошёл.

Показалось, в квартире, кто-то бывал. Но, это уже не волновало его. Шёл к камину, в гостиную. В нём должны были быть дрова. Так и оказалось. Их никто не тронул. Не хватало только части мебели. Да и то той, что была не так сильно громоздка, которую можно было вынести без помощи посторонних и транспорта.

Сев на корточки, измазавшись сажей, не с первого раза, но, всё же разжёг камин. Долго смотрел за тем, как разгораются дрова не в силах встать на ноги, Протянув ступни к огню, который ещё не сильно грел, облизывая стенки камина, громко треща сухими дровами, заготовленными бережной рукой истопника, еще до революции. Как много времени прошло с тех пор.

Надо было сосредоточиться, понять, как быть ему завтра. Хватит ли денег. Но, у него есть золотые часы, портсигар наконец. Эти люди не погнушаются ничем. Только бы выбраться из этой страны, оказаться за её пределами, убежать от того ужаса, творящегося в ней.

Чуть-чуть согревшись, придвинул диван к камину, подбросил заготовленных дров, прилёг на нём и тут же заснул.

Проснулся на рассвете от страшного холода. Пришлось разжигать камин снова. Квартира пуста, переодеться было не во что. Всё из неё вывезено. Для того, чтобы согреться решил пройтись по комнатам. Их было десять. Каждая памятна ему чем-то своим. Рядом с кухней комната прислуги. Маленькая, но уютная. Вот их с Валерией спальня. Кровать большая, удобная. Но, давно уже спал отдельно, в своём кабинете, из-за бессонницы, чтобы не беспокоить супругу. Началась у него сразу же после смерти матери, что ушла в след за отцом, через год после его кончины. Сильно ворочался, засыпая лишь под утро. Впрочем, изредка, приходил к жене под одеяло.

Ангелина, как же права оказалась, что уехала в Лондон с супругом. Хоть и младше его на два года, всё же первой вышла замуж, за дипломата. Он, как никогда всегда тонко чувствовавший политическую ситуацию, верил в незыблемость монархии. Может из-за того, что сфера его интересов прежде всего касалась внешней политики, и удалённость от дома не позволяла видеть весь ужас происходящего. Не доверяя газетам, как дипломат, не так воспринимал происходящее в стране, как должно, заранее презирая любые решения государственной думы, видя в них лишь угоду диким нравам лоббировавших их аборигенов. Россия давно превратилась для него в некое бескрайнее степное пространство, пытающееся всеми силами догнать запад. Хоть и защищал её интересы, был очень далёк.

Редко приезжали, а Санкт-Петербург. Но, тот, последний их приезд запомнился ему, как никогда. Далёкие, словно родившиеся в туманном Альбионе, воспринимающие всё происходящее на Родине, будто это некий музей, полки которого завалены пыльными, никого не интересующими экспонатами, давно потерявшими всякий смысл.

– Милый моя Яков, пойми же ты, мир меняется сейчас полностью, и эти перемены нам не остановить, – вспомнил её фразу, невольно введшую его в некий ступор. Долго держал паузу. Для него Россия продолжала тогда оставаться прежней, несмотря ни на что. Верил; ничего не может произойти в той стране, где поколения его предков менялись уж третье столетие, и никакие катаклизмы никогда не угрожали им. Не мог представить то о чём втолковывала ему сестра, сидя рядом со своим всегда скудным на эмоции супругом. Профессиональная холодность наблюдалась в нём и в быту.

На миг вообразил себе, каков же тот в постели. Такая яркая и горячая Ангелина, и он, холодный и расчётливый. Короткая бородка, тонкие, слегка закрученные вверх усики, говорили о следование моде. Неужели он русский? Нет, не может оставаться таким человек, считающий своею Родиной страну, где готовится революция. Словно всё перевернулось в его понимании мира. Может и вправду тот меняется? Или нет, скорее переворачивается вверх ногами, прямо у него на глазах. Слушал дальше невольно прикрыв глаза ладонью. Слегка закружилась голова.

– Почему ты молчишь?

Пригладив волосы, убрал руку с лица. Взглянул на сестру. С детства была ярче, подвижнее его. То, о чём не успевал ещё и подумать, было уже у неё на языке.

– Милая Ангелина, что же я могу возразить тебе? Нам тут на месте, всё куда сложнее рассмотреть. Вам же, со своего острова, куда виднее, – не думая о том, чтобы шутить, невольно превратил всё в шутку.

– Вот опять ты всё превращаешь в игру. Но, мы уже давно взрослые. И, теперь мир играет с нами. И, чтоб выжить требуется принять его условия, – взглянула на супруга.

Тот потянулся за сигарой.

– В любом случае, считаю, вам Яков Карлович следует подумать о том, чтобы приобрести недвижимость за границей. В случае, если выберите Англию, могу поспособствовать в этом.

– Не думаю Иван Павлович, что следует бежать так далеко, за море.

– Зараза прежде всего передаётся по суше, – подкуривал сигару дипломат.

– Думаю, вам не стоит возвращаться на Родину, пока она неспокойна.

– Мы отвыкли, и, как видите, дорогой наш Яков Карлович, особо не стремимся на неё, всё больше становясь Англичанами, – пыхал дымом раскуривая сигару.

Теперь, завидовал сестре в её непонимании страны, в которой увидела свет. Если бы мог так же, как и она, давно вывез бы всю семью за море. Но, до последнего момента не терял надежды, прикипев к России.

Столовая. Большой стол, Дюжина стульев, которые последнее время по большей части пустовали. Но, зимой по выходным устраивали званые обеды. Тогда бывало много народу. Гостиная, где ещё недавно стоял рояль, что удачно был продан. Курительная.

Две, давно пустующие комнаты его родителей.

Комната Александра. Рядом с ней Лизаветы. Когда-то были полны игрушек. Впрочем, некоторые из них, хранятся и по сей день. Всё будет разграблено. Как же быстро, когда-то по всем параметрам устраивающая квартира превращается в нечто запущенное, серое, покрытое пеленой старости! Именно поэтому он и не хотел возвращаться сюда, стараясь забыть навсегда то место, где прошла его молодость, зрелость. Оно неминуемо погружалось в запущение, лишившись своих жильцов, что не просто дополняли собой, но и придавали частичку жизни, пропитывая стены своей радостью, или горем.

Но, теперь, возможно, они так и будут хранить в себе все эти воспоминания, что проникнув в них, невольно останутся на всегда.

Смех дочери, капризный плач сына. Стоны супруги, что не могла сдержать себя во время родов, и он слышал их, у себя в кабинете, накрыв голову подушкой. Очень переживал за неё. Здесь, в углу их спальни стояла кроватка Иогана, что прожил всего месяц, сразу же отдали её тогда дворнику. Обещал пристроить в хорошие руки. Теперь, всё это было напрасно, никому не нужно. Так, как всего лишь оставалось его жизнью, скрытой, похороненной в этих стенах навсегда.