Было время, когда властители Кокана повелевали богатым и плодородным краем по всему течению Сырдарьи. Безурядица и мятежи, неудачные войны с соседней Бухарой, а главное, победы русских генералов — Черняева, Колпаковского, Кауфмана — сократили владения ханов более чем наполовину: города Ташкент, Туркестан, Ходжент отошли к России, часть кочевников признала ее подданство, прочие не хотели признавать ничьей власти. Русский царь никогда не искал новых завоеваний; при мирном и спокойном состоянии ханства оно могло бы существовать и поныне в пределах той же Ферганской долины, но каждая безурядица в Кокане отзывалась на границах наших владений, смущала умы наших новых подданных. Кауфман не раз подавал хану добрые советы, и тот советы выслушивал, а поступал по-своему. С такими же советами было отправлено из Ташкента последнее посольство, принужденное покинуть столицу по случаю мятежа. Почти вслед за ним разбойничьи шайки наводнили наши пограничные владения. Они взбудоражили мирное население кишлаков, сожгли несколько почтовых станций между Ходжентом и Ташкентом; в числе проезжающих захватили в плен доктора Петрова с малолетней дочерью и прапорщика Васильева; оба были зарезаны, а девочка отправлена в Кокан. Более сильное скопище коканцев подступило к Ходженту. Абдурахману хотелось уничтожить мост через Сырдарью, и рассказывают, будто он хвастался таким образом: «Я сначала посижу на русском мосту, а потом его подожгу!» Случись это — нашим сообщениям с Ташкентом грозила бы большая опасность. Однако барон Нольде, начальник ходжентского уезда, со своими ничтожными силами не только не допустил Абдурахмана до моста, но даже отогнал его скопище далеко от города. В то же время, по первым вестям из Ходжента, обвыклые в походах туркестанские войска спешили сюда из Ташкента, проходя в сутки по 50–60 верст, так что в середине августа уже составился отряд достаточно сильный: 16 рот пехоты, 8 сотен конницы, 20 орудий и 8 ракетных станков. Для защиты Ташкента были призваны отпускные и запасные, больше войск в крае не было.
Лазутчики донесли Кауфману, что Абдурахман занял частью пехоты крепостцу Махрам, а прочие войска расположил в укрепленной позиции, за крепостью, вдоль реки. Махрам считался у коканцев лучшей крепостью. Она имела вид четырехугольника, окруженного садами и кишлаками; толстые и высокие стены, по пяти саженей, пересекались посередине башнями и имели башни по углам. Кауфман не хотел сразу посылать на штурм, а задумал обойти неприятельскую позицию и атаковать скопище с фланга и с тыла — тогда крепость падет сама собой. Как только отряд снялся с последнего ночлега, тучи всадников спустились с гор, с гиком и трубными звуками; они стали наседать справа и с тыла. Вся покатость была усыпана конными: они кружили, вертелись возле отряда, то собирались в толпы, то снова рассыпались; их было не менее 15 тыс. Отряд шел с минутными остановками: в смельчаков, которые подскакивали слишком близко, палили стрелки, а в скученные толпы стреляли ракетами. Густые облака пыли по временам скрывали и своих и чужих. Наконец, с левой стороны показалась крепость Махрам, дальше — неприятельская позиция вплоть до садов соседнего кишлака. Кауфман еще продвинулся вперед и потом завел войска правым плечом, так что они повернули лицом к окопам. 12 орудий тотчас открыли огонь по неприятельской позиции, а саженей за 100 генерал Головачев перестроил стрелков в ротные колонны и повел их на приступ, частью с фронта, частью в обход с левого фланга. Через четверть часа окопы уже были в наших руках, вместе со всеми орудиями; защитники, пораженные обходом, переполошились, бросали пушки и спасались в крепости. Но Головачев был слишком опытен, чтобы пропустить такую минуту: под сильным огнем из бойниц солдаты 1-го Туркестанского батальона, имея впереди офицеров, выломали двое ворот и с криком «ура!» ворвались в крепость. Защитники толпами бросились к берегу, но не многие успели спастись вплавь: большинство погибло под пулями, завалив телами овраг. Туркестанцы потеряли всего двух человек. В то время когда пехота штурмовала окопы, Скобелев схватил оренбургскую и уральскую сотни и вынесся с ними к махрамским садам. Впереди протекал глубокий арык. Казаки перешли его вплавь, и только что устроились, как заметили толпы коканцев, отступавших с махрамской позиции вдоль берега.
Выхватив шашки, казаки понеслись вихрем. Первыми врубились Скобелев и его конвойные Евграф Греченко, войсковой старшина Решетников и вахмистр Крылов. Этот Греченко был беглый русский драгун, проживший в Кокане 20 лет; свою вину он искупил тем, что во время пребывания посольства в Кокане первый предупредил его о близости восстания. Коканцы никак не ожидали такого удара; среди них раздались крики: «Джау! Джау!» (Неприятель); пехота бросилась к берегу, конные пустились наутек. Казаки спрыгнули с крутого берега, истребили пехоту и погнались за конницей. Уже 10 верст продолжалась погоня: и люди и лошади стали утомляться, а между тем с гор подваливали новые толпы конных врагов, на свежих лошадях. Скобелев остановил казаков и, оглядевшись, увидел за версту от себя около 10 тыс. неприятельских всадников, спешивших на выручку; у него же под рукой только 4 сотни. Коканцы уже заметили их; раздались зловещие крики восторга, и они стали охватывать казаков, чтобы сбить их к горам. Минута была опасная, даже Скобелев задумался. Но среди туркестанцев укоренилась привычка взаимопомощи; они не ждали особого приказания и при виде опасности беззаветно бросались на выручку. Этот раз вынесся с ракетными станками капитан Абрамов. Подскакав на самый близкий выстрел, он выпустил полтора десятка ракет: испуганные кони заметались, стали опрокидываться, топтать всадников, и скопище отхлынуло.
Лихие казаки притащили к ставке командующего войсками 2 орудия, множество значков и бунчуков. Всего было взято под Махрамом 39 орудий и 1,5 тыс. ружей.
По словам пленных, там были собраны все наличные силы мятежников, т. е. кипчаков и кара-киргизов, приблизительно около 30 тыс. Абдурахман бежал одним из первых; он проскакал с 3 тыс. всадников мимо Кокана, по направлению к Маргелану.
Давши отдых войскам, Кауфман выступил по дороге в Кокан. Дорога уже пролегала между густо заселенными кишлаками и полями, отлично обработанными под хлебные растения, люцерну, хлопчатник и марену; чем более отряд углублялся в оазис, тем участки становились мельче и мельче, а обработка все лучше и лучше; чаще стали попадаться глиняные заборы, из-за которых возвышались рядами шелковица с сладкими ягодами и тополь; между посевами попадались бахчи, огороды с дынями, арбузами и корнеплодами; еще ближе к Кокану — только виноградники и огороды. Каждый крошечный участок, кроме забора, обсажен двумя рядами деревьев — тополь, тал, карагач, грецкий орех; в садах произрастают гранаты, яблоки, груши, сливы, черешни. По дороге то и дело встречались пешие и конные, арбы, нагруженные доверху плодами этой благословенной земли. На каждом ночлеге являлись к генералу окрестные жители с дастарханом и заявлением покорности, а под самой столицей явилось посольство от хана, с которым были возвращены и все наши пленные. По расспросам оказалось, что доктор Петров и прапорщик Васильев были окружены шайкой мятежников на почтовой станции, где они долго отстреливались, пока их не схватили и не зарезали. Несчастная девочка видела, как отрезали голову отцу, ее вытащили полумертвую из тарантаса и отправили верхом в Кокан. Теперь все глядели на сиротку с сожалением, а многие не могли удержаться от слез. Впоследствии она с сестрами была обласкана государем императором и помещена на воспитание в казенное заведение.
Приближаясь к столице, Кауфман уже знал ее расположение и все к ней подступы: Скобелев, в бытность свою в Кокане, нанес на план все, что имеет значение в военном деле, как то: направление стен, расположение ворот, помещение и силу батарей, даже обозначил окрестности верст на пять кругом; этот замечательный труд был исполнен скрытно и подвергал храброго офицера большой опасности. Кауфман расположил свой отряд в трех верстах от городской стены против Сары-Мазарских ворот, и в тот же день часть стены была занята нашей пехотой. Когда роты подходили уже к воротам, генерал получил телеграмму, в которой государь император благодарил его и весь отряд за молодецкое дело под Махрамом. Царское «спасибо» туркестанцы встретили с восторгом: могучее «ура!» огласило окрестности и переполошило город; свидетелем этого события был сам хан, выехавший навстречу генералу с многочисленной свитой.
