Каргру процедил презрительно:

— Я думал, что на это уйдет пятьдесят лет, но раз Б'на говорит, что уложится в три-пять поколений, значит так оно и будет. Б'на — лучший биомикрохирург двух планет. В хромосомной хирургии ему нет равных. В конце-то концов, юноша, эволюции потребовалось бы миллион лет, чтобы достичь такого результата, если он вообще был бы достигнут. Или вы полагали, что за деньги можно покупать чудеса?

У ван Фогеля хватило ума смутиться:

— Извините меня, доктор. Забудем об этом. Но вы сказали, что можете создать для меня Пегаса, каким его принято изображать, если я не стану настаивать, чтобы он летал. Но ездить на нем я смогу? По земле?

— Безусловно. Играть в поло — нет, а ездить — пожалуйста.

— Хорошо, я согласен. Спросите Бенакрита, или как его там, сколько времени это потребует.

Пока они говорили, марсианин исчез с экрана.

— Спрашивать его незачем, — заявил Каргру. — Простые манипуляции — это моя специальность. Сотрудничество Б'на требуется только для изменения конфигурации генов и их трансплантации, то есть чисто генетической инженерии. Коня вы получите через полтора года.

— А побыстрее нельзя?

— О чем вы, милейший? Для формирования новорожденного жеребенка требуется одиннадцать месяцев. Месяц мне нужен для разработки формы и программы. Эмбрион будет извлечен на четвертый день для внематочного выращивания. За это время я произведу десять-двенадцать операций — прививки, зародышевые имплантации и прочее, о чем вы, конечно, слышали. Через год мы получим сосунка с крылышками, а еще через шесть месяцев я доставлю вам шестимесячного Пегаса.

— Согласен.

Каргру сделал пометки в записной книжке, потом прочел вслух:

— Один конь с крыльями, не способный летать и давать крылатое потомство. Исходная порода во вашему выбору. Я рекомендовал бы паломино или араба. Искусственные маховые перья, окаймление из привитых рулевых перьев или их точной копии. — Он умолк и протянул листок ван Фогелю. — Распишитесь, и мы приступим сразу же до оформления типового контракта.

— Договорились. А гонорар? — Он поставил свою подпись под подписью Каргру.

Каргру сделал несколько пометок на другом листке и отдал его Блэксли — расход человеко-часов специалистов и технического персонала, материалы и накладные расходы. Он раздул цифры, чтобы покрыть расходы на собственные исследования, и все-таки поднял брови, когда Блэксли подвел итоги в долларах и центах.

— Ровно два миллиона долларов.

Ван Фогель замялся: при упоминании о деньгах его жена повернула голову, но затем вновь занялась грамотным слоником.

Блэксли поспешил добавить:

— Разумеется, если экземпляр будет единственным.

— Да, конечно, — деловито кивнул ван Фогель и приписал цифру на первом листке.

Ван Фогель был готов отправиться в обратный путь, но его супруга пожелала посмотреть «горилл», как она назвала антропоидных работников. Мысль о том, что эти получеловеки в значительной мере принадлежат и ей, пробудила ее любопытство. Блэксли с энтузиазмом предложил показать ей лаборатории, в которых работники выводились из человекообразных обезьян.

Занимали лаборатории семь корпусов — «Семь Дней Творения». Огромное здание «День Первый» было епархией Каргру, где размещались его сотрудники, операционные, инкубаторы и собственно лаборатории. Марта ван Фогель с ужасом, как завороженная рассматривала живые органы и даже целые эмбрионы, ведущие искусственное существование, которое поддерживалось хитроумными рециркулирующими системами из стекла и металла, а также изумительными автоматическими приборами.

Оценить высочайшие технические достижения она не могла, и все это повергало ее в уныние. В ней поднималось возмущение против пластобиологии, но тут Наполеон подергал ее за юбку, напоминая, что наука эта творит не только ужасы, но и много приятного.

В «День Второй» они заходить не стали — там работали Б'на Крийт и его сопланетники.

— Мы там не прожили бы и пяти минут, — объяснил Блэксли.

Ван Фогель кивнул, а его супруга ускорила шаг; марсиане даже за оргстеклом ей были ни к чему.

Прочие корпуса служили для формирования и коммерческого производства работников. В «Дне Третьем» в антропоидах формировались различия в соответствии с постоянно меняющимся спросом на чернорабочих. Огромный корпус «Дня Четвертого» был целиком занят инкубаторами для поточного производства антропоидов коммерческих типов. По словам Блэксли, с натуральными рождениями было покончено.

— Такое производство позволяет точно контролировать форсированные изменения, например в росте, и предотвращает потерю сотен тысяч рабочих часов антропоидными самками.

«День Пятый» привел Марту ван Фогель в восторг — антропоидный детский садик, где миленькие крошки учились говорить и получали дрессировку, обеспечивавшую подготовку к социальным условиям, которые соответствовали их положению у подножия общественной лестницы. Они выполняли простенькие задания — рассортировывали пуговицы и копали ямки в песочницах, получая леденцы в поощрение за быструю и аккуратную работу.

«День Шестой» завершал подготовку антропоидов. Каждая особь овладевала навыками для предназначенных ей обязанностей — уборки, рытья, а также сельскохозяйственных работ вроде прополки, пикировки и сбора урожая.

— Один фермер-нисей, руководя тремя неошимпанзе, выращивает столько же овощей, сколько десяток работников-людей, — заявил Блэксли. — Они попросту любят работать, когда мы завершаем их дрессировку.

Посетители поразились, с какими невероятно тяжелыми задачами справлялись модифицированные гориллы, и залюбовались неокапуцинчиками, собиравшими плоды с учебных деревьев, а затем направились в «День Седьмой».

В этом корпусе производилась радиоактивная обработка генов, а потому он стоял в стороне от остальных. Им пришлось идти пешком, так как тротуарная лента ремонтировалась. Обходная дорога вела между рабочими бараками и вольерами. Несколько антропоидов сгрудились у сетки и принялись выпрашивать:

— Сиг'рету! Сиг'рету! П'жаст, мисси! П'жаст, босс! Сиг'рету!

— Что они говорят? — поинтересовалась Марта ван Фогель.

— Клянчат сигареты, — раздраженно ответил Блэксли. — Знают ведь, что этого нельзя, но они как дети. Я сейчас прекращу это! — Он подошел к сетке и крикнул пожилому самцу: — Эй! Полубосс!

На этом работнике в дополнение к стандартной парусиновой юбочке была еще и рваная нарукавная повязка. Он обернулся и приковылял к сетке.

— Полубосс! — приказал Блэксли. — Убери этих Джеков отсюда.

— Есть, босс, — прошамкал старик и начал раздавать затрещины тем, кто был рядом, — П'шли, джеки! П'шли!

— Но я захватила сигареты, — перебила миссис ван Фогель, — и с удовольствием угощу бедняжек.

— Их не следует баловать, — возразил управляющий. — Они приучены к тому, что удовольствие — это награда за работу. Я должен извиниться за моих бедных детей. В вольерах помещены старики, забывающие, как должно себя вести.

Она ничего не ответила и направилась вдоль сетки туда, где в нескольких шагах от остальных старый неошимп смотрел на них сквозь ячейки кроткими трагичными глазами. Он не выкрикивал с остальными «сиг'рет», и полубосс его не тронул.

— Хочешь сигарету? — спросила миссис ван Фогель.

— П'жаст, мисси!

Она раскурила сигарету и протянула ему. С неуклюжим изяществом он глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и застенчиво сказал:

— С'бо, мисси. Я Джерри.

— Как поживаешь, Джерри?

— Какпжте, мисси? — И он поклонился, одним движением подогнув колени, наклонив голову и прижав руки к груди.

— Идем же, Марта! — К ней подошел ее муж с Блэксли.

— Сейчас, — ответила она. — Бронси, познакомься с моим другом Джерри. Правда он вылитый дядя Альберт? Только вид у него грустный. Почему ты такой печальный, Джерри?

— Они не воспринимают абстрактные идеи, — вмешался Блэксли.

Однако Джерри устроил ему сюрприз.

— Джерри п'чальный, — объявил он с такой тоской, что Марта не знала, засмеяться ей или заплакать.