И больше их не открыл.

— Мистер Хог? — окликнул Рэндалл через некоторое время. — Мистер Хог!

Ответа не было. Отодвинув Синтию, он встал, подошел к сидячему человеку и потрогал его за плечо.

— Мистер Хог!

— Но нельзя же бросить его здесь, — убеждал Рэндалл Синтию через несколько минут.

— Он знал, что делает, Тедди. Теперь нам нужно следовать его указаниям.

— Ну ладно, мы можем заехать в Уокиган и известить полицию.

— Сказать им, что там, на холме, валяется мертвец, которого мы оставили? И что же они нам ответят? Прекрасно, скажут, езжайте дальше? Нет, Тедди, мы будем делать так, как сказал Хог.

— Слушай, лапа, неужели ты поверила всему, что он нам наплел?

— А ты? — Синтия смотрела на него глазами, полными слез. — Только честно.

Не выдержав ее взгляда, Рэндалл опустил голову.

— Ладно, ерунда это все. Сделаем, как он сказал. Садись в машину.

Спустившись с холма и направляясь к Уокигану, они не заметили и следа того тумана, который совсем недавно покрыл Чикаго, не увидели они его и свернув на юг, к городу. День был таким же ясным, солнечным, как и начинавшее его утро, в воздухе чувствовалась легкая прохлада, делавшая вполне осмысленным совет Хога держать окна машины плотно закрытыми.

Они выбрали путь вдоль берега озера, огибая таким образом Петлю, с намерением так и ехать на юг, пока машина не окажется далеко за пределами города. Теперь машин попадалось заметно больше, чем утром, и Рэндаллу приходилось внимательно следить за дорогой, что было даже и кстати — ни он, ни Синтия не хотели сейчас разговаривать.

— Синтия… — сказал Рэндалл, когда район Петли остался позади.

— Да.

— Нужно кому-нибудь сказать. Как только встретим полицейского, я остановлюсь и скажу, чтобы он позвонил в Уокиган.

— Тедди!

— Не кипятись. Наплету ему чего-нибудь, чтобы расследование началось, а на нас подозрений не было. Сумею, не в первый раз.

Синтия замолкла; кому как не ей было знать, что фантазии у мужа более чем достаточно для такой простой задачи. Полицейский встретился через несколько кварталов; стоя на тротуаре, служитель закона грелся на солнышке и лениво наблюдал за мальчишками, играющими на пустыре в футбол. Свернув к бровке, Рэндалл остановил машину.

— Открой окно, Син.

Синтия опустила стекло и тут же резко, судорожно хватила ртом воздух. И она, и Рэндалл с трудом подавили желание закричать.

За окном не было ни солнечного света, ни полицейского, ни мальчишек — не было вообще ничего. Только серый, безликий туман, и этот туман медленно пульсировал, словно живя какой-то своей, не оформившейся еще жизнью. И никаких признаков города, но не потому, что туман был очень плотным, а потому, что он был — пуст. Сквозь него не проглядывало ни одно движение, сквозь него не долетал ни один звук.

Приблизившись к окну машины, туман начал медленно заползать внутрь.

— Закрой окно!

Увидев, что Синтия никак не может справиться со своими не гнущимися от ужаса пальцами, Рэндалл перегнулся через нее и лихорадочно крутанул ручку, подняв стекло до упора.

И все стало по-прежнему, через стекло они снова увидели полицейского, играющих детей, тротуар, а дальше — город. Синтия взяла мужа за руку.

— Поезжай, Тедди.

— Подожди секунду, — напряженным голосом сказал Рэндалл, поворачиваясь к своему окну. Медленно, очень осторожно, он приспустил стекло — чуть-чуть, меньше чем на дюйм.

Этого хватило. И здесь тоже стояла серая бесформенная масса. Через стекло отчетливо виднелись улица и машины, бегущие по ней, сквозь открытую щель — ничего.

— Поезжай, Тедди. Пожалуйста.

Уговаривать Рэндалла было не надо, выжав сцепление, он резко бросил машину вперед.

Их дом стоит не прямо на берегу Мексиканского залива, но поблизости. Залив хорошо виден с вершины ближайшего холма. В поселке, куда они ходят за покупками, живут всего восемь сотен человек, но им этого вполне хватает. Да и вообще они не особенно любят общество — кроме, конечно, общества друг друга. Вот этого у них предостаточно. Когда он идет работать в огород или в поле, она идет следом, прихватив с собой какую-нибудь мелкую женскую работу. В город они тоже ездят вместе, рука в руку, всегда, без всяких исключений.

Он отпустил бороду, и не потому, что ему очень уж это нравится, а по необходимости — во всем их доме нет ни одного зеркала. Есть у них одна странность, которая обратила бы на себя внимание в любой общине, знай о ней окружающие, но такова уж природа этой странности, что никто и никогда о ней не узнает.

Вечером, отходя ко сну, он обязательно пристегивает наручниками свою руку к ее руке и только потом выключает свет.

Колумб был остолопом[21]

Рассказ

— Вспрыснуть сделку — это я уважаю, — бодро заявил толстяк, перекрывая голосом шум кондиционера. — Пей, профессор, а то ты уже на три порции от меня отстал.

В прохладный сумрак бара, моргая, словно приучал глаза к полутьме помещения после безжалостного сияния пустынного солнца снаружи, шагнул от порога новый посетитель, и толстяк радостно завопил:

— Эй, Фред! Фред Нолан! Иди к нам! — Потом повернулся к своему гостю: — Я с ним познакомился по пути сюда, вместе летели от самого Нью-Йорка. Садись, Фред, пожми ручку профессору Эпплби, старшему механику звездолета «Пегас». Вернее, он будет его главным механиком, когда звездолет построят. Я только что втюхал профессору партию хреновой стали для его таратайки, давайте по этому поводу выпьем.

— С удовольствием, мистер Барнс, — согласился Нолан. — А с профессором мы знакомы по делам приборостроительной компании «Климакс».

— Чего?

— «Климакс» снабжает нас прецизионной аппаратурой, — пояснил Эпплби.

На лице Барнса появилось сперва недоумение, а затем улыбка.

— Ну, тогда тем более необходимо выпить. Что тебе, Фред? «Старомодный»? А тебе, профессор?

— И мне. Только не зовите меня профессором, пожалуйста. Во-первых, я не профессор, во-вторых, этот титул меня старит, а я еще молодой.

— Это уж точно, док! Пит, два «старомодных» и один двойной «манхэттен»! А я-то и впрямь представлял тебя ученым из комиксов — старцем с длинной седой бородой. Но вот теперь, познакомившись с тобой, все никак не могу понять…

— Что именно?

— Зачем тебе, в твои-то годы, хоронить себя в такой глуши…

— «Пегас» на Лонг-Айленде не построишь, — заметил Эпплби, — да и стартовать отсюда удобнее.

— Оно конечно, да я ведь о другом. Я вот о чем… В общем, я продаю сталь. Тебе нужны специальные сплавы для звездолета — пожалуйста, я продам. Но сейчас, когда все дела закончены, скажи мне, на кой черт тебе все это сдалось? Что тебя тянет на Проксиму Центавра или на какую другую звезду?

— Ну, этого не объяснишь, — улыбнулся Эпплби. — Что тянет людей взбираться на Эверест? Что тянуло Пирри на Северный полюс? Почему Колумб уговорил королеву заложить ее бриллианты? До Проксимы Центавра еще никто не добирался, а мы хотим долететь.

Барнс повернулся к Нолану:

— А ты, Фред, можешь это понять?

Нолан пожал плечами:

— Я торгую прецизионной аппаратурой. Кто-то выращивает хризантемы, кто-то строит звездолеты. Лично я продаю приборы.

На дружелюбном лице Барнса все еще отражалось недоумение.

— Ну…

Бармен принес поднос с напитками.

— Послушай, Пит, — обратился Барнс к нему. — Вот ты ответь мне на один вопрос. Ты сам полетел бы на «Пегасе», если бы тебя туда взяли?

— Нет.

— А почему?

— Мне здесь нравится.

— Вот вам и ответ на ваш вопрос, правда в перевернутом виде.

— В одних живет дух Колумба, а в других нет, — кивнул Эпплби.

— Колумб рассчитывал вернуться обратно, — стоял на своем Барнс. — А ты? Ты же сам говорил, что лететь не меньше шестидесяти лет. Вы же не долетите!

— Мы нет, наши дети — да. А обратно вернутся наши внуки.