Едва ощутив появление веса, Бальдур начал скулить. Граймс заговорил с ним — пес притих. Но по мере того как машина углублялась в гравитационное поле Земли, суммарное ускорение поневоле нарастало, хотя скорость машины существенно не менялась. Уолдо казалось, что это тянется нестерпимо долго и никогда не кончится. А пес ощущал, как все тело наливается изнурительной тяжестью. Причины он не понимал, и от этого происходящее нравилось ему еще меньше, оно пугало его. Он начал выть.
Уолдо открыл глаза.
— О господи! — простонал он. — Сделайте же хоть что-нибудь! Он, должно быть, умирает.
— Сейчас гляну, — ответил Граймс, отстегнул ремень безопасности и потянулся через контейнер. Перераспределение масс заставило кардан качнуться; Уолдо колыхнуло к стенке контейнера.
— Ой! — с трудом выговорил он. — Осторожней!
— Не обращай внимания.
Граймс погладил пса по голове и ласково заговорил с ним. Когда тот успокоился, Граймс собрал в горсть шкуру на его загривке, прицелился и всадил дозу успокоительного. И потер место укола.
— Вот так, старичок. Теперь тебе полегчает.
Врач отвалился на свое место, от этого Уолдо опять качнуло, однако он молча вынес эту пытку.
После входа в атмосферу машина резко дернулась всего один раз. Взвыли оба: и пес и Уолдо.
— Частник, — вполоборота крикнул пилот. — У меня преимущество, а он нарушил.
И пробурчал что-то про баб за рулем.
— Я видел. Наш не виноват, — сказал Граймс Уолдо.
Пилот необычайно мягко посадил машину на площадке, подготовленной между шоссе и домом Шнайдера. Их прибытия дожидалась целая команда; под присмотром Граймса контейнер с Уолдо сняли с кардана и вынесли из машины. Как ни старались действовать осторожно и не спеша, все-таки не обошлось без встрясок и толчков. Уолдо перенес их с молчаливой стойкостью, но из-под закрытых век градом катились слезы.
Едва его вынесли из машины, он открыл глаза и спросил:
— Где Бальдур?
— Я его отвязал, — пояснил Граймс, — но он не последовал за нами.
— Бальдур, сюда! Ко мне, малыш! — хрипло окликнул Уолдо.
Пес, остававшийся внутри корабля, услышал голос хозяина, приподнял голову и придушенно гавкнул. Он все еще чувствовал устрашающую немочь, но пополз на брюхе, силясь исполнить приказ. Граймс вовремя оказался у дверцы и увидел, что происходит.
Пес дополз до края своей полки и сделал неуклюжую попытку ринуться туда, откуда слышал хозяйский голос. Он попробовал применить единственный известный ему способ передвижения: оттолкнулся задними лапами — и полагал, что вылетит через открытую дверь и прекратит полет, упершись передними лапами в контейнер. Но вместо этого рухнул с полуметровой высоты на пол кабины, неловко принял удар на непружинящие передние лапы и притом болезненно взвизгнул.
Теперь он лежал пластом там, где упал, голоса не подавал, но и не пытался двигаться, а дрожал всем телом.
Граймс наклонился над ним, осмотрел, убедился, что животное не покалечилось, и вышел из кабины.
— С Бальдуром небольшая авария, — объяснил он Уолдо. — Ничего серьезного, но бедный чертяка не умеет ходить. Лучше оставь его в кабине.
Уолдо с усилием покачал головой:
— Хочу, чтобы он был со мной. Пусть раздобудут носилки.
Граймс позвал двух человек на подмогу, договорился с водителем машины медпомощи насчет носилок и приказал помощникам нести собаку. Один из них заворчал:
— Не нравится мне это. Собака выглядит злобной. Посмотрите, какие у нее глаза.
— Нет-нет, — заверил его Граймс. — Она просто перепугана до потери сознания. Давайте я подержу ее за голову.
— А что с ней? То же самое, что и с этой жирной тушей?
— Не-е-ет, с ней все в порядке, здорова как бык. Просто ей в жизни не приходилось ходить. Она на Земле в первый раз.
— Окосеть, будь я трижды проклят!
— Знаю один такой случай, — охотно отозвался второй носильщик. — Про псину, что выросла в Лунополисе. Так она первую неделю на Земле вообще ходить не могла — только ползала, выла и делала под себя.
— В точности как эта, — мрачно отозвался первый.
Носилки с Бальдуром поставили рядом с контейнером Уолдо. А тот с неимоверным усилием приподнялся на локте, вытянул руку и положил на голову собаке. Пес лизнул хозяйскую руку и разом перестал дрожать.
— Так-то вот, дружок, — прошептал Уолдо. — Здорово худо, а? Ну ничего, держись.
Бальдур вильнул хвостом.
Четверых отрядили нести Уолдо и еще двоих — собаку. Грэмпс Шнайдер ожидал на пороге своего дома. Ни слова не сказал, когда процессия приблизилась, просто дал знак, чтобы Уолдо внесли в дом. Носильщики с собакой замялись.
— Его тоже, — сказал Шнайдер.
Когда прочие удалились — даже Граймс вернулся к машине, — Шнайдер заговорил:
— Добро пожаловать, мистер Уолдо Джонс.
— Спасибо за привет, дедушка Шнайдер.
Старик любезно кивнул, не говоря ни слова, и подошел к носилкам с Бальдуром. Уолдо хотел было предупредить его, что для незнакомых зверюга опасна, но какое-то странное стеснение — наверное, поле тяготения на нервы подействовало — помешало ему вовремя заговорить. А потом он увидел, что зря беспокоился.
Бальдур перестал тихо поскуливать, поднял голову и лизнул Грэмпса Шнайдера в подбородок. И радостно завилял хвостом. Уолдо почувствовал внезапный укол ревности; ведь до этого за псом никогда не водилось, чтобы он проявил дружелюбие к незнакомым людям без особого приказа хозяина. Это была нелояльность, даже более того — измена! Но Уолдо подавил приступ раздражения и хладнокровно расценил это происшествие как свой тактический успех.
Шнайдер отвел в сторону собачью морду и тщательно осмотрел собаку, поталкивая, поглаживая, вытягивая ей лапы. Приподнял Бальдуру губы, глянул на десны. Оттянул веки, заглянул за них. Покончив с осмотром, подошел к Уолдо.
— Пес-то и не хвор, — сказал Шнайдер. — Просто у него ум за разум зашел. С чего бы это?
Уолдо рассказал о необычном прошлом Бальдура. Шнайдер выслушал, покивал — причем Уолдо не мог сказать, понял он его или нет, — и внимательным взглядом окинул Уолдо.
— Нехорошо, когда взрослый парень лежкой лежит в постели. Давно это с тобой?
— С рождения, дедушка.
— Это нехорошо.
Шнайдер обошелся у Уолдо точно так же, как и с Бальдуром. Уолдо с гораздо большим трудом сносил чужое прикосновение, чем обычный, здоровый, но легко возбудимый человек, однако выдержал это по причинам вполне прагматическим. Чувствовал, что как-то надо втереться, умаслить этого странного старикашку. И что его не стоит раздражать.
Чтобы отвлечься от унижений, которые он терпел по собственной воле, и побольше узнать о старом шарлатане, Уолдо обшарил взглядом его комнату. Это была совмещенная гостиная-кухня. Узковатая, но довольно длинная, она была тесно заставлена. Весь кухонный конец занимал то ли огромный очаг, то ли камин, однако теперь он был заложен кирпичом, а в его дымоход сквозь дырку шла жестяная труба от плиты с механической подачей угля. Плита углом заходила в камин слева. Соответствующее место справа занимала тумба с небольшой мойкой. Вода подавалась в мойку ручным насосиком, рукоять которого торчала из-за тумбы.
Судя по обстановке, решил Уолдо, либо Шнайдер старше, чем выглядит, что просто невозможно себе представить, либо унаследовал этот дом от кого-то, кто уже век как помер.
Жилой конец комнаты был загроможден и заставлен, что просто неизбежно в небольших помещениях. Кругом были книги: в нескольких шкафах, стопками на полу, россыпью на стульях — так, что вот-вот свалятся. Старинный, заваленный бумагами деревянный стол представлял собой пьедестал для давно устаревшей механической пишущей машинки и занимал целый угол. Над ним на стене висели богато украшенные часы-ходики в виде домика. Над циферблатом имелись две дверочки; именно в тот момент, когда Уолдо разглядывал часы, из левой выскочила резная деревянная птичка, раскрашенная красной краской, четыре раза пропела «фью-фью» и тут же спряталась. Следом из правой дверцы явилась серая птичка, трижды лениво прокуковала и вернулась на место. Уолдо решил, что очень хорошо бы заиметь такие часы; разумеется, их маятник и гиря во «Фригольде» не работали бы, но часы легко можно приспособить на центрифугу, дающую ускорение в одно g, где у них будут как бы те же условия для работы, что и на поверхности Земли.
