Но если неизвестно, где выход, сбежать из заточения невозможно. Голый человек — необыкновенно беспомощное существо: не имея материалов, из которых можно смастерить инструменты, он почти ни на что не способен. Эйзенберг мечтал то о блаженстве обладания алмазной дрелью, то об ацетиленовой горелке, то хотя бы о завалящем ржавом зубиле. Он сознавал, что без инструментов у него столько же шансов взломать клетку, как у его рыбок Клео и Патры — прогрызть стекло аквариума.

— Док?

— Да, сынок.

— Мы избрали неверный путь. Мы знаем, что Икс разумен; чем пытаться сбежать, нам следовало бы попытаться вступить с ним в контакт.

— Каким образом?

— Не знаю. Но должен же быть способ.

Но если такой способ и существовал, ему никак не удавалось его придумать. Даже если предполагать, что похитители видят и слышат его, какими словами или жестами передать им послание? Возможно ли теоретически негуманоиду, не важно, насколько он разумен, понять смысл человеческой речевой символики, если ее воспринимать вне контекста, без фона, без картинок, без возможности что-то показать? Ведь человеческая раса, находясь в гораздо более благоприятных условиях, не смогла почти ничего узнать о языках животных.

Как привлечь их внимание, стимулировать их интерес? Прочитать наизусть Декларацию независимости? Или таблицу умножения? А если использовать жесты, то будет ли азбука глухонемых понятнее их похитителям, чем сигналы боцманской дудки городскому жителю?

— Док?

— Что, Билл?

Грейвс явно слабел: теперь он совсем редко начинал разговор первым:

— Почему мы здесь оказались? У меня все время сидит где-то в голове, что в конечном счете они должны вытащить нас отсюда и что-то с нами сделать. Попытаться допросить нас, например. Но похоже, они не собираются этого делать.

— Не собираются.

— Тогда зачем мы здесь? Почему они кормят нас?

Грейвс надолго замолчал, перед тем как ответить:

— Я думаю, они ожидают, пока мы не размножимся.

— Что?!

Грейвс пожал плечами:

— Но это же смешно!

— Верно. Но откуда им это знать?

— Ведь они же разумны.

Грейвс рассмеялся, первый раз за долгое время:

— Помнишь забавный стишок Роланда Янга о блохе?[91] В конечном счете видимая разница между мужчиной и женщиной почти незаметна — кроме как для мужчины и женщины!

Эйзенберг нашел, что это предположение отвратительно и возмутительно, он попытался спорить:

— Послушайте, док, даже поверхностное исследование показало бы им, что человеческая раса разделена на два пола. В конечном счете мы не первые, кого они изучают.

— Может быть, они нас вовсе и не изучают.

— Как это?

— Может, мы просто домашние животные.

Домашние животные! Психика Билла Эйзенберга устояла перед лицом опасности и неопределенности. Но на сей раз удар был слишком коварен. Домашние животные. Он считал себя и Грейвса военнопленными или, по крайней мере, объектами научного исследования. Но домашние животные!

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — продолжал Грейвс, глядя на Билла, все ощущения которого отражались на его лице. — Это… унизительно с антропоцентрической точки зрения. Но я думаю, что это так и есть. Я мог бы также рассказать тебе собственную теорию о том, какова природа Икс, и об отношении Икс к человеческой расе. Я не говорил об этом до сих пор, потому что это почти исключительно догадки, основанные на очень скудных данных. Но эта теория согласуется с известными фактами. Я полагаю, что эти Икс-существа едва ли осведомлены о существовании людей, кроме тех, кого они захватили, и почти совсем ими не интересуются.

— Но они же охотились на нас!

— Может быть. А может, просто случайно подобрали по дороге. Многие фантазировали о том, как будет выглядеть встреча двух чуждых разумов. И почти без исключения эти мечты облеклись в одну из двух форм, либо вторжения и войны, либо взаимопознания и взаимопомощи. Эти обе концепции предполагают, что иной разум достаточно похож на наш, чтобы либо бороться, либо общаться с нами, — иначе говоря, рассматривать нас как равных себе. Я не верю, что Икс настолько заинтересованы в человеческих существах, чтобы испытывать желание поработить или даже истребить их. Может быть, им не захочется и исследовать нас, даже если мы попадем в их поле зрения. У них может отсутствовать жажда исследования в смысле того обезьяньего любопытства ко всему, что движется. Кстати, насколько мы сами внимательны к другим формам жизни? Ты когда-нибудь поинтересовался у своей золотой рыбки ее взглядами на их, рыбью, поэзию или политику? Волнует ли термита, какое место женщина занимает в семье? Кого предпочитают бобры — блондинок или брюнеток?

— Нашли когда шутить.

— Я не шучу. Может быть, у тех форм жизни, которые я упомянул, и нет таких сложных мыслей. Но я утверждаю, что если бы они и были, мы об этом и не догадывались. Я не думаю, что Икс рассматривают человечество как разумную расу.

Некоторое время Билл переваривал все это, затем спросил:

— Как вы думаете, док, откуда они пришли? Может, все-таки с Марса? Или они не из нашей Солнечной системы?

— Не обязательно. И даже маловероятно. Мне кажется, что они пришли из того же самого места, что и мы, — из взбаламученного ила нашей планеты.

— Ну, док, в самом деле…

— Именно так. И не смотри на меня соболезнующе. Я болен, но шарики у меня на месте. Акт творения происходил восемь дней.

— Что?

— Я использую библейскую терминологию. «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Так все и происходило. Но никто не упоминал о стратосфере.

— Док, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

— Черт возьми, когда тебе надоест заниматься психоанализом! Я объясню тебе эту аллегорию. Вот что я имел в виду. Мы не самая последняя и не высшая стадия эволюции. Вначале жизнь была только в океане. Затем появились двоякодышащие, амфибии и так далее, пока не были заселены континенты и в конце концов на поверхности планеты не стал править человек — или, по крайней мере, воображать, что правит. Но разве эволюция остановилась на этом? Думаю, что нет. Посмотри: с точки зрения рыбы, воздух — это абсолютный вакуум. С нашей точки зрения, верхние пределы атмосферы — шестьдесят, семьдесят, сто тысяч футов — это практически вакуум, не способный поддерживать жизнь. Но это не вакуум. Там есть вещество, и там есть лучистая энергия. Почему бы там не быть жизни, разумной жизни, сильно проэволюционировавшей, как этому и следует быть, но проэволюционировавшей от той же начальной стадии, что и мы, и рыбы? Мы не могли увидеть, как все это происходило; человеческое сознание еще слишком молодо. Когда наши прадедушки качались на ветках, это уже все свершилось.

Эйзенберг глубоко вздохнул:

— Постойте, док. Я не обсуждаю теоретическую состоятельность ваших тезисов, но мне кажется, что в данном случае все это противоречит наблюдаемым фактам. Мы никогда их не видели и ничего о них не знали. По крайней мере, до недавних пор. А мы должны были бы их видеть.

— Необязательно. Разве муравьи видят человека? Сомневаюсь.

— Да, но какого черта, ведь человеческое зрение получше муравьиного.

— Лучше, но для чего оно предназначено? Для своих собственных нужд. Предположи, что Икс-существа слишком высоко, или обладают очень низкой плотностью, или слишком быстро движутся. Даже такую большую, плотную и медленную штуку, как самолет, ты не всегда увидишь, если он будет достаточно высоко. Если же Икс разрежен и полупрозрачен, мы не сможем его увидеть, коль скоро он не будет затмевать звезды и бросать тень на Луну, — хотя на самом деле мне приходилось слышать странные истории именно в таком духе…

Эйзенберг встал: