Неожиданное Мертвый, на улице он лежал, с кинжалом в груди. Никто из прохожих его не знал. Как дрожит фонарь на ветру, Боже! Никак не может унять он дрожи. Холод рассвета скользнул по лицу. Но никто не решился закрыть глаза мертвецу. Мертвый, на улице он лежал, да, с кинжалом в груди, нет, никто из прохожих его не знал. Солеа Перевод Анатолия Гелескула Под покрывалом темным ей кажется мир ничтожным, а сердце – таким огромным. Ей кажется безответным и вздох и крик, унесенный неумолимым ветром. Балкон распахнулся в дали, и небеса балконом текли и в зарю впадали. Ай айяйяй, под покрывалом темным! Пещера Перевод Анатолия Гелескула Протяжны рыдания в гулкой пещере. (Свинцовое тонет в багряном.) Цыган вспоминает дороги кочевий. (Зубцы крепостей за туманом.) А звуки и веки — что вскрытые вены. (Черное тонет в багряном.) И в золоте слёз расплываются стены. (И золото тонет в багряном.) Встреча Ни ты и ни я, право слово, не жаждали встретиться снова. Ты… почему, ты знаешь сама. Я… я страстно влюбился в другую. Одолевай дорогу крутую. Остались следы от гвоздей на ладонях моих. Неужели же ты не увидела их? Никогда не смотри назад, тревожить покой твой не стану; лучше, как я, святому молись Каэтану, чтобы ни ты и ни я, право слово, не жаждали встретиться снова. Заря Звон колокольный в рассветной прохладе, — слышен и в Кордове он, и в Гранаде. Светлые слезы Андалусии, — видят их девушки в утренней сини. И среди гор, и у моря в низине. Юбки мелькают, стучат каблучки, ритм солеа́, — улица светом вся залита. Звон колокольный в рассветной прохладе, — слышен и в Кордове он, и в Гранаде. Поэма о саэте Перевод Анатолия Гелескула Лучники Дорогами глухими идут они в Севилью. Плащи за их плечами — как сломанные крылья. Из дальних стран печали идут они веками. И входят в лабиринты любви, стекла и камня. Ночь Светляк и фонарик, свеча и лампада… Окно золотистое в сумерках сада колышет крестов силуэты. Светляк и фонарик, свеча и лампада. Созвездье севильской саэты. Севилья Севилья – башенка в зазубренной короне. Севилья ранит. Ко́рдова хоронит. Севилья ловит медленные ритмы, и, раздробясь о каменные грани, свиваются они, как лабиринты, как лозы на костре. Ее равнина, звонкая от зноя, как тетива натянутая, стонет под вечно улетающей стрелою Гвадалквивира. Она смешала, пьяная от далей, в узорной чаше каждого фонтана мед Диониса, горечь Дон Хуана. Севилья ранит. Вечна эта рана. Процессия Идут единороги. Не лес ли колдовской за поворотом? Приблизились, но каждый по дороге внезапно обернулся звездочетом. И в митрах из серебряной бумаги идут мерлины, сказочные маги, и вслед волхвам, кудесникам и грандам — Сын Человеческий с неистовым Роландом. |
