Крик Крик полукружьем от склона до склона пролег. Черною радугой стянут сиреневый вечер. По струнам ветров полоснул исполинский смычок. (Цыгане в пещерах затеплили свечи.) Тишина
Перевод Анатолия Гелескула Слушай, сын, тишину — эту мертвую зыбь тишины, где идут отголоски ко дну. Тишину, где немеют сердца, где не смеют поднять лица. Поступь сигирийи Перевод Анатолия Гелескула Бьется о смуглые плечи бабочек черная стая. Белые змеи тумана след заметают. И небо земное над млечной землею. Идет она пленницей ритма, который настичь невозможно, с тоскою в серебряном сердце, с кинжалом в серебряных ножнах. Куда ты несешь, сигирийя, агонию певчего тела? Какой ты луне завещала печаль олеандров и мела? И небо земное над млечной землею. Вослед шествию сигирийи Дети глядят на дальний закат. Свечи погасли, и слепые юницы к луне обращают лица, и возносятся ветром спирали печали. Горы глядят на дальний закат. А потом… Прорытые временем лабиринты — исчезли. Немолчное сердце — источник желаний — иссякло. Закатное марево и поцелуи — пропали. Умолкло, заглохло, остыло, иссякло, исчезло. Поэма о солеа «Земля сухая…» Земля сухая, земля немая в ночи без края. (Ветер в садах, ветер в горах.) Земля — старей страдания и свечей. Земля глубинной мглы. Земля безглазой смерти, каленой стрелы. (Ветер полей. Дрожь тополей.) Селенье На темени горном, на темени голом — часовня. В жемчужные воды столетние никнут маслины. Расходятся люди в плащах, а на башне вращается флюгер. Вращается денно, вращается нощно, вращается вечно. О, где-то затерянное селенье в моей Андалузии слезной… Кинжал Кинжал, в жилах кровь леденя, входит в сердце – как плуг, взрезающий землю. Нет. Не вонзайте его в меня. Нет. Кинжал — словно луч раскаленного дня пламенит глубины ущелий. Нет Не вонзайте его в меня. Нет. Перекресток Вечер, фонарь, ветра шквал, и – в сердце кинжал. Улица — как струна, дрожит в напряженье она, дрожит, от жалящей боли черна. Всюду, что бы ни увидал, вижу: в сердце кинжал. Ай!
Крик расстилает по ветру Тень кипариса. (Один я хочу остаться и разрыдаться.) Все порушено в мире. Осталось только безмолвие. (Один я хочу остаться и разрыдаться.) А ночной горизонт искусан кострами. (Я ведь сказал: один я хочу остаться и разрыдаться.) |
