— Спасибо, — Гумер встал, с сожалением взглянув на закрытую дверь. — Только вы ему обязательно скажите.

— Иди, иди, чего зря повторять? — недовольно проговорила она.

Двигатель заменили быстро — электрики свое дело знали. Абдрашитов вытер руки ветошью и, взглянув на часы, пошел к пульту: Сафаров любил, чтобы его указания выполнялись точно. Зря, конечно, он Ямилю отстранил, и вообще, говорил ведь ему, что не надо с ее сменой связываться: у нее что-то вроде романа с Хабировым — видели их вместе в ресторане. А раз так, женщину никаким пряником не заставишь делать то, что она душой принять не может. И его он зря в эту историю впутал — ему с Ямилей делить нечего, наоборот, кабы не жена, с превеликим удовольствием бы сам с ней в ресторан сходил. Если Хабиров не дурак, он двумя руками за нее ухватиться должен — такие кадры на улице не валяются. Только что-то не видно, чтобы очень уж спешил, из цеха не вылазит, чудак-человек, нашел себе амбразуру… «Хотя и намекал мне Сафаров, что двинет в скором времени в главные, думаю — ни к чему это все, не хочется на живое место, в тягло такое впрягаться тоже не хочется. Тут только такой человек, как Хабиров, и может, наверное, на раскладушке спать в цехе, а лично я так спать не согласен. И если честно, мне тоже не по душе эта сафаровская затея: по грани будем ходить, это уж как пить дать!

Чуть перебор — и кто в тюрьму сядет? Мы с Ямилей и сядем, а Сафаров крылышки отряхнет — и только его и видели. И Хабиров, конечно, тоже с нами в одной компании будет…»

Нехорошие эти мысли пришли вовремя. Абдрашитов потянулся было к кнопке, но задержал руку и оглянулся.

— Эй там, на вахте! Отойдите-ка на всякий случай подальше.

— Вот-вот, — сказал Гумер, быстро подходя к пульту. — Расчеты расчетами, а все-таки подальше, да? — и вдруг заорал во весь голос: — Какого черта здесь распоряжаешься?

— Ты не кричи, Хабиров, я не глухой, — остановил его Абдрашитов. — А распоряжается здесь товарищ Сафаров Главный инженер, если не забыл.

Не хотел он ссориться с Хабировым, видит бог, не хотел, только кричать никому на себя не позволял, и без того тошно на душе.

— Пока я тут за механизмы отвечаю, никаких фокусов делать не разрешу. Ясно? — сказал Гумер и встал между пультом и Абдрашитовым.

— Так без твоего разрешения обошлись, — усмехнулся тот. — И осталось-то кнопку нажать… У меня указание Сафарова проверить движок, и я проверяю… Отойди, Гумер, по-человечески прошу. Не мешай. Сейчас придет Сафаров, с ним и разговаривай…

Что произошло, никто из стоящих в разных концах участка толком не понял. Увидели только, что Абдрашитов взмахнул руками и исчез из поля зрения. Видели так же, что Хабиров быстро наклонился к нему и что-то там, внизу, стал делать… Остальное происходило в полной суматохе. Прибежали Казаргулов с Ямилей. Прибежала медсестра с автомобильной аптечкой. Быстрым шагом прошествовали туда и обратно нахмуренный Сафаров, главный энергетик и главный технолог.

Наконец разобрались: Абдрашитов, оттесненный от пульта Гумером, споткнулся и упал, ударившись головой о какую-то железяку. Не сильно, но до крови.

Теперь он сидел на кожухе дымососа, приложив к затылку ватный тампон, и тихо ругался, а Гумер, бледный и растерянный, стоял рядом, не зная, куда себя девать.

— Дурак ты, Гумер, ах какой дурак! — сказал Абдрашитов не зло, а с какой-то даже проникновенностью. — Ну, что б тебе на пять минут позднее прийти, а?

Странное дело, но именно в эти минуты, когда от пережитого страха осталась только холодная испарина на лбу, Гумер твердо сказал себе: все, больше он и пальцем не пошевельнет, пусть катится к черту Сафаров со своими затеями! Уйду в слесаря, в управдомы, в лесники — куда угодно уйду. Нет больше у меня ни сил, ни желания, ненавижу эти железки, себя ненавижу, жизнь эту неустроенную ненавижу — что еще?

— Извини… Я не хотел…

— Да пошел ты! — в сердцах закричал Абдрашитов. — Не о том я вовсе… Вон, чувствую, шишка растет, как шапку теперь надену?

И люди, стоящие вокруг, облегченно захохотали.

Никто из работников цеха, естественно, не придал большого значения происшествию — посмеялись и разошлись по своим делам. Как ни сопротивлялся Абдрашитов, его все-таки заставили сходить в медпункт, где выстригли волосы на затылке, промыли перекисью водорода небольшую ранку и туго забинтовали голову бинтом. Вид у него стал сразу же пугающе-впечатляющий, но домой он идти отказался и двинулся к электрикам, которые за время его отсутствия обнаружили в новом редукторе дефект и ждали распоряжений.

— Знал бы, не падал! — мрачно пошутил Абдрашитов и пошел звонить Сафарову. Тот распорядился чинить, поскольку запасных редукторов на складе больше не было.

— А агрегат запускай, готовь ко второй смене! — добавил он.

— Туда-сюда! Что мы — двужильные, да? — возмутился Абдрашитов. — Я свою смену уже отработал, пусть Ямиля потрудится.

Но Сафаров его горячие слова пропустил мимо ушей:

— Делай, как сказано!

Гумер как ушел отсюда, так и не появлялся. Твердо решив больше ни во что не вмешиваться, он позвонил в приемную генерального директора, чтобы отменить свою просьбу о приеме. Однако секретарша сухо ответила, что тому не только уже доложили о нем, но и о том, что произошло в цехе. Так что пусть он, Гумер, сидит на месте и ждет звонка.

— А что произошло в цехе? — удивился он. — И кто доложил?

Секретарша только фыркнула в ответ и положила трубку.

С генеральным директором ему встречаться еще не приходилось — видел, конечно, на собраниях, слушал его выступления, но как и многие — только из зала. Говорили о нем разное: мол, и суров-то, и резок, что положение его в последние годы пошатнулось — не очень ладит с местными властями, а наверху, в области, лишился надежной поддержки.

Ходили слухи и о том, что собираются его менять, называли даже кандидатуру секретаря горкома партии по промышленности, который был частым гостем в объединении. Как бы там ни было, а неурядицы в подразделениях объединения, и в первую очередь на их фабрике, давали основания для подобных разговоров. Уже давно объединение не хвалили ни в печати, ни в докладах районных руководителей, а из области часто наезжали комиссии.

Словом, было о чем подумать Гумеру в ожидании звонка из приемной генерального директора. Утром, движимый уверенностью в своей правоте, он бестрепетно поднялся на второй этаж заводоуправления и сидел потом в приемной, завороженно глядя на высокие дубовые двери кабинета. И знал, как и что должен сказать, невзирая на настроение руководителя, который, несомненно, был в курсе затеваемого Сафаровым эксперимента. Но теперь все продуманные ночью, не раз взвешенные слова уже не казались столь убедительными. Что, собственно, мог противопоставить он идее Сафарова? Свои ощущения или предчувствия? То, что слышалось ему в гуле барабана? Говорить директору, проработавшему здесь полтора десятка лет, что оборудование устарело, работает на износ, что необходима модернизация? Или о том, что нельзя наращивать производительность агрегатов за счет сокращения сроков профилактического ремонта? Что есть такие понятия, как износ металла, сопротивление материала, амортизация и тому подобное, известное тому, как дважды два? А как объяснить, что деятельность главного инженера фабрики порочна в самой своей основе, поскольку преследует вовсе не интересы производства и работающих на нем людей, а всего лишь — собственную корысть?

Нет, не был столь наивным Гумер, чтобы не понимать, какой может быть реакция генерального директора, обладающего всей информацией о всех службах огромного предприятия. И как бы ни был он, директор, озабочен своими личными неприятностями, ежели они у него, действительно, есть, не мог он положиться лишь на нахрапистость и удачливость Сафарова. «Ну, не сумасшедший же он, в конце концов, чтобы не видеть, не понимать того, что увидели и поняли не только я, но и главный механик, и старые инженеры, и Ямиля, и еще многие люди, которые сейчас почему-то отмалчиваются. Ведь, уверен, и Абдрашитов, хотя и оказался правой рукой Сафарова, тоже не в восторге от его идеи — у него же в глазах написано, что боится. Боится и делает. А чего, спрашивается, боится? Почему, когда я ему не дал запустить агрегат, решил вдруг оттеснить меня, изловчиться как-то, чтобы добиться своего?