…Гюзель шла к нему навстречу с маленьким чемоданчиком, а он стоял и смотрел, как она идет — самая красивая девушка на этой планете. Она была высокая, статная, и хотя была на высоких каблуках, которые делали ее еще более высокой и стройной, он протянул к ней руки, не обращая внимания на людей, и обнял, и почувствовал себя большим и сильным, способным защитить ее от любых бед и невзгод и пойти вместе с ней туда, за горизонт, где параллельные дороги, говорят, обязательно пересекаются, а время становится пространством и наоборот.
Но это совсем другая история, и не будем ее рассказывать, потому что наши герои уже вышли на привокзальную площадь и направились мимо автобусной остановки вверх по улице, ведущей в город. Им, конечно, есть о чем поговорить: три дня — срок небольшой по общим меркам, только у любящих мерки совсем иные, кто будет с этим спорить?
Право, не знаю, но, думаю, всем смотрящим им вслед они казались прекрасной парой. Да и у кого повернулся бы язык сказать, что они не подходят друг другу по росту. Любовь выпрямляет — сказал один знаменитый классик, и он совершенно прав. И как хорошо, что она наделяет людей другим зрением, давая им возможность увидеть друг в друге собственное отражение.
Может быть, это и есть счастье?
ПУЛЯ
В этом году весна была холодной. Только в начале марта слегка потеплело и пошел нескончаемый мокрый снег вперемежку с дождем, с севера дул упрямый пронизывающий ветер.
В один из таких дней и выписался из больницы Сагит Рахимов, бригадир монтажников из строящегося неподалеку рабочего поселка.
Выйдя на улицу, он взглянул на небо. Там, обгоняя друг друга, плыли лохматые, серые тучи. Хорошо еще не было ни снега, ни дождя, а то вряд ли решился он добираться своим ходом до поселка — как-никак, десять все-таки километров!
Шофер, с которым договорился на больничном хоздворе, довез его до ближайшей деревни и дальше ехать отказался: заупрямился, и ни в какую! Жена больная дома, дети одни и прочее…
Сагит чертыхнулся — надо же так промахнуться! — и пошел по грязной улице деревни в другой ее конец, чтобы там выйти на старый большак, ведущий к поселку. Иногда оглядывался с надеждой — вдруг да найдется какой сумасшедший, который едет в ту же сторону?
Таких, естественно, не оказалось, и он, застегнув пальто на все пуговицы, спрятав руки в карманы и укрыв лицо поднятым воротником, зашагал краем дороги.
Главврач больницы говорил Сагиту: «Подожди еще денек. Завтра после обеда наша машина пойдет в поселок, чего ты суетишься?» Но Сагит уже решил не ждать: завтра — это завтра, до него еще дожить надо! Не остановили его и сетования лечащего врача по поводу того, что не за кончил курса уколов. Чувствовал он себя сносно: голова уже не кружилась и не тошнило.
Главврач пошутил на прощание: «Ну и наскучал, видать, по жене своей! Прямо невтерпеж!»
Сагит не стал объяснять, почему он так торопится домой. В двух словах всего и не скажешь. Хорошо врач — человек понятливый. Наверное, в глазах у Сагита прочитал, что не только к жене торопится, потому и выписал без лишних проволочек.
Вот и идет он теперь в свой поселок краем дороги, где снег еще не успело развезти и нет такой грязи, как в деревне.
Сагит на короткое время останавливается, чтобы оглядеться. Но вокруг одна и та же унылая картина: серо-грязный, неряшливый снег, лес чернеет вдали, столбы бегут за горизонт, позванивая туго натянутыми проводами. Деревня уже куда-то пропала, словно присела и притихла за взгорком.
Он взглянул на часы: всего половина пятого, а из-за тяжелых, мрачных туч, затянувших плотно небо, сумеречно и тоскливо.
Сагит зашагал быстрее. Если и дальше держать такой темп, дотемна можно добраться до дома.
Конечно, если бы он сообщил о том, что его выписали, за ним бы обязательно прислали машину. Только их и так не хватает на стройке, зачем же зря гонять? И потом, ему захотелось заявиться домой сюрпризом. Вот будет радость детишкам! Нафиса писала:
«Сначала они все время забывали, что ты в больнице, и ждали каждый вечер. А когда привыкли, стали приставать с вопросами: когда да когда придешь? Садимся ужинать, стул для тебя ставят и никому садиться на него не позволяют: «Это папино место!»
Сагит сам так по ним всем соскучился, что даже в глазах щиплет. И душа, и руки привыкли каждый вечер после работы брать на колени близняшек, возиться с ними, лохматить их мягкие волосенки. Хорошо хоть одна из медсестер иногда приводила с собой на работу дочурку — ровесницу его мальчишек. Такая же крохотуля и болтушка! Сагит иногда подзывал ее к себе, давал что-нибудь вкусненького и осторожно гладил тяжелой, мозолистой ладонью по головке, лаская.
Он знал, что едва переступит порог, пацаны облепят его со всех сторон и радостно заголосят: «Папка приехал, папка приехал!» И Нафиса будет улыбаться счастливо, наблюдая за их возней в прихожей.
Когда он по работе отлучается на пару-тройку дней, ребята его от окна не отходят — ждут! А сейчас целых три недели отсутствовал — шутка сказать! Да и на шахте, наверное, уже заждались: начался монтаж воздухоочистителя, и Сагита вдруг осенила интересная идея.
По проекту под этот агрегат необходимо было подводить мощное бетонное основание. Размеры и масштабы его просто устрашали. «А что если уменьшить? — подумал Сагит. — Вибрацию можно погасить специальным приспособлением в виде рамы».
Начальство сильно засомневалось: выдержит ли такую махину облегченное основание?
Сагит настоял на своем, и вскоре было дано добро. Но в тот же день он вместе с тремя рабочими из своей бригады попал в больницу.
Он рассказывал ребятам, как должна выглядеть рама. Но на чертеже показать ее не успел. Запомнили ли они то, что он говорил? Сделали ли рамы, как положено? Ведь если она окажется слабой, основание, действительно, не выдержит вибрации.
Придя в себя в больнице, Сагит в первую очередь подумал об этом.
Шли дни, и беспокойство перерастало в сомнения, а те, в свою очередь, — в боязнь: сварят раму не так, и все пойдет насмарку! Бог с ней, с идеей — сама по себе не ахти какая оригинальная. Но уж коль скоро принялись ее реализовывать, тут каждая мелочь приобретает особое значение. Закрепят, например, плохо раму и выбросят на ветер многие тысячи рублей, а главное — будет потеряно драгоценное время. Этого никак нельзя допустить!
Через несколько дней, едва почувствовав себя лучше, Сагит с трудом поднялся и, держась за стену, вышел в коридор. Увидев его, всполошилась медсестра, сидевшая в другом конце.
— Куда вы? — спросила она, подбежав и пытаясь поддержать его. — Вам нельзя ходить. Сейчас же возвращайтесь в палату!
— Мне надо срочно позвонить в поселок, — сказал он, но не бороться же с девушкой! Ему пришлось подчиниться.
Он попросил позвать врача.
Врач хмуро выслушал просьбу и категорически запретил вставать. И посоветовал к тому же не волноваться, Только разве мог кто-нибудь остановить Сагита, когда он решил что-то сделать? После долгих споров ему дозволили наконец позвонить в поселок. И хотя находился он от него в пятидесяти километрах, говорить пришлось почему-то через Уфу, и Сагит ничего не сумел толком сказать. Голоса ребят с участка то исчезали, то появлялись, вдобавок мешал писклявый женский голос, поющий черт знает о чем. Сагит так и не разобрал, что кричали ребята. А прощальный вопль: «Все хорошо, выздоравливай!» — никак не мог его успокоить. И тогда он засел за письмо домой.
В первую очередь, конечно, передал пламенный привет своей Нафисе и детишкам, сообщил, что страшно соскучился, и, чтоб порадовать пацанов, нарисовал им гуся, машину и собачонку. Черканул и записочку для передачи своей бригаде: снова подробно объяснил, что надо сделать, чтобы не допустить вибрации облегченного основания. Не скрыл и того, чего сам больше опасался.
