Я знала, что он был акулой в бильярде, что он любил местное пиво IPA и текилу, предпочитал гамбургеры любой другой еде и, как ни странно, любил Элвиса почти так же сильно, как и я. Мне казалось, что я могу догадаться и о других вещах, о том, что составляло его дух. Он был нежным, но собственником, душевным, но жестоким, когда ему перечили. Я была свидетелем этих вещей, но еще больше — он дал мне окно в свою стихию, написав мне эти стихи.

Он хотел, чтобы я узнала его. Разве может женщина устоять перед мужчиной, который открыл ей свое прекрасное сердце, не зная, что она с ним сделает?

Я могла бы сдать его в полицию за неподобающее поведение, как только узнала, что он лгал мне о том, что является моим учеником, или когда он впервые написал мне стихотворение о яблоках. Но я этого не сделала, и меня поразило, что он знал, что я этого не сделаю.

Я тяжело вздохнула, перевернув стихи и положив их обратно в свой стол, после чего собрала свои вещи, чтобы идти домой, потому что моя машина все еще была в «Гефест Авто».

Энтранс также не был живописным городом западного побережья, который я представляла себе, когда переезжала сюда. Центр города был большим и ухоженным, с огромной главной площадью, на которой доминировал элегантный фонтан, кованые стулья и ухоженный сад. Здания были старые, викторианской эпохи или из красного кирпича, и все они были тщательно отреставрированы. Единственным недостатком города был разросшийся промышленный участок в восточной части города у реки, где находились гараж, тату-салон и небольшой торговый центр. Это была та сторона города, где жили опустившиеся и опустившиеся горожане. Их было не так уж много, и они не были по-настоящему бедными, даже если одноэтажные бунгало переживали лучшие времена. Нет, это были заборы из цепей, запирающие пугающих зверей, которые, возможно, когда-то были собаками, и резкий запах марихуаны, который казался неотъемлемой частью этого города. Как девушку, которая всю свою жизнь прожила в богатом и роскошном районе Данбар в Ванкувере, меня пугала грязная сторона Энтранса.

Маленький домик, который я купила по интернету, был ветхим; отопление было неважным, что было нормально, когда я только переехала в сентябре, но в декабре, январе и даже сейчас, в феврале, требовало, чтобы я надевала по крайней мере три слоя толстого трикотажа и вкладывала деньги в несколько одеял. Горячая вода держалась около трех минут, а я была из тех женщин, которые принимают душ по полчаса. Большинство кухонных шкафов были сломаны, холодильник стонал, как медведь, выходящий из спячки, а наклонный сад, который вел к океану — а именно для этого я покупала дом — представляла собой заросли колючек и спутанных кустов. Я все еще не отошла от разочарования, хотя прожила там уже шесть месяцев.

И все же при виде маленького домика на склоне крутого утеса у океана меня пронзила дрожь. Крутая крыша была покрыта толстым слоем мха, дверь — ширма криво висела на петлях, сад так зарос, что полз вверх по бокам облупившихся стен, покрытых черепицей, и на усыпанную гравием подъездную дорожку. Это был абсолютный беспорядок. Но он был мой; я владела им безраздельно. Агент по недвижимости отмахнулся от пластикового пакета с деньгами, который я вручила ему для завершения сделки, но все равно взял его, и теперь, впервые в жизни, я владела чем-то только для себя.

Я назвала дом «Деревянный коттедж в Шамбле» и планировала нарисовать небольшую табличку, чтобы повесить ее на столб в начале длинной подъездной дороги. Это было далеко внизу списка моих приоритетов, но я не могла дождаться момента, когда смогу распорядиться землей так, как мне хотелось, сделав ее именно своей.

Интерьер был не намного лучше. Самое лучшее в нем — это открытая планировка, необычная для старого домика. Кухня вела в слегка углубленную гостиную и обеденный уголок, который был разграничен старым, вырезанным вручную дубовым баром, украшенным спереди узорами из плюща и тонких веток деревьев, так что он был виден из гостиной. Вся передняя стена в задней части дома была построена из больших окон и раздвижных стеклянных дверей, так что из каждой комнаты открывался прекрасный вид на покатый двор и великолепные просторы голубого океана, расстилающегося с каменистого пляжа.

У меня не было много мебели, но глубокий кожаный диван и огромное шоколадно-коричневое кресло, которые я поставила перпендикулярно друг другу в зоне отдыха перед огромным каменным камином, были шикарными и очень удобными. Я соорудила импровизированный журнальный столик из деревянных ящиков, пока у меня не было времени и денег на покупку настоящего, но мне отчаянно не хватало нескольких книжных шкафов, в которых можно было бы разместить коробки с книгами, которые я поставила по одну сторону от дивана.

Убрав продукты, я приготовила себе миску овсянки со свежими ягодами и кленовым сиропом. Завтрак на ужин или обед и завтрак на завтрак были для меня привычным делом. Я была утренним человеком и любила все, что связано с первым приемом пищи за день, включая кофе. После еды я брала свою кружку кофе без кофеина и перемещалась в огромное кресло перед потрескивающим камином. Мне потребовалось несколько попыток, чтобы разжечь его, но я была рада, что потрудилась, потому что морская соль в поленьях придавала пламени великолепный голубой и зеленый цвет.

Было тихо и красиво, и мне хотелось любить свою жизнь теперь, когда я свободна, но даже свобода не могла закрыть зияющую бездну одиночества в моей душе. Оно одолевало меня в темноте между засыпанием и сном и в разрозненные моменты тишины между уроками в школе.

Когда рядом со мной скрещивались голубки, неразрывно связанные друг с другом, как магниты, как две вещи, элементарно предназначенные друг для друга. Я знала, что это происходит в основном от того, что я всю жизнь была изолирована, заперта от своих ультраконсервативных родителей из-за ошибок, которые они совершили с моим братом. У меня не было друзей, только семья, и даже она была безвозвратно разрушена к одиннадцати годам.

Это также произошло потому, что я была романтиком, но у меня не было романтики. Никогда. Я с вожделением следила за Кингом, и то короткое время, которое мы провели вместе, было самой большой связью, которую я когда-либо создавала.

До отъезда у меня, возможно, был дом и муж, но я никогда не была любима, не имела его и не жила с его пульсом внутри меня. Я лежала без сна, пока Уильям тихо похрапывал рядом со мной, и представляла, какой жизнью я могла бы жить, если бы у меня хватило сил убежать, бороться с судьбой, которую мне уготовили родители. Я мечтала о мужчине, который полностью овладеет мной, вырвет меня из комфорта и безопасности и погрузит в страсть и хаос. О мужчине, который будет смотреть на меня, а не сквозь меня, как мой муж. Мужчину, который был бы настоящим мужчиной, возможно, тем, кто сам рубит дрова и чинит протекающие трубы. Не тридцатишестилетний адвокат из маленького, глубоко религиозного городка в прериях, который подружился с моими родителями и взял меня в качестве восемнадцатилетней невесты, потому что я была красива, практически девственна и не имела для себя больших устремлений, чем те, которые задали мои родители. Я мечтала об этом восемь лет, прежде чем, наконец, что-то предпринять.

Теперь у меня был красивый, ветхий домик в прекрасном городке и должность учителя в одной из лучших школ на западном побережье. Я должна была быть довольна; я должна была быть самым счастливым человеком на свете. Однако, сидя у камина и углубившись в один из бесчисленных романов в мягкой обложке, я беззвучно плакала, а рядом со мной сидело одиночество, мой единственный спутник. В какой-то момент я представила себе горловой гул мотоцикла, проносящегося мимо устья моей длинной подъездной дорожки, подумала о будущем, которого у меня никогда не будет с Кингом, и слезы стали немного сильнее

Крессида