— А ну покажите, как сами жнете! — ринулся к жатке Додонов.

Увидев там незнакомого человека в шляпе и дымчатых очках, спросил недовольно:

— Это кто?

— Тимофея Ильича покойного сын, инженер, — сказал Роман Иванович, — отца хоронить приезжал да остался вот погостить. Интересуется, как машины ихнего завода работают…

— Ну, ну… — сразу громко и сердито заговорил Додонов. — Давно пора бы.

Здороваясь с Михаилом, оглядел его, прищурясь.

— Поломка, что ли?

За него ответил густым басом высокий усач с гаечным ключом в руке:

— Сейчас поедем, товарищ Додонов.

— А почему стояли?

Усач замялся, взглянув на Михаила.

— Прилаживали тут ребята приспособление одно…

И бодро заключил:

— Теперь пойдет!

— У вас пойдет, а вот как у других механизаторов, это мне пока неизвестно… — взглянул опять недоверчиво на Михаила Додонов. — Вы учтите, товарищ инженер, что нам во время уборки некогда ошибки конструкторов исправлять.

Михаил насупился, покраснел, но сказал вежливо:

— Учтем.

Кузовлев махнул рукой трактористу, чтобы ехал.

— Вот глядите! — присел он на корточки, когда агрегат тронулся. — Весь валок лежит на стерне.

Додонов тоже присел, кряхтя.

— А если пшеница будет реже? — сердито спросил он.

— Надо жать ее не на полный хедер, тогда валок будет меньше и удержится.

— А если начнутся дожди? — придирчиво допытывался Додонов.

Зоя Петровна тоже присела рядом с ним, усиленно мигая Кузовлеву.

— Нам с Елизаром Никитичем дождь не страшен! Пусть льет хоть неделю. Валок-то, видите, на стерне лежит, как крыша. Сверху солнце будет его сушить, а снизу — ветер. Через два дня после дождя молотить можно будет.

Додонов сумрачно поднялся и пошел к машине. Все нерешительно потянулись за ним.

Усталый шофер сладко спал на баранке, забыв выключить радио.

Спокойно и бесстрастно диктор сообщал, что правительство Чехословацкой Республики серьезно обеспокоено плохими видами на урожай в нынешнем году и что в среднем по Республике ожидается сбор не больше восемнадцати центнеров пшеницы с гектара вместо обычных двадцати пяти.

Все переглянулись, не говоря ни слова. Додонов ошеломленно и тонко крякнул, Роман Иванович принялся озадаченно скрести ногтями небритую щеку, напустив густые брови на глаза, а Кузовлев низко нагнул крутолобую голову, словно бодать кого собрался.

Поняв, что не место и не время сейчас итожить спор свой с лектором, Додонов заторопился:

— Теперь мы в Белуху, а оттуда — в райком. Ты, Роман Иванович, поедешь с нами, а вы, Елизар Никитич, проверьте тут с Зоей Петровной способ ваш хорошенько, и к пяти — оба на экстренное бюро…

— Аркаша! — с удивлением услышал Трубников зазвеневший вдруг заботой и участием голос Зои Петровны. — Обедать приезжай домой. Ровно в три.

Додонов грохнул дверцей, будто выстрелил.

— Ну, Васька, пора домой собираться! — объявил неожиданно брату Михаил, сбегая по ступенькам крыльца в сад, где Василий с Алексеем чистили рыбу.

— Успеем! — лениво поднял Василий белую голову. — Поживем еще хоть недельку у матери.

Михаил фыркнул на него:

— Тебе все лето можно тут брюхо греть, ты на пенсии, а я через пять дней на заводе быть должен.

За три недели Михаил отоспался, посвежел, немного даже округлился на материнских блинах и на парном молоке, но добрее не стал. Ко всем прицеплялся, над всеми посмеивался, всех задирал. Ероша мелкие серые кудри, подошел к берестяной кошелке с рыбой, небрежно ткнул ее узконосым туфлем, заглянул внутрь.

— Где ловили?

— В Иваньевском… — нехотя ответил Василий, ожидая какой-нибудь каверзы от брата.

— Одни щурята, гляжу я, да пескари… — разочарованно отвернулся Михаил. — В Иваньевский плес не только ведь щуки, а и осетры заходят с паводком…

— Взял бы да поймал, — огрызнулся Василий, — чего же ты моих щурят одних ешь?

— От нужды и кошка траву жует! — грустно вздохнул Михаил. — Уж я, кабы время было, поймал да угостил бы тебя свежей осетриной. А ты вот, бездельник, пичкаешь меня заморенными пескарями…

— У тебя, Мишка, я это давно замечаю, с печенкой что-то неладно, — обеспокоенно сказал Василий. — Или, может, желчь в тебе разлилась. Больно ты злой стал! Самая первая примета: если человек на всех кидается, значит, печенка у него болит. Как приедем домой, валяй сразу в поликлинику. Такую болезнь запускать нельзя.

Михаил бережно поддернув брюки в коленях, присел на траву.

— Я ведь, Васька, всерьез тебе говорю: пойдем собираться, а то я один уеду.

Потряхивая рябого пескаря на ладони, Василий сказал с укором, после долгого раздумья:

— Приехали мы в родное гнездо, Мишка, отца похоронили… У нас горе, у матери — вдвое. А ты… бежать торопишься!

— Кабы я в отпуск приехал сюда! — взъелся обиженно Михаил. — А меня и всего-то на две недели отпустили, включая дорогу. Хорошо еще, что начальство задание попутно дало — новые машины в эксплуатации проверить…

— Ну и проверяй, не спеши! — посоветовал Василий, ловко вспарывая живот пескарю.

— Я проверил. Чего же еще?!

— Он проверил! — усмехнулся Василий презрительно. — Видел я, как ты проверял. В новых брючках да в штиблетах заграничных покатался неделю с трактористами в поле, даже рук не замарал ни разу. Он проверил! Нет, ты на машине своей все лето поработай, да матюков за нее от механизаторов послушай, да перемонтируй ее сам, вот и будешь знать тогда, где напортачил. Конструктор липовый! Тебя в машину надо, как котенка, носом тыкать всякий раз, а то лепишь их, абы поскорее только: сбил, сколотил — вот колесо! Сел да поехал — ах, хорошо! Оглянулся назад: одни спицы лежат. Верно, Алешка?

Не ввязываясь в спор, Алексей хохотал только. Сколько он помнил, братья хоть и неразлучны были, а ссорились и подзуживали друг друга всю жизнь.

— Что ж я, по-твоему, на каждой своей машине по полгода ездить должен? — щурил на Василия насмешливые глаза Михаил. — Это слишком накладно государству будет. Во всяком деле головой работать побольше надо, а не тем местом, которым сидишь. Мудрость, купленная опытом, говорят, дорого обходится…

— Не дороже дурости! — свирепел сразу Василий. — Думаешь, ты государству дешево обошелся? Да ты металла зря извел больше, чем я выплавил. И мне обидно, что на такого дурака всю жизнь я работал.

Отвернувшись, Василий надулся и побагровел:

— Уйди с глаз долой, и говорить с тобой не хочу…

— Да будет вам, петухи старые! — пристыдил братьев Алексей, чуя, что в горячке они и поцапаться могут. Бывало это у них не раз.

Притворно зевнув, Михаил поднялся, спросил Василия мирным голосом:

— Так не поедешь, стало быть, сегодня?

Василий ополоснул руки в ведерке.

— Ну поедем, черт с тобой! Матери-то говорил?

— Нет еще.

Узнав, что сыновья решили уезжать, мать молча и спокойно принялась сама готовить им подорожники, но, когда Василий с Михаилом стали укладывать чемоданы, затосковала вдруг. Присела на лавку и, уронив руки на колени, отрешенно уставилась в угол.

Стараясь отвлечь мать от тяжелых мыслей, сыновья держались дружно, разговаривая без умолку. Василий то и дело советовался с ней, что и куда положить. Алексей, помогавший братьям собираться, просил у матери то нитку, то газету. Даже Михаил посветлел, поласковел, расшутился, как раньше бывало.

— Хватит, Васька! — говорил он испуганно брату, наблюдая, как тот укладывает в чемодан пятый пирог. — Ты бы еще картошки полмешка с собой взял!

— Дорога дальняя, съедим! — успокоил Василий, бережно завертывая в белье десятка полтора вареных яиц.

Подмигнув матери и Алексею, Михаил горячо пожалел брата:

— Не бережешь ты себя нисколько. Тяжело ведь до станции нести тебе будет!

— Почему же мне? — вскинулся Василий сердито.

— А как же! — спокойно удивился Михаил. — Для меня и одного пирога много. Дай-ка, между прочим, его сюда, я в карман себе положу.