— Помогу. Конечно, помогу. Завтра же поедем в «Стрекозку». Заодно и платье свадебное себе придумаю.

— Девочки, я с вами! — подхватилась Анна. — Даша, мне тоже нужно новое платье. Негоже посажёной матери в обносках на свадьбе быть.

Увидев, как мы с Ерофеем переглянулись, царица шутливо погрозила нам пальчиком:

— Забыли! Ещё когда я вам обещалась… Вспомнили?

Вспомнила! Вечер встречи Новолетья, нарядная Анна со свежим безупречным макияжем едет на бал в посольство, и мой страх, что заметит она невероятное сходство безродного студиозуса с Василием. Тогда-то и пообещала царица стать на нашей свадьбе посажёной матерью.

— У вас будет самое лучшее платье, матушка! — вырвалось у меня. Не думала, что так быстро смогу назвать свекровь “матушкой”, но случилось. Легко и естественно.

Приятно было, что царица помнит о слове, данном двум безродным сиротам несколько лет тому назад. И тут же закружились в голове идеи фасонов свадебных и нарядных платьев, разнообразие тканей и варианты отделки.

Вот! Знакомо, привычно и интересно. Степь — это тоже неплохо, но мой дом здесь. В Светлобожске.

Следующие две декады пролетели как один день.

Оказалось, я даже не осознавала, что в степи, при всей моей загруженности и частых поездках по стойбищам, жизнь была спокойной и размеренной. Всё же статус Хранительницы, дочери кагана, и десятка моей охраны давали некий буфер в общении с кочевниками. Никто не мог ввалиться ко мне в юрту в любое удобное для себя время, схватить за подол кафтана, привлекая внимание, или как-то ещё нарушить личное пространство.

А после очень эмоционального стихийного митинга в «Стрекозке» по случаю моего возвращения в мастерскую началось настоящее паломничество.

Вспомнив, как меня встретили, я тепло улыбнулась.

Царский выезд в столице знали, протокол посещения общественных мест венценосными особами тоже был известен. Поэтому в мастерскую Анна вошла только после того, как охранники из службы Грега шустро осмотрели помещения и с должным уважением, но настойчиво выпроводили лишних людей.

Мезислав Жданович, залихватски подкрутив ус, вытянулся во фрунт, Ружена и выскочившие в салон визажистки присели в глубоких реверансах. Остальные работницы под присмотром Сияны Всеградовны остались на своих местах.

Забавно было наблюдать из-за спины царицы приветственный ритуал. Обычно я в этом участие принимала с другой стороны.

— Вольно, — шутливо скомандовала венценосная гостья бывшему сотнику, но расслабились все.

Ружена, выпрямив колени и спину, подняла голову и встретилась со мной взглядом. Не веря своим глазам, она, забыв о правилах этикета, всплеснула руками:

— Даша?

Даже удивительно, что за те два дня, что прошли с нашего возвращения в столицу, слухи об этом из дворца не распространились по городу. Поэтому моё неожиданное появление вызвало такую реакцию.

Я умоляюще посмотрела на Анну, и она с доброй улыбкой кивнула: можно.

Ружена и Жданович обнимали меня в четыре руки. Людмила и Белослава с объятиями не лезли, но, томимые любопытством, топтались рядом. Экономка не скрываясь хлюпала носом и вытирала слёзы кружевным платочком, ветеран усиленно моргал, стараясь изгнать лишнюю влагу из глаз.

Со второго этажа из-за плеча охранника на шум осторожно выглянула Сияна. Охнув, она чуть было не уронила мужчину и бросилась к нам тискать и спрашивать.

— Как ты? Надолго? Дуньку околотную* привезла? Замуж не вышла? Тебя совсем из степи отпустили? — вопросы сыпались со всех сторон. Ответа не ждали, должно быть, не знали, что я уже не немая, просто спрашивали, показывая свой интерес ко мне.

*Околотень — неслух, дурень (древнерусское).

— Осторожно, не задушите мне сноху, — осадила встречающих царица, самостоятельно устроившаяся в удобном креслице у столика, на котором уже стояло угощение. Уверена, что это Крук — домовёнок наш — расстарался.

Объятия распались, и люди, что мгновение назад крепко обнимали меня, с поклоном отступили. Одно дело радоваться возвращению хозяйки мастерской, приятельницы давнишней, и совсем другое — общаться с членом царской семьи.

— Матушка, не пугайте друзей моих, — попросила я Анну с улыбкой. — Они пока не знают, что мы с Ерофеем недавно поженились.

— Говорит! — хором ахнули обитатели мастерской, и меня накрыло новой волной вопросов.

Как бы ни хотелось мне рассказать о себе, расспросить о них — вон у Руженки животик явственно округлился, — но дело прежде всего.

Попросила Сияну взять Ланат под свою опеку и продумать ей полный гардероб для путешествия на далёкий север. Вручив Анне альбом с образцами тканей, чтобы та сама выбрала для наряда желаемое, быстро набросала угольком на большом листе бумаги эскиз её будущего платья.

Погода в столице по-весеннему прохладная, значит, можно и бархат мехом оторочить, и многослойность, столь любимую боярами, использовать для создания незабываемого образа моей посажёной матери.

Как же приятно погрузиться в любимую работу!

Внезапно из памяти Алевтины выплыло, что всё детство и юность хотелось ей стать модельером. Девушка закончила художественную школу, курсы кройки и шитья, изучала историю костюма, рассматривала модели в заграничных, с трудом найденных, журналах, придумывала и рисовала для всех своих и маминых подруг фасоны нарядных и повседневных платьев и костюмов. Многие наряды сама для себя шила, вызывая зависть ровесниц.

Аля обожала моду до той поры, пока однажды не вызвали её на заседание комитета комсомола школы и в самых нелицеприятных выражениях не обвинили в недостойном поведении. За то, что лучшей подруге сшила платье на свадьбу брата. Да не просто так сшила, а деньги за это взяла. Спекулянтка, хапуга и стяжательница. Гнать из комсомола, ибо позорит она светлые ряды строителей коммунизма.

Но пожалели, не выгнали. Обругали по-всячески, объявили выговор и велели вернуть подруге те позорные три рубля, что явили миру её алчность. Три рубля, на которые юная швея купила пуговицы, нитки и тесьму на отделку платья.

Проревев всю ночь в подушку, Алевтина поклялась, что никогда у неё больше не будет подруг и что шить она никогда никому больше не станет.

После школы Аля поступила в строительный институт.

Яркой эмоциональной молнией пронеслось в сознании воспоминание из чужой жизни и сочувствие к несчастной женщине, память которой позволила мне выжить и устроиться. Не одним же днём стала она злобной мегерой, не терпящей людей. «Помогли» вот такие случаи, а сколько их в жизни было…

Вдох — выдох, и возвращаюсь к работе. Мне ещё себе свадебное платье раскроить надо и мастерицам в работу отдать. Придумала я подвенечный убор давно. Наверное, тогда, когда чётко осознала, что готова за Ерофея замуж выйти.

Вопреки местным традициям мой подвенечный наряд не будет красным сарафаном. Поверх лёгкого многослойного шифонового платья нежно-сиреневого цвета я надену кафтан, сшитый из изысканного кружева, украшенный множеством жемчужных пуговиц.

Получив разрешение свекрови остаться в мастерской, чтобы выпить чаю с единомышленниками, отпустила с ней Ланат. Не хочу, чтобы девочка чувствовала себя неуютно, как бывает почти всегда, когда не понимаешь, о чем говорят окружающие тебя люди.

Стол ломился от щедрого угощения. Мы прихлёбывали вкусный отвар, заедали его пирожками, ватрушками, пряниками, вареньем, мёдом. И говорили, говорили, говорили…

Ружена год назад вышла замуж за Мезислава Ждановича.

— Даша, ты даже не представляешь, какой он лихой кавалер! И совсем не старик. Ему всего-то сорок пять лет. Он в отставку по ранению ушёл, а выглядел так… Ты же должна понимать — мужчина без женской заботы что беспризорник. Да и горе какое пережил — жену схоронил… — рассказывала свою лавстори, не сводя счастливых глаз с мужа, женщина. — Ты не подумай, мы дом у Фомы забирать не станем. Нам и здесь хорошо. Ты же не против, что мы будем тут жить?

Я смотрела на эту странную на первый взгляд пару и видела, что двадцать лет разницы не такая уж большая помеха, если люди любят друг друга. Старый рубака помолодел, расправил плечи, даже хромать стал меньше. А Ружена, положив руку на заметный животик, смотрела на мужа с улыбкой счастливой женщины